Рубиновое сердце богини - Екатерина Лесина

Маша вышла из подъезда, улыбается. С чего бы? Огляделась, подошла к машине. «Лексус» мигнул фарами, приветствуя хозяйку. Неужели уезжает? Точно, автомобиль медленно и осторожно выполз со двора, и Аделаида Викторовна облегченно вздохнула. Пусть уж все идет по плану.

На всякий случай Адочка сначала позвонила в дверь – если Пыляев дома, то откроет, а если не откроет, значит, в квартире никого нет. Так оно и получилось. Любопытно, зачем Машка приходила сюда в отсутствие Дамиана? Неужели ведет свою собственную игру? Вряд ли, не с ее характером, скорее всего, он попросил захватить какую-нибудь ерунду. Да, решила Аделаида Викторовна, так оно и есть. С замком пришлось повозиться, ключ застрял и не желал поворачиваться ни влево, ни вправо, Адочка даже испугалась, что Пыляев сменил замки, но нет, внутри что-то щелкнуло, и дверь открылась. Теперь быстренько внутрь. Куда положить коробку? На стол? Не пойдет, такую вещь никто не станет держать на столе. А вот в столе ей самое место. Теперь проверить балкон и назад.

Сев в машину, Аделаида Викторовна перевела дух и разозлилась на себя – операция только начинается, по сути, еще ничего и не сделано, а она уже дрожит, как заячий хвост. Так дело не пойдет. Следует взять себя в руки.

Воспользовавшись передышкой, Адочка позвонила Георгию. Пять гудков. Шесть. Десять. Не берет. Где же он?

Мезальянс! Mein Gott! Ужасный, отвратительный мезальянс! Как она сможет смотреть в глаза подругам? Да и останутся ли подруги? Сомнительно, кто захочет связываться с КУПЧИХОЙ, о чем только папенька думал, когда соглашался на предложение этого… Этого… Не найдя подходящего слова, Беатриса окончательно расстроилась. Ну почему жизнь настолько несправедлива! Устроить бы истерику, со слезами, битьем посуды, нервным обмороком, глядишь, отец и отступил бы, но маменька… У маменьки не забалуешь, мигом в сознание приведет. А потом еще долго учить будет, что от слез портится цвет лица, появляются морщины, а от криков и мигрень разыграться может… Да плевать Беата хотела на маменькину мигрень! Тут жизнь рушится, а она о мигрени беспокоится!

—Беата, ты у себя?

Девушка мысленно завизжала от злости – вспомни маменьку, она тут же и появится. Эльза вошла в комнату и плотно прикрыла за собой дверь. Понятно, предстоит серьезный разговор, не предназначенный для ушей прислуги, и, скорее всего, речь пойдет о свадьбе.

– Ох, Беатриса, ты совершенно распустила свою горничную! Не понимаю, как можно жить в таком беспорядке. – Диди одобрительно тявкнул. Противная болонка соглашалась с каждым маменькиным словом, порой девушке начинало казаться, что белый комок шерсти умеет думать. Диди любил только матушку и терпеливо сносил все ее капризы, а на других лаял, рычал и, если предоставлялась возможность, кусал. Беату тоже однажды цапнул, пребольно, надо сказать.

—Фи. – Эльза двумя пальчиками подняла с пола гребень для волос. – Выпороть лентяйку! Потом напомнишь.

Беатриса всхлипнула, резной гребешок – подарок ненавистного жениха – напомнил о предстоящем торжестве.

—Перестань хныкать! – Слез Эльза на дух не переносила, слезы – признак слабости, а ее дочь должна быть сильной.

—Маменька! – Грозный окрик возымел действие – слезы моментально высохли. – Маменька, ну почему именно я!

– Беата, детка. – Эльза присела на край софы, Диди тут же запрыгал, просясь на руки. – Тебе уже почти двадцать… Возраст критический, если ты сейчас не выйдешь замуж, то рискуешь остаться старой девой. Хочешь, как Фредерикова тетка, приживалкой сделаться?

—Но почему он?!

– Не кричи. – Глупость дочери раздражала. Если бы к этой хорошенькой головке прилагалась хотя бы капля мозгов, не пришлось бы объяснять прописные истины на пальцах. Боже, до чего тяжелый предстоит разговор, а если кто подслушает? Но Диди – единственное существо, которому Эльза доверяла по-настоящему, – сидел на руках спокойно.

—Василий Илларионович – человек достойный…

—Он же ТОРГАШ!

—Купец. Очень состоятельный.

—Ну и что? – Беатриса надула губки.

—А деньги, девочка моя, это если не все, то очень многое. Это новые наряды, украшения, дом, коляска, лошади… Василий Илларионович щедр, он не станет ограничивать тебя в тратах, более того, он просто жаждет, чтобы его супруга соответствовала…

—Чему? Высокому званию купчихи? – Мысль о нарядах Беатрисе понравилась – папенька отказывался платить портнихе, и девушке приходилось донашивать платье, которое вышло из моды.

