В тебе моя душа (СИ) - Ма Татьяна

Надя не любила праздничные дни именно потому, что ничего не работало. Нельзя было отправится в какую-нибудь забегаловку, чтобы пообедать, нельзя было купить уличную еду, нельзя было заказать доставку еды. Ей приходилось готовить самой, а этого она делать не любила. Однако, как и любого студента, ее спасала лапша быстрого приготовления. В Китае её выбор был столь разнообразен, что глаза разбегались. Есть её каждый день, конечно, не будешь, но когда совсем лень готовить, лапша спасала. Вот и сегодня Наде совсем не хотелось торчать на кухне, откуда доносился смех и радостный гомон не разъехавшихся студентов. Она зашла на кухню, чтобы сварить себе кофе. Поболтала с несколькими африканскими студентками, которые, казалось, жили на этой самой кухне: так много времени они там проводили. Потом снова вернулась в свою тихую комнату и заварила себе лапши. Пока та доходила до готовности, Надя выпила кофе. Сегодня даже мадам Лу нигде не было видно. Она бросила студентов на произвол судьбы и отправилась домой, чтобы встретить Праздник Весны в кругу семьи. Новый год в Китае — традиционно семейный праздник, когда дети возвращаются под родительский кров, как бы далеко они не уехали в поисках работы и лучшей жизни. В дни перед Новым годом и в течение всех каникул нельзя было достать билеты на поезда и самолеты, ведь по Поднебесной мигрировали миллионы китайцев — сначала в сторону дома, потом через несколько дней на морские курорты, а в конце каникул обратно в те города, где они жили и работали. Тот, кто не позаботился приобрести билеты загодя, оставался в дураках.

Лора и Дамир возвращались в Далянь через несколько дней после Праздника Фонарей, а Джейк и того позже. Наде предстояло скучать в одиночестве две недели. Она мечтала в эти дни дописать диплом, но, как оказалось, дописывать было нечего. Она так интенсивно потрудилась над своей выпускной работой в январе, что теперь оставалось только перепроверить её на ошибки. Впереди были не только две недели новогодних праздников, но и несколько месяцев безделья, ведь защита диплома была назначена на начало мая. Последний семестр был временем работы над дипломом, занятий не предвиделось, и Надя ума не могла приложить, что будет делать всё это время. Она не привыкла бездельничать, постоянно корпела над книгами и иероглифами, мечтая когда-нибудь отдохнуть от всего этого. Но теперь, когда время долгожданного отдыха действительно наступило, Надя не знала, куда его девать.

Лора писала ей каждый день, отчитываясь о том, как они с Дамиром проводят время. Праздник Весны они застали на Хайнане и собирались оставаться там ещё две недели, после чего намеривались вернуться в Далянь. Кажется, у ребят все было более, чем хорошо. Надя была искренне рада за Лору. После пережитого кошмара с Ван Юном она заслужила лучик счастья. Да и Дамир, вроде бы, тоже осознал свои чувства к Лоре. Наверняка, в будущем их ждало немало трудностей, ведь характер что у Лоры, что у Дамира был сложным, но какое-то шестое чувство подсказывало Наде, что ребята справятся со всеми проблемами. Они дополняли друг друга и были отличной парой.

Джейк уехал всего пару дней назад, но Надя ощущала невосполнимую потерю. Пока он не улетел, она и представить не могла, насколько привыкла к его присутствию в своей жизни. А последний месяц вместе вообще был сказочным. Джейк звонил каждый день, но из-за большой разницы во времени, было трудно следовать одному ритму.

