ЧВК Херсонес – 2 - Андрей Олегович Белянин

как…

– Я! Приказал! Тебе! Живо! – в моей руке сам собой оказался довольно длинный нож для резки хлеба, и вот тут вмешался уже Земнов, грудью закрывая перепуганную девушку.

– Это не он, это Червь у него в голове. Он убивает Грина: сначала сумасшествие, потом смерть. Мы не можем ему помочь…

Я не помню, что сказал в ответ. Кажется, какие-то вариации грязного мата, но возможно, что и вообще ничего. Любые слова были лишними, а нож в моей руке вдруг закружился своей собственной жизнью. Да, Герман был спортсмен и силач, но любая заточенная железка делает вас как противника втрое опаснее. К тому же он боялся причинить мне вред, а я ему – нет. Наоборот!

– Ты мой друг! Не нужно… – наш хвалёный великан пропустил два скользящих удара по груди и предплечью. Светлана закричала от ужаса, но не пыталась даже убежать.

Первую каплю крови мне вдруг жутко захотелось с наслаждением слизнуть с клинка. На шум выскочил горбатый сторож, но, прежде чем он хотя бы открыл рот, я с ноги влепил ему пинок в бочину! Старина Сосо опрокинулся в кусты, жалобно завывая…

– Что здесь происходит? Я уже собирался идти домой, но услышал крики, – в вечерний сад решительно шагнул наш директор. – Молодой человек, сейчас же прекратите это безобразие! Гребнева, идите к себе! Земнов, шагом марш к Алексею Хероновичу, дорогу вы знаете. Пусть обеззаразит и сделает перевязку! А это кто? Денисыч? Почему он лежит, как мёртвый элот?

– Никто никуда не двинется, – зарычал я, разворачиваясь к нему. – Потому что вы все меня ненавидели! Вы презирали, подставляли меня, ждали, когда я совершу смертельную ошибку и сдохну, как бешеная собака! И всё это чтоб не платить мне премий?! Но я заберу вас с собой… каждого… всех!

Я бросился вперёд, замахиваясь для коварного удара снизу шефу в подбородок, ускользнул от неуклюжего Германа, торжествующе захохотал и…

Феоктист Эдуардович всего лишь снял очки. Яростная, неуправляемая и неумолимая вспышка света невероятной мощи так хлестнула меня по глазам, что я потерял сознание. Наверное, это можно сравнить с ударом несущегося КамАЗа лоб в лоб или взрывом мозга изнутри! Необъяснимый никакой современной наукой секундный переход из божественного солнечного сияния в глухую, непроницаемую тьму.

Всё. Дальше абсолютное безмолвие вечности.

То, что было на самом деле, и то, что происходило потом, мне просто пересказали. Возможно, где-то приврав, а может, и полностью всё выдумав, как их теперь всех проверишь-то?

Итак, я валяюсь на траве, фактически ослепший, не в силах даже кричать от разрывающей мозг боли. Где-то очень далеко, на расстоянии параллельной вселенной, звучат знакомые голоса, обрывки фраз. Мне падают крупные капли на лицо – слёзы, брызги воды или вина, а может, вообще слюны? Учитывая, какую патетическую и чудовищную хрень я только что нёс, обвиняя всех и вся, удивительно ещё, что меня не поливают расплавленным металлом…

Кто-то требовал вызвать врача, потому что надо перевязать резаные раны. Ему отвечали, что это пустяковые царапины, но Алексея Хероновича всё равно звать нужно, дабы примерно наказать его за плохое лекарство, спровоцировавшее неконтролируемый выплеск агрессии у пациента.

Кто-то надрывно скулил на одной ноте, кто-то рыдал, но громче всего звучали срывающиеся призывы успокоиться и выпить. Какофония противоречивых голосов стихла, лишь когда сдвоенный собачий лай, короткий и резкий, словно команда, отданная на немецком, образно выражаясь, навёл порядок на плацу.

– Ты и ты, держите его ноги. Ты – руки. Когда начнёт биться в конвульсиях, не позволяйте ему переломать собственные кости.

– То есть если он начнёт?

– Нет, именно когда! А ты держи голову, он не должен задохнуться во время обряда.

– Подружка, а кто уполномочил тебя командовать нами? Или ты знаешь, как изгнать Червя, не убив человека?!

– Я знаю ту, что способна на это.

– М-м-илочка, ты щё, уже дерябнула?! Её низ-зя пускать на н-нашу тер… ритор… на територир… ик! Сюда, короче! Низ-зя!

– Это опасно. Ещё никто не выжил после поцелуя Гекаты.

– Все высказались? Отлично. Тогда ничего не делаем и пусть он умрёт. Так?

Повисла долгая минута тишины, прерываемая лишь осторожным стуком моего сердца. После чего меня, похоже, привязали к позорному столбу. Руки, завёрнутые за спину, попали в стальной капкан, к ногам привязали чугунные гири, а на лоб легли тёплые лебединые крылья. А потом глаза открылись и мир прояснился. Или нет?

Попробую пояснить. Сейчас я отлично видел всё, но увиденное казалось мне настолько неестественным, зыбким и причудливым, что не могло быть реальностью. Я стоял в нашем музейном саду, прижатый к могучему стволу старой оливы, небо искрилось звёздами, рогатый месяц отражал золото недавнего заката. Воздух всё так же пах цветами и морской солью.

Вот только здания самого частного выставочного комплекса «Херсонес» словно бы не существовало в помине. Вместо него высились стройные греческие колонны, мрамор был чистым и ослепительно-белым. Судя по наклонному фронтону крыши, передо мной – небольшой храм Аполлона, бога Солнца, всегда почитаемого не только в эллинистических мифах, но и под разными именами встречающегося практически во всех древних религиях нашей планеты. А может, и не только нашей.

Звенела далёкая мелодия флейты. На ступенях храма сидела маленькая девочка лет пяти в чёрном платье, на её голове сиял серебряный обруч, увенчанный тем же полумесяцем. Она посмотрела на меня, и я почему-то сразу понял, что знаю её, мы уже встречались и, кажется, расстались друзьями. Вот только я никак не мог вспомнить её имя.

Девочка улыбнулась, поправила густые тёмные волосы и, вскочив на ножки, пошла ко мне, меняясь с каждым шагом. Это было красиво и жутко. Вот передо мной юная девушка, потом – зрелая женщина, а сейчас – высокая старуха…

– Александр Грин, – необыкновенно нежным голосом прошептала она, – отныне ты – мой должник. Если ты знаешь молитвы, то сейчас для них самое время.

Я хотел ответить, честно. Просто не мог и губ разомкнуть, а старуха вдруг вытянула чёрный раздвоенный язык и воткнула его мне в правое ухо, раскалённой иглой пронзая мозг. В тот момент вся прежняя боль показалась мне сладкой, сознание вспыхнуло, и всё, что раньше было мной, рассыпалось чёрным пеплом…

– Он жив? Герман, не держи меня, скажите, он жив?!

– Это невероятно, но…

– П-пульс и-есть! Гекатощка-а, моё п-щтение! Прими от души! Ч-чёрный мускат, сп-спес-ц-сиально для тебя! За моего бро-о!

– Червя я заберу себе.

– Мой брат будет против…

– Ага, пусть только попробует со мной спорить! Никто из вас, хвалёных олимпийцев, не спас бы жизнь этого человека. У него в голове был Червь этой