—Высокому званию графини фон Катценельнбоген. Будущей. После смерти отца титул перейдет к тебе.

—А так разве можно? – Папенька не единожды сетовал, что Эльза родила ему пятерых дочерей, но так и не порадовала сыном, которому можно было бы передать титул.

—Здесь – можно. Варварская страна. – Графиня почесала Диди за ушком, и болонка блаженно прикрыла глаза. – Варварская, но богатая.

Беатриса вздохнула, сейчас в очередной раз придется выслушать семейное предание о том, как папенька приехал в Россию – умерший дядя завещал Фредерику фон Катценельнбогену долю в предприятии, имение и некую сумму денег (от рассказа к рассказу сумма менялась). Беата не была уверена, помнит ли кто-нибудь, сколько же денег было вначале, но в любом случае в данный момент не осталось ни рубля. Имение продано, доля в предприятии тоже – от нее отец избавился первым делом, негоже аристократу, потомку рыцаря-крестоносца марать руки торговлей, а городской дом заложен-перезаложен. И где тут русские богатства?

—Значит, я буду графиней?

—Будешь, – пообещала Эльза.

– А Василий Илларионович графом? – Девушка хихикнула, очень уж нелепо получалось – Василий фон Катценельнбоген. И вид у жениха был отнюдь не графский, более того – самый что ни на есть купеческий. Окладистая борода, грубые черты лица, толстое брюхо и мозолистые руки. А еще Полушкин не имел ни малейшего представления о хороших манерах – он мог рассказать неприличную историю при дамах, за обедом громко срыгивал и вытирал толстые пальцы о скатерть.

—Согласна, графа из него не выйдет, но Василий Илларионович беспокоится не о себе, а о детях, которым он передаст и деньги, и титул.

—Маменька, но я не хочу выходить за него замуж!

– Беата, ты, конечно, можешь отказаться, но в таком случае, боюсь, что мой возлюбленный муж и твой отец попадет в долговую яму. Стоит ли говорить, что после такого печального происшествия шансов выйти замуж – просто выйти, об удачной партии я не помышляю – не будет ни у тебя, ни у сестер. А Василь обещал не только рассчитаться с долгами, но и положить приданое сестрам. Подумай хотя бы о них!

Беатриса отвернулась. Она любила сестер и папеньку, с другой стороны, может, не все так и плохо. Жених хоть и нехорош собою, но щедр. Каждый день, почитай, шлет подарки: то гребень, который маменька с полу подняла, то шкатулку музыкальную, то веер расписной, а в честь предстоящей помолвки вообще палантин соболиный подарил, ничего похожего у Беаты никогда не было.

—Хорошо, – прошептала девушка. – Я выйду за него.

—Умничка ты моя! – Эльза столкнула болонку с колен. – А теперь одевайся, до свадьбы осталась пара недель, а столько всего нужно успеть! Хотя бы гардероб твой обновить… Василий Илларионович заплатит… – Невкусную пилюлю следовало подсластить.

Свадьба состоялась спустя три недели, Беата была почти счастлива: свадебное платье выписали из Парижа – спасибо маменьке, заранее позаботилась, – а бриллианты, украшавшие тонкую шейку невесты, заставили позеленеть от зависти не одну сплетницу. Когда же Василь Илларионович преподнес Беатрис свой главный подарок – рубиновый гарнитур, одна из приглашенных дам упала в обморок, тоже, наверное, от зависти. Самой Беате драгоценности не понравились – слишком вычурно, помпезно, как раз в купеческом вкусе. Вот если бы срезать подвеску – крупный рубин, ограненный в форме сердца (мать шепнула, что камень называется «Сердце голубки»), и вставить его в диадему… Получилось бы красиво.

Беата старалась думать о новых нарядах, драгоценностях и милых женскому сердцу безделушках, которые она сможет купить на деньги супруга, и пока шел пир, у нее получалось, но в данный момент, когда она осталась наедине с новоявленным мужем, былые страхи вернулись. Что с ней будет теперь?

– Что, Беатка, нравится подарок? – Купец довольно ухмыльнулся и почесал брюхо. – Я тебя с головы до ног такими украшу. Хошь, бриллианты, хошь, изумруды, хошь, жемчуга… Ничего не пожалею, царицей будешь! Примерь! – Девушка послушно надела гарнитур. Тяжелые серьги больно растягивали мочку уха, а ожерелье легло на шею, точно дорогой ошейник, только «Сердце голубки» нежно ласкало кожу. Это особенный камень, поняла Беата, и рубин доверительно мигнул, будто подслушал мысли.