Надя боялась думать о будущем. В мае она закончит своё обучение в Китае. Получит диплом. Её виза в конце июня подойдёт к концу, а это значит, что придётся возвращаться в Россию. Что будет с ней и Джейком? С их отношениями? Она не то, чтобы не верила в любовь на расстоянии… Да нет, черт возьми! Она в неё не верила. История с Борисом тому доказательство. Вернись она в Россию, сколько ещё они с Джейком смогут продержаться за эти отношения? Месяц? Полгода? Год? Да и к чему такие отношения приведут, она не знала. Скорее всего, ни к чему. А какие ещё у них были возможности? Попытаться найти работу в Китае, чтобы быть поближе к Джейку? Он как-то заикнулся, что мог бы устроить её к себе на работу в шанхайский отель. Менеджер со знанием стольких иностранных языков, с отличным китайским им был нужен. Но такое предложение, хоть и решало многие их проблемы, в то же время было источником проблем новых. Во-первых, работать под началом Джейка ей не хотелось, ведь тогда их рабочие отношения наверняка будут влиять на отношения личные. Стоит ей совершить какую-то ошибку, допустить оплошность, и Джейку придётся либо смотреть на это сквозь пальцы, боясь обидеть ее, либо отчитать её. А если он устроит разнос на работе, она не сможет потом, когда они останутся вдвоём, вести себя, как ни в чем не бывало. Она будет обижена. Уж Надя себя знала. И даже если эти проблемы окажутся преодолимыми, оставалась ещё одна более серьёзная. Мань Синмей. Бизнесом владела она. Вряд ли мать Джейка позволит какой-то «иностранной шлюшке», как та с презрением назвала Надю, работать бок о бок с её сыном. Поэтому работать с Джейком в его отеле было идеей во всех смыслах плохой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Была, конечно, и другая возможность. Джейк мог сделать ей предложение. Однако эта мысль вызывала у Нади смех. Во-первых, их отношения были ещё слишком молодыми, чтобы задумываться о браке. Во-вторых, она не знала, как отреагирует, сделай Джейк ей предложение сегодня. Надя была слишком рациональной, слишком приземлённой, как говорила Лора, лишенной романтических иллюзий. Она не умела смотреть на мир сквозь розовые очки, не умела совершать необдуманных поступков, живя прямо здесь и сейчас, а потом хоть трава не расти. Наде всегда нужно было знать, куда она движется, иметь хотя бы черновой план будущего. Вот в чем была загвоздка их с Джейком отношений. Она погрузилась в них, как в омут, с головой, не имея ни малейшего представления, что будет дальше. Надя начала осознавать это только сейчас, когда Джейк уехал в Италию, а у неё появилось время все хорошенько обдумать. Нет, она не собиралась принимать каких-то кардинальных решений. Она слишком любила Джейка для этого, если вообще можно любить слишком. До конца июня было ещё пять месяцев. Пять месяцев, в которые они будут вместе. А дальше? А дальше жизнь всё расставит по своим местам. Надя же будет просто жить. И любить.

Глава 33

Расставлять все по своим местам будет не жизнь, а она, Мань Синмей. Если Джейк думал, что мать пустит все на самотёк, то он глубоко заблуждался. Может, она и дала слабину там, на его кухне, расплакавшись, как какая-то девчонка, но всё это было забыто и похоронено. Она снова была той Мань Синмей, которую все знали и боялись, кого все вокруг, даже собственный сын, величали ледяным демоном.

