За тихой и темной рекой - Станислав Рем

Кнутов уже было собрался покинуть жилище Олега Владимировича, как вспомнил о двери, что Белому принесли в день приезда. Анисим Ильич подошёл к кровати, откинул постель и остолбенел. Всё полотно, до недавней поры крытое дорогим голландским лаком, теперь имело вид, мягко говоря, растерзанный. Дверь была испещрена дырами непонятного на первый взгляд происхождения. Создавалось впечатление, будто её грыз неведомый зверь, которому не хватило ума начать с торца, и он решил опробовать свои зубы на прямой, широкой поверхности.

Анна Алексеевна видела в окно, как напротив остановились дрожки полицейской управы. Владимир Сергеевич Киселёв, судя по всему, находился не в духе. Он, нервно теребя в руках перчатки, взбежал на крыльцо и скрылся в доме.

Девушка быстрым взором оглядела себя в зеркале, прошла к двери, тихонько её отворила и спустилась по лестнице вниз. Не дойдя последних ступенек, она услышала громкие голоса. Полицмейстер разговаривал с отцом в передней, что было весьма странно. Дочь губернатора замерла. Говорили в повышенном тоне. Киселёв рассказывал о каком-то умершем человеке. Нет, убитом. Тремя выстрелами. Сердце Анны Алексеевны сжалось от тревоги. Но за кого? Папенька дома. А больше не за кого. Ах, только вот грустный поклон недавнего гостя… манил, притягивал.

Голос отца расстроен…

— Говорите, сегодня город не посетил ни один китаец? Это плохо. Очень плохо.

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Не хотелось бы опережать события, но, судя по всему, у нас в скором времени могут начаться военные действия.

— Вы не сгущаете краски? Владимир Сергеевич, обстрел «Селенги» ещё не может считаться предвестником начала войны. Обстрелять могли и контрабандисты. Или местная уголовщина.

— Хотелось бы так думать. Но то, что джонки не пришли сегодня к нашему берегу, есть, на мой взгляд, факт предупреждающий.

— А что говорят здешние китайцы?

— Молчат.

— И что же вы с ними думаете делать? Если начнутся военные действия, то они могут нам причинить массу неприятностей здесь, в тылу.

— Посадим под домашний арест. В бараках.

— Это ж сколько людей для караула надобно?

— Десятка полтора. Не меньше. Но это выход, по крайней мере.

Анна Алексеевна замерла. Некоторое время стояла оглушающая тишина. Видимо, папенька думал. Наконец родной голос произнёс:

— Вот что, Владимир Сергеевич. Срочно следует объявить офицерские сборы. Немедленно. Всех. В том числе и отставников. Если город оборонять, без их помощи нам не обойтись. Продумайте свою реляцию. Люди должны быть информированы, но не напуганы. Через два часа встречаемся в доме Офицерского собрания. Как видите, вы меня убедили в некоторой степени — лучше перестраховаться.

— Это ещё не всё, ваше сиятельство, — послышался голос Киселёва. — Хотя и не столь важно на данный момент…

— Что ещё?

— Совершено нападение на купца Мичурина. Полчаса тому назад.

— На Кириллу Игнатьевича? И что? Как он? Цел? Здоров?

— С ним всё в порядке. Пара синяков, одежда пострадала, деньги взяли, кольцо с бриллиантом сорвали с пальца да часы с цепочкой. Перстень с драконом стянуть не смогли. Прислуга помешала. И представляете, напали-то прямо перед домом.

— И кто ж наглецы сии — напасть на столь значимую фигуру в городе?

— В том-то и дело — неизвестно.

— Ранее такого не случалось!

— То-то и оно. Столько событий, и в один день! У меня такое впечатление, что всё сегодня имеет одну и ту же причину.

— Эка вы… Бунт?

— Я бы так вопрос не ставил. — Киселёв нервничал. Мысль, с которой он приехал к губернатору, не давала ему покоя — сомневался, выкладывать её пред властью или погодить. Но время теперь было против него. А потому решился. — Думаю, это не бунт, а тщательно спланированная акция. По изъятию денег.

Анна Алексеевна ясно представила, как папенька сунул обе руки глубоко в карманы халата, — он всегда так делал, если сильно переживал. Ей самой сейчас хотелось спрятать вмиг вспотевшие ладони. После того, что она услышала.

Киселёв говорил медленно, продумывая каждую фразу:

— Такого у нас ещё не было. Городок маленький. На Большую землю можно добраться разве «колесухой», что идёт мимо трёх казачьих поселений, да еще пароходом. Но оба пути нами контролируются, и местные жители прекрасно об этом проинформированы. Что и является одним из основных факторов спокойствия Благовещенска. Как вы сами понимаете, никакой преступник не может исчезнуть из города незаметно. И вот, повторюсь, в течение двух суток — не одно, не два, а целых пять крупных преступлений! Я всё тщательно взвесил, а потому беру на себя смелость предположить: все они были совершены людьми, недавно прибывшими в наш край.

— То есть…

— Ваше высокопревосходительство. Моё подозрение падает на титулярного советника Белого.

— Вы в своём уме?! — Голос Баленского едва не сорвался на крик. — Вы понимаете, кого смеете обвинять? Проверяющего из столицы! Высшие инстанции! И в чём? В уголовщине! Вы думаете, кто-то захочет свою карьеру променять на побрякушки, пусть даже и такие дорогие, как у Мичурина?! Да вы спятили, батенька!

— Я не сказал, что господин Белый лично занимался данной деятельностью. Тем более что последние преступления он никак не мог совершить, потому, как он в Марковской теперь…

— Вот, видите. — Алексей Дмитриевич радостно всплеснул руками. По крайней мере так себе представила его дочь. — У него имеется… как это на вашем профессиональном языке?

— Алиби.

— Точно! Алиби. И документ, подтверждающий полномочия. Из Петербурга.

— Однако, — не сдавался Киселёв. — я повторюсь, он мог сам лично не принимать участия в акциях. Но руководителем, организатором — вполне.

— Я про Фому, а вы мне про Ерёму! Владимир Сергеевич, миленький, бросьте, выкиньте эту блажь из головы! Документы есть? Есть!

Подтверждают личность Белого? Подтверждают! Всё! Ещё не хватало, чтобы по вашей милости у нас появились проблемы! Ищите в другом месте. Других людей. Я же не отрицаю вашей гипотезы. Ищите среди прибывших тем же пароходом. На телеге, на тарантасе приехавших. Бог в помощь! Что с моей стороны, готов помочь. Но прошу, дайте спокойно завершить инспекцию, и пусть господин Белый едет себе в столицу!

Анна Алексеевна кинулась наверх, в свою комнату. Сердце гулко стучало. Конечно, папенька во многом прав. Но девушке отчего-то хотелось верить господину Киселёву. Вот как? Олег Белый — разбойник! Как интересно! Она, раскинув словно крылья руки, упала на кровать. А что, если и впрямь — разбойник? Современный Робин Гуд? Забирает у богатых, раздаёт беднякам? Недаром купчишка Мичурин ограблен. И правильно! Нечего ставить себя выше других. И дочку свою, чернавку, тому же учит. А если не Робин Гуд? Дубровский? Конечно, Дубровский! С такими глазами он может быть только героем пушкинской строки! Как романтично!