В открытое небо - Антонио Итурбе

коридор достаточно благоприятен, но на подлете к Аликанте его встречают сильные воздушные потоки, спускающиеся с горной цепи Айтана.

А еще нужно пройти над отрогами, что встанут у него на пути в районе мыса Тиньосо. И хотя он по-прежнему держится кромки моря, машину уже сотрясают порывы ветра с вершин сьерры Альамилья и сьерры де Гадор, доносящие до него дурное настроение Кордильеры-Пенибетики. Еще несколько километров – и его встречает ледяное дыхание Сьерры-Контравьеса, подмороженной вечными льдами Сьерры-Невады. Летать над Испанией – как летать над зубьями пилы.

Когда он оказывается над Лухаром, на подлете к Мотрилю, снеговые облака, клубившиеся у вершины горы Малусен высотой более чем в три тысячи метров, сгущаются до такой степени, что он уже вообще ничего не видит. Фюзеляж самолета грохочет, принимая на себя пулеметные очереди крупных градин, их ледяные осколки рикошетом отлетают ему в лицо. Холод уже пробрался сквозь кожаную куртку и фланелевую рубашку и дошел до самого тела, и зубы выбивают дробь. Он сжимает и разжимает кулаки – руки не должны потерять чувствительность. Потолок высоты «Бреге» не позволяет ему подняться выше снеговых облаков, пройти над ними. Он должен войти в эту бурю, пройти ее насквозь, отдаться на ее милость, но ни в коем случае нельзя ее ненавидеть, ведь заданная бурей высокая планка позволяет ему показать себя с наиболее выгодной стороны.

При посадке в Малаге с неба льет как из ведра. Ему уже все равно – он вымок еще на подлете, на сотню километров раньше. И он просто наблюдает за тем, как рабочие перетаскивают почтовые мешки в другой самолет, стоящий под тентом, и чувствует удовлетворение. Эти письма ждут, их с нетерпением ждут те, кто горит желанием получить новости от своих любимых; узнать, как закончилась сделка, от которой, быть может, зависит их благополучие; те, кто ждет ответа на признание в любви, известия о рождении ребенка, о чьей-то кончине. Их компания доставляет кусочки жизни, помещенные в конверты.

Время от времени Розес привозит ему из Тулузы какой-нибудь подарок. То бутылку перно, то французскую газету, которая будет ждать его возвращения из Малаги в офисе аэродрома в Эль-Прат.

Возвращаясь на электричке в Барселону, он читает позавчерашний номер «Либерасьон». Внимание его привлекает заметка о военно-воздушном рейде «Милитари-Зенит» – ежегодном перелете почти в три тысячи километров. Интерес прессы ко всем этим дурацким мероприятиям, в которых люди рискуют жизнью ради каких-то рекордов, кажется ему полным идиотизмом, хотя он и готов признать, что они могут быть полезны для испытания новых моделей. Однако он искренне радуется, узнав, что победитель этой гонки – сержант Анри Гийоме. Он смотрит на фото – да, это он, его товарищ: в военной форме и с букетом в руках, окруженный полудюжиной офицеров, улыбающихся гораздо шире, чем он сам. Гийоме – единственное из армейской жизни, о чем он скучает. Да еще, пожалуй, о той царице Пальмиры, имени которой он не знает, но очень бы хотел узнать. Оба они рисковали жизнью ради нескольких мгновений друг подле друга, но не обменялись ни словом. Только сейчас он понимает, что это великая история любви.

Уже совсем поздно, когда Мермоз добирается до пансиона «Фраскати», своего пристанища за вполне доступные деньги – полный пансион от десяти песет. Он располагается в самом центре, на улице Кортесов, в нескольких сотнях метров от площади Каталонии, напротив современного отеля «Ритц», где несет вахту портье в фирменном камзоле и цилиндре гранатового цвета. Его пансион предоставляет еще один бонус: супруга хозяина – француженка.

Он входит, и хозяйка рукой подзывает его к стойке рецепции, где за ее спиной на колках деревянной ключницы дремлют ключи.

– Вам звонили из центрального офиса в Тулузе. И просили передать, что, как только вы вернетесь, нужно позвонить месье Дора в его кабинет.

– Но ведь уже почти десять часов!

– Он сказал так: как только вернется.

Из тесной телефонной кабины Мермоз на условиях оплаты разговора адресатом звонит на номер офиса, хотя уже так поздно, что там не должно быть никого. Один гудок, потом другой. Третьего он не услышит.

– Слушаю.

– Месье Дора?

– У аппарата.

– Это Жан Мермоз. Не думал, что в такой час вы все еще будете у себя.

– У меня для вас следующее. Ригель берет отпуск на две недели. Вам придется закрыть его отсутствие.

– Но у меня своя смена.

– Теперь их у вас две.

Ригель – летчик, летающий по тому же маршруту, что и он, они чередуются. Это означает, что ему нужно взвалить на себя еще столько же: восемьсот километров в Малагу; ночевка на аэродроме на раскладушке. На следующий день, рано утром, еще столько же километров обратно в Барселону – с почтой, которая прибудет из Касабланки. А на следующее утро – обратно в Малагу.

Мало кто способен выдержать этот каторжный режим работы. Мермоз может.

Когда он садится в Малаге или в Барселоне, ужин ему подают уже не в тарелках, а целыми подносами, потому что аппетит у него зверский. Управляющий почтовой авиакомпанией в Малаге знает, что этот летчик обожает жареную рыбку, которую продают в городе кульками. И предпринимает попытки заманить одного такого продавца с грузовым мотоциклом, чтобы тот приезжал и открывал киоск прямо на аэродроме. Первый раз, когда ему это предложили, хозяин передвижного торгового места, типичный для Андалусии коротышка с широкими бакенбардами топором, поинтересовался, о каком количестве клиентов идет речь.

– Об одном, – услышал он в ответ.

– Да у тебя, видно, совсем крыша поехала, парень!

Управляющему стоит немалых трудов уговорить торговца, чтобы тот приехал вечером, к такому-то часу, на удаленный от города аэродром со своей фритюрницей, мукой грубого помола и рыбой, чтобы обслужить ровно одного клиента. Когда Мермоз спрыгнул на