За кулисами Apple, iЛИ Тайная жизнь Стива Джобса - Сергей Борич

После этих слов я сознательно делаю паузу. Мы сидим и молчим. Йоко проиграла и знает это.

Наконец она очень тихо говорит:

— Правильно ли я вас поняла? Если я разрешу вам размещение музыки в iTunes, то вы откажетесь от своих угроз осквернения памяти Джона? Вы не будете осуществлять перезапись песен?

— Я не вижу большого смысла в одновременном распространении двух версий, — отвечаю я.

— Понятно. Хорошо. — Она вертит в руках чайную чашку. Ее нижняя губа начинает дрожать. — Похоже, что я в безвыходной ситуации. Мне придется выбирать из двух зол.

Йоко всхлипывает и закрывает лицо руками. Я стою и думаю, через что же пришлось пройти в жизни этой бедной женщине. Неудивительно, что она свихнулась. По-моему, она думает о том же. А может быть, и о Джоне. Она начинает дрожать. Плечи судорожно поднимаются. Когда она поднимает лицо, я вижу, как тушь стекает с ее глаз, оставляя черные полоски на щеках. На какое-то мгновение я чувствую укол совести из-за того, как поступаю по отношению к вдове человека, которого иногда обожаю больше всех в мире. Но это моя работа. Это моя судьба, потому что я тот, кто я есть.

— Я была права относительно вас, — говорит она. — Вы злой человек.

— Видимо, да.

— Уйдите, пожалуйста, — просит она.

Лифт в «Дакоте» совершенно древнего образца. Он скрипит и еле ползет. В нем установлены деревянные двери со стеклом и большая латунная рукоятка для выбора этажа, которой управляет лифтер. Это низенький толстый старикашка в униформе и фуражке. Он него пахнет спиртным. Лифтер смотрит на меня, но не говорит ни слова. Старый лифт грохочет и скрежещет, медленно преодолевая один этаж за другим. Деревянный пол поскрипывает, свет мигает. Я закрываю глаза и чувствую, как опускаюсь. Я думаю о Йоко, которая плачет, лежа на полу. На какое-то мгновение мне вдруг кажется, что этот, похожий на обезьяну, лифтер везет меня не на первый этаж, а еще глубже, сквозь фундамент, сквозь подземные коммуникационные шахты, прямо в ад. И знаете что? Я его не виню. Я заслужил это.

53

На улице уже глубокие сумерки. Огромные снежные хлопья кружатся в свете фонарей, как гусиный пух. По улице проносятся такси, разбрызгивая снежную кашицу. Через дорогу в Центральном парке дети играют в снежки. Я вспоминаю те времена, когда жил на квартире в Сан-Ремо, через два квартала отсюда. Мне было двадцать восемь лет, я только что разбогател и точно в такую же погоду гулял по городу с актрисой Сабриной Голд. В ту ночь вся жизнь в городе, казалось, остановилась. Мы медленно шли по западной части Центрального парка, как раз там, где я сейчас нахожусь. Была полночь, и не было слышно ни звука, кроме скрипа снега под ногами.

— Господи, как раз я тоже это вспоминала, — говорит Сабрина несколько минут спустя, когда я стою у дверей ее квартиры. Она все еще живет в этом городе, в красивом доме на Пятой авеню, в нескольких кварталах от нашего оптового склада. За десять лет, прошедшие с момента нашей последней встречи, она успела дважды побывать замужем, причем оба раза за богатыми старикашками с Уолл-стрит, которые были, по крайней мере, лет на двадцать старше ее. Удачно составленные брачные контракты позволили ей укрыться от мира и жить, словно царица. Ее апартаменты занимают два верхних этажа дома, а балкон по площади больше иных квартир. Из ее гостиной, где мы сейчас сидим, открывается прекрасный вид на Ист-Ривер и Манхэттен.

— Я удачно выходила замуж и еще удачнее разводилась, — говорит Сабрина.

Она никогда не фигурировала в репортажах желтой прессы и скандальных выпусках теленовостей. Сабрина ездит, куда хочет, и делает то, что ей нравится, а средства массовой информации не проявляют к ней никакого внимания. Она уже пятнадцать лет не снимается в кино и уверяет, что не испытывает к этой работе ни малейшего интереса.

— Ты хоть представляешь себе, на что мне пришлось бы пойти, если бы я захотела опять сыграть в каком-нибудь фильме? — спрашивает она. Ее южный говорок напоминает смесь меда и виски. — Надо было бы сесть на диету, сделать пластическую операцию. И все это только для того, чтобы сыграть подружку Бэтмена в детском фильме? Нет уж, спасибо. Честно говоря, самое лучше, что придумано в кинобизнесе, — это компьютерная графика. Очень скоро играть в фильмах будут только созданные компьютерами образы, а нас, бедных людей, наконец, оставят в покое.

