Москит. Конфронтация - Павел Николаевич Корнев

Мог бы с этими своими догадками кое к кому подкатить, да побоялся разделить судьбу убитого. Примут за провокатора — и амба!

Опять же оставалась вероятность ошибки, да и голова раскалывалась просто немилосердно — не в моём состоянии разговоры разговаривать и в доверие к людям втираться. Мне бы просто переждать…

Со скрипом распахнулись ворота, всем велели идти на улицу. Я растолкал Юру, помог ему покинуть коровник. Рад был на свежем воздухе очутиться просто до одури — дышал и никак надышаться не мог, даже в голове зашумело. Умом понимал, что внимание лагерного начальства нам ничего хорошего не сулит, но сами собой губы в улыбку растягивались. Ещё б не плавал в сточной канаве труп…

Но — обошлось. Всё тот же седоусый мужик, то ли ещё военнопленный, то ли уже надсмотрщик, пересчитал нас по головам, велел разбирать лопаты и распределил фронт работ. Требовалось копать ямы под столбы для новой ограды. Трёх человек он оставил у коровника, им предстояло избавиться от тела.

На первый взгляд за нами никто не присматривал, но на некотором удалении маячили конные джунгары, а большего и не требовалось. До ближайшего лесочка бежать и бежать, вмиг настигнут. А рванём разом, из винтовок положат. Да и не сговориться — одни тут копают, другие там. И не мы одни, из разных бараков людей выгнали.

Норму нам назначили немилосердную — территорию предстояло огородить такую, словно целую дивизию в плен взяли, — чуть не надорвался, лопатой орудуя за себя и за Юру. Тот копать не мог, поэтому засыпал уже установленные в ямы столбы и утрамбовывал землю. А я чуть не сдох, до того вымотался. Кружилась и пульсировала острой болью напечённая солнцем голова, набухли и лопнули кровавые мозоли, немилосердно ныли мышцы, каждое резкое движение отдавалось сосущей болью в желудке.

Помимо голода сильно донимала жажда, во рту пересохло, пот на глаза стекал столь ядрёный, что их начинало не щипать даже, а разъедать. Одежда сделалась жёсткой, на синей ткани появились белые солевые разводы. Все разделись по пояс, и я вслед за остальными расстегнул комбинезон и стянул его с торса, завязал рукава на талии так, чтобы одежда не сползала с бёдер. И всё бы ничего, но вокруг кружились оводы и слепни, места их укусов жутко болели и сильно опухали, очень скоро работа превратилась в пытку. А на обед нам дали сухари и всё ту же баланду. И сколько её там на человека пришлось — слёзки…

Изредка кто-нибудь из пленных сдавался и просил отвести его к господину Риттеру, но никто из караульных нас к этому целенаправленно не подталкивал. Нас вообще никто не трогал, пока шла работа. Но если вдруг случались накладки, как нечего делать было огрести кнутом. На спинах нескольких человек из нашей бригады уже бугрились красные рубцы, меня пока что бог миловал.

Я старался запоминать имена тех, кого увели к чиновнику Лиги Наций, да ещё время от времени посматривал на бледного и покрытого мелкой испариной Юру, но всё же не предлагал ему последовать примеру изменников. Известно куда благими намерениями дорога вымощена. Каждый из нас сам выбирает собственный путь в ад, не стоит подталкивать в спину человека, который желает поступить правильно. Втихаря поделился пайкой с товарищем, и только. Сам-то за последние месяцы неплохо в весе прибавил, продержусь на подкожных запасах какое-то время.

После обеда вновь копали ямы, и работа давалась тяжелей некуда. Очень уж я привык к сверхэнергетической поддержке, а на одну лишь мышечную массу без полноценного питания полагаться не приходилось. Остальные тоже еле шевелились, и мы время от времени менялись, дабы хоть немного перевести дух. Когда совпадали перерывы, трепались с Юрой о всякой ерунде, когда нет — я валился на землю и пытался разобраться со своей энергетикой, воздействуя на неё техникой маскировки.

Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре…

И снова: сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре… Пять! Сто двадцать пять!

Есть! Нарастил длительность воздействия аж на две секунды!

Ерунда на постном масле? Только не в моём случае!

Солнце жарило просто немилосердно, и во второй половине дня выдерживать заданный темп стало куда сложнее. Удары лопаты о землю болезненно отдавались в голове, и хоть наша бригада не оказалась в числе отстающих, по возвращении в коровник седоусый мужик выдал нам с Юрой в довесок к пустой баланде лишь один ломоть хлеба и сваренное вкрутую куриное яйцо на двоих. Остальные получили полную пайку, и я возмутился:

— Это почему так?!

В ответ хмурый тип замахнулся нагайкой.

— А ну пасть закрой!

И я закрыл, сообразив, что имею дело уже не с военнопленным, а с надсмотрщиком. Ещё и панаму нацепил, сука такая, остальные-то с непокрытыми головами на солнцепёке вкалывали. Нестерпимо захотелось удавить выродка, аж руки затряслись, но нет, конечно же — нет. Сдержался.

Поделился едой с Юрой, сам баландой ограничился. Есть не хотелось. Заодно выспросил товарищей по бригаде о седоусом уроде, запомнил на будущее имя и фамилию, место службы и зазубрил словесный портрет. Просто так, на всякий случай. Чтобы уж точно ничего не упустить.

После ужина кто-то завалился спать, а кто-то собрался в кружок и завёл разговоры ни о чём и обо всём одновременно. Я подгрёб под себя побольше соломы, уселся на неё, спросил Юру:

— Ты как?

— Лучше, — ответил тот. — Устал только и бок болит, но кровит уже меньше.

Мы поговорили о какой-то ерунде, потом Юра начал вспоминать семью и родную станицу, но я, честно говоря, слушал его краем уха, машинально кивал и поддакивал, а сам продолжал воздействовать на энергетические каналы.

Довёл счёт до ста двадцати шести, вот тогда-то ясновидение и выхватило некое изменение в районе солнечного сплетения. Я сосредоточил всё своё внимание на этом месте и понял, что не ошибся. При задействовании техники маскировки там в энергетическом месиве что-то смазывалось, становилось чуть менее чётко выраженным. Едва уловимо, на грани погрешности и самовнушения, но всё же — изменялось.

Энергетический узел? Он самый!

Вот от него и станем плясать!

— Петь, ты чего задумался? — позвал меня Юра.

— Задремал, — соврал я. — Спать пора, завтра день будет не легче.

Юрий явно собирался ещё почесать языком, а вот мне было не до разговоров. Сейчас требовалась полнейшая сосредоточенность, дабы определиться с диагнозом: безнадёжен я или ещё потрепыхаюсь…

В итоге, прежде чем окончательно вымотался и провалился в забытьё, успел локализовать основной энергетический узел,