Мань Синмей не любила Праздник Весны, ведь это был день семейный, а с ее семьей были большие проблемы. Мужа она давно выгнала, сын тоже отбился от рук. Что же до ее родителей, братьев и сестёр, о них она давным-давно забыла. Нет, конечно, не забыла. Именно в Новый год, когда другие семьи собирались вместе, лепили пельмени, накрывали стол, ели и выпивали, именно в эти дни Мань Синмей нет-нет да вспоминала своё детство и юность. Она была третьей дочерью в бедной крестьянской семье. Испокон веков в Китае каждая семья мечтала родить сына — наследника рода. Ведь сын — это гордость, продолжатель семейных традиций, помощник в поле и в домашнем хозяйстве. Это не просто ещё одна пара крепких крестьянских рук. Сын женится, приведёт в дом невестку, которая нарожает детей, а значит в семье будет прибавляться работников. А дочь? Кому нужна была дочь? Может, в стряпне да и в работе на поле она пригодится, но, как не крути, это лишний рот. К тому же дочь вырастет, выйдет замуж и уйдёт в дом мужа, чтобы уже там прислуживать, работать, продолжать род мужа. Из глубокой древности тянула корни традиция рожать сыновей, чем больше, тем лучше. Сегодня, когда мир уже почти двадцать лет живет в 21 веке, эти пережитки старины уходят в небытие, однако нет-нет да все ещё и теперь вскидывают голову. А в пору юности Мань Синмей, родившейся в конце шестидесятых, в деревушке, где люди жили точно так, как они это делали и сотню, и две сотни лет назад, дочери считались никому не нужной обузой. Каждый крестьянин мечтал о сыне. В некоторых семьях доходило вплоть до того, что новорожденных девочек просто-напросто выбрасывали в канаву сразу после рождения, где они и умирали от голода и холода. Мань Синмей повезло. Отец её не выбросил, оставил жить, как и двух старших сестёр, но стоило ей войти в тот возраст, когда дети начинают ходить и понимать взрослых, как её сразу же начали нагружать различной работой. Мать же Мань Синмей продолжала рожать. После неё родилась ещё одна сестра, но прожив несколько суток, умерла. А потом в семье Маней появился первый сын, через год — второй. Отец и мать были счастливы, если эти люди вообще умели испытывать такое чувство, как счастье. Жизнь, однако, легче не становилась. Вечно недовольный отец побивал и жену, и дочерей, и сыновей. В школу детей он пускал с неохотой, особенно дочерей. Зачем им учиться, если женское дело рожать детей да служить мужчине? До пятнадцати лет Мань Синмей кое-как посещала школу, но так как учёба отвлекала детей от работы, отец запретил им учиться дальше. Мань Синмей впервые в жизни осмелилась открыто возразить отцу. Она хотела учиться, чтобы вырваться из бедности, в которой они прозябали. Сначала она просила отца, умоляла позволить ей и дальше ходить в школу, потом, когда он отказал, взбрыкнула, крикнула ему в лицо, что все равно будет учиться, он не имеет права не пускать ее. Никто из детей до этого не решался сказать отцу и слова поперёк. Он схватил вожжи и отходил Мань Синмей так, что на ней не осталось живого места. Две недели она пролежала в постели, пока мать мазала ее раны густой дурно пахнущей мазью, ворча и приговаривая, что Мань Синмей сама виновата, нельзя перечить отцу. Она слушала, ни слова больше не проронила, но решила, что жить так дальше не будет. Через две недели отец рявкнул, мол, хватит бездельничать, валяться, задарма есть рис, завтра же чтоб была в поле. Ночью, когда все уснули, Мань Синмей собрала свои нехитрые пожитки, залезла в отцов тайник, где тот держал скопленные деньги, и сбежала из дома. Их деревня располагалась довольно далеко от железнодорожной станции. Нужно было идти несколько десятков километров, но, несмотря на ещё незажившие ушибы и ссадины, Мань Синмей была полна решимости. Боялась ли она, что отец, обнаружив ее бегство, пуститься искать ее, чтобы вернуть домой? Нет, не боялась. Скорее он вздохнёт с облегчением. Одним прожорливым ртом меньше. Но Мань Синмей украла его сбережения. Она знала, что если, не дай бог, кто-то её узнает и вернёт в отчий дом, то тогда ей несдобровать. Поэтому она спешила. Через пару часов начало светать, а она прошла всего ничего. Ей «повезло». По дороге её нагнал какой-то дядька на подводе, запряженной мулом. Узнав, что ей нужно на железнодорожную станцию, предложил подвести, чего зря обувь топтать. Дядька был незнакомый, но ехать не идти. Мань Синмей согласилась. Проехав пару километров, Мань Синмей задремала под мерное покачивание телеги. Проснулась она от того, что дядька грубо завалил её на дно телеги, задрал платьишко и начал тыкать чем-то твёрдым между ног. Она закричала, но он тут же накрыл её рот мозолистой ладонью, зажав так сильно, что она не могла дышать. Через несколько минут всё закончилось. Он натянул полуспущенные штаны, одернул на ней платьишко и выехал на дорогу, с которой предварительно свернул в рощицу, пока она спала. Мань Синмей давясь слезами, кое-как стерла кровь с ног. Но дело сделано, а дорога до города была далекой. Доехали молча. Дядька довез её прямиком до станции и даже по доброте душевной дал в дорогу пару лепёшек.