— Ни один компьютер никогда не сможет создать образ такой женщины, как ты.

— Это верно, но ты же понимаешь, о чем я говорю. — Сабрина хороша тем, что прекрасно осознает свою красоту и воспринимает ее спокойно. Это для нее такой же факт, как то, что у нее высокий рост, что она наполовину ирландка, что она родилась и выросла в Теннеси. У нее роскошные вьющиеся черные волосы, зеленые глаза, небольшая россыпь веснушек в районе переносицы. Прожитые годы никак не сказались на ее внешности. Более того, сейчас она еще красивее, чем тогда, когда я за ней ухаживал.

— Мне пятьдесят два года, — говорит она. — Я нигде не работаю, у меня пять килограммов лишнего веса, и я счастлива. Иногда я встречаюсь со старыми друзьями, которые все еще крутятся в этом бизнесе, и у меня сердце кровью обливается, глядя на них. Годами они сидят в своем Лос-Анджелесе в ожидании работы, уродуют себя пластическими операциями и выглядят, как монстры. Знаешь почему многие из них становятся активистами движений за права животных? Потому что они отождествляют себя с бедными маленькими норками или телятами. Они примеряют на себя их шкуру. Они не осмеливаются рассказывать о том, как кинобизнес обходится с актрисами, и поэтому вступают в общество охраны животных и дерут глотки, защищая бедных маленьких кроликов, живущих в клетках. Дело в том, Стив, что они и есть эти бедные маленькие кролики, которых заперли в голливудских особняках и не дают есть. Господи, это просто ужасно.

Я рассказываю ей о своих встречах в Лос-Анджелесе и о том, как Джейк Грин убил бездомного бродягу.

— Я потому и ушла из кино, — говорит она. — Я ненавидела этих людей. Но еще больше я ненавидела человека, в которого сама превращаюсь. Я становилась одной из них.

Я рассказываю ей о своей беседе с Йоко Оно и о том, как я выкручивал ей руки, вынуждая продавать песни «Beatles» через iTunes.

— Я чувствовал себя последней сволочью, — говорю я.

— Ты так и должен был себя чувствовать, — отвечает она. — Это страшно.

— Это было ужасно. Ты бы посмотрела на ее лицо. Я сам не мог поверить, что способен на такое. Я был просто дьяволом.

— Да. — Она рассматривает кубики льда, кружащиеся в стакане. — Тебе надо много о чем подумать. — Потом она поднимает на меня глаза и улыбается. — Знаешь что? Давай куда-нибудь сходим. Я хотела бы тебя сводить в одно место. Есть хочешь?

Она приводит меня в какую-то дыру в испанском квартале Гарлема, где в качестве фирменного блюда подают жареных цыплят с рисом и фасолью, а впридачу еще корзину лепешек и ломтики лайма. Заказывать можно целого цыпленка или половину. Сабрина заказывает пол-цыпленка и съедает его целиком под мексиканское пиво. Мне подают тарелку риса с бобами, юкку и бананы. В заведении людно, шумно, повсюду слышна испанская речь, из стереосистемы звучит мексиканская музыка, на стенах развешаны плакаты Фриды Кало и Диего Риверы.

— Ты что-нибудь заметил? — спрашивает Сабрина, допивая свой кофе с пирожным. Я пожимаю плечами. Единственное, что я заметил, — это таракан, сидящий на стойке бара рядом с кассой. Создается впечатление, что он здесь играет роль домашнего животного. Хозяйка, обслуживая клиентов, даже не делает попыток прогнать его.

— Никто здесь не знает, кто мы такие, — говорит Сабрина, — ни официанты, ни посетители. Они никогда не слышали о тебе. Они никогда не смотрели фильмов с моим участием, а если и смотрели, то не узнают меня. Это все равно, что стать невидимкой. Ты хоть понимаешь, что за еду здесь надо платить? Здорово, правда?

— Да, это тебе не прежние времена. — Раньше, когда я еще ухаживал за ней, мы, бывало, заходили в клуб или ресторан, а перед нами расчищали проход, вели к заранее заказанному столику и никогда не брали денег. Это было частью работы Сабрины. У половины этих заведений были контракты с ее киностудией, и они еще приплачивали ее менеджеру, чтобы иметь возможность сфотографировать Сабрину у себя в качестве клиента.

— А помнишь, как моему агенту пришлось публиковать заявление в прессе, что у нас с тобой нет никакого романа? У меня тогда по замыслу должен был быть другой поклонник. Какой-то гей. Не помню даже, как его звали.

— Джимми Нельсон. Ты снималась вместе с ним.

— Бедный Джимми. Он уже мертв. Ты это знал? Покончил с собой.

— Помнится, что-то такое было в газетах.

— Его агент отказался с ним работать, и Джимми никак не мог получить ролей. Бедняга. Он не смог вынести, что стал «бывшим» актером.