Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно с этих поборов оплачивались ритуальные пиршества Сабы и ее общественные работы. Несколько часов спустя уехавшие вернулись, ведя за собой стадо коз, привязанных на одну веревку. В тот вечер мы закололи коз, и, словно по волшебству, к нашим кострам слетелась целая стая гостей — ас ними и прежний хозяин стада. Согласно закону мы должны были разделить с ними хлеб, мясо и суп, приготовленный из козьих желудков, запеченных в земле под кострищем.
Если при свете солнца в шагающем караване не было уединения, то по вечерам в лагере его не было и подавно: невозможно было не слышать ночных разговоров, постоянных мелочных споров, резкой ругани по поводу найденного в одеяле скорпиона или же внезапного потока воспоминаний, который кто-то из караванщиков решал обратить к ночному небу. Что угодно, лишь бы заполнить тьму, потому что безбрежное море иссушенной земли, которое мы видели днем, в свете бесчисленных звезд становилось особенно невыносимым.
По ночам меня преследовало нечто совершенно противоположное. Ночь за ночью я лежала без сна, глядя в черный шерстяной потолок шатра, и самый яркий свет луны казался мне лишь слабым мерцанием звезд на обсидианово-черном узоре. От бессонницы мне казалось, что небо готово меня раздавить.
Когда мы достигли Нарьяна, продвинувшись дальше на север, чем мне доводилось бывать, я отдала Кхалкхарибу свое простое письмо — чтобы отправить его вперед с несколькими гонцами.
Царь противоречий! Ты измучен и властен.
Ты молишь и затем требуешь.
Я радую тебя. Я злю тебя.
Ты говоришь, что, если я мудра, я буду осторожна. Мудрость и осторожность мало говорят, и все же ты требуешь от меня многих слов.
Ты говоришь, что, если я умна, я буду простой. И при этом ты желаешь загадок.
Ты говоришь, что я должна отправить слова в количестве, способном насытить царя, но не моих мудрейших и умнейших людей.
Что ж, хорошо. Я выполню твои условия. Я не пошлю людей. Как ты бросаешь свой хлеб на воду, так я брошу свой на пески.
Готовь для меня место.
В первые недели нашего похода я чувствовала себя свободной, интересовалась каждой мелочью, преисполнилась сил в тот день, когда караван полностью окутал себя живым облаком песка, и восхищалась таинственным пыльным покрывалом, что скрывало нас от солнца. И даже сам песок, набивавшийся в уши, волосы и еду, хрустевший на зубах и мешавший на ложе, — и тот придавал мне сил.
Но теперь, отослав вперед гонцов, я не находила покоя. Я больше не могла впасть в медитативный ступор в седле, меня не убаюкивал звон украшений и амулетов, танцующих на уздечках. Я устала от бесконечно тянущегося передо мной мира. В особенности я устала от запаха жженого верблюжьего навоза.
Даже люди из разных племен, приходившие к нашим кострам, больше не радовали меня, а один из них совсем недавно заставил злиться, когда указал на меня и громко спросил, не дар ли я для египетской царицы Соломона. Немало этих людей, увидев присутствие такого количества хороших верблюдов, быстро уходили и возвращались, ведя за собой течных верблюдиц для улучшения породы. Иногда к каравану вели не верблюдиц. Иногда бесплодные мужья, а порой и матери, приводили к нам женщин. Я никогда не пыталась проследить, к которому из костров они отправляются, но не удивилась бы, узнав, что и сам Тамрин порой обслуживает таких женщин.
Земля становилась все суше, акации и можжевельник все ниже, по мере того как мы огибали странный пейзаж из лавовых полей. К тому времени как мы вышли на плодородную равнину к югу от Бакки и увидели бледную желтую землю, лишь Пустынные Волки могли спасти меня от мертвящей апатии. Не раз и не два я смотрела, как они внезапно отрываются от каравана, исчезая порой на целый день, а затем возвращаются в сумерках к своим кострам, неся подстреленную газель. По ночам я слушала странную церемонию раздела мяса между ними. Волки бросали жребий для каждой части, в то время как другие караванщики без конца спорили о том, что получили слишком много, пока их мясо не остывало.
— Это для самого вонючего, — говорил тот, кто бросал жребий, и вытаскивал соломинку из своего зажатого кулака. Следом раздавались смех и хлопки по плечам.
— А это для самого мужественного, — еще соломинка. — Это для того, чья огромная туника распугала всех коз в округе.
Собравшиеся у костра взвыли.
Я никогда не видела, чтобы дело решалось так весело и эффективно.
Они всегда посылали порцию мяса к нашему костру. Я решила, что это из-за Тамрина, чей статус здесь не снился даже высокородным.
На третью ночь похода на север Бакки один из Пустынных Волков — он нравился мне больше других, совсем молодой мужчина по имени Абгаир, с редким талантом определять племя с первого взгляда на любого верблюда, — пришел к нашему костру со связкой тушканчиков и присел обдирать с них шкурки.
— У тебя очень хороший нож, — сказала я, наблюдая за ним.
— Царь подарил, — ответил он, совершенно очевидно радуясь ножу, но не считая его чем-то особым, что не следует пятнать, используя по прямому назначению.
— Который царь? — спросила я сквозь вуаль. От этих слов он прекратил свою работу и прищурился на меня так, словно я вдруг сошла с ума.
— Тот, к которому ты меня посылала.
Я вздохнула и наконец размотала скрывавший лицо шарф. Шара, сидящая по другую сторону костра, сделала то же, с полуулыбкой, которой я нс видела при свете уже почти что два месяца.
— Как ты понял, что это я? — На этот вопрос Абгаир опять склонил голову и посмотрел так, словно я над ним издеваюсь. Я рассмеялась, и смех зазвенел над костром. Я была благодарна, что он не выдал меня — даже мне самой — до этого самого мига.
— А другие Волки знают, что я здесь?
— Конечно, — ответил он, бросая первого тушканчика на песок и аккуратно откладывая в сторону крошечную шкурку. — Ноя понял первый.
— Конечно, — улыбнулась я.
В ту ночь, когда Тамрин вернулся к нашему костру, он увидел мое лицо без вуали и рухнул передо мной на колени, громко провозглашая:
— Моя царица, ты почтила своим присутствием мой скромный караван!
Крик услышали, и по нашим рядам прокатилась сильнейшая волна. Вооруженные охранники и старшины каравана спешили к нашему костру, вначале посмотреть, затем склониться предо мной, а затем начать расспросы: как это я очутилась здесь, неужели прошла прямо по лавовым полям? Другие спрашивали, знал ли кто и знал ли Тамрин, что с караваном была сама царица.
На следующее утро знаменосцы сменили флаг Сабы на королевский штандарт, а я переоделась из простой туники и вуали в едва ли более чистые их версии, окрашенные в неяркий коричневый и красный.
- от любви до ненависти... - Людмила Сурская - Исторические любовные романы
- Пленник ее сердца - Тесса Дэр - Исторические любовные романы
- Кровавый Царский Полигон - Валерия Маркова-Бабкина - Альтернативная история / Исторические любовные романы / Попаданцы
- Тиран-подкаблучник (император Павел I и его фаворитки) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Свадебный камень - Памела Морси - Исторические любовные романы
- Роковое имя (Екатерина Долгорукая – император Александр II) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Виват, Елисавет! (императрица Елизавета Петровна – Алексей Шубин) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Нарцисс для принцессы (Анна Леопольдовна – Морис Линар) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Сокол ясный (Елена Глинская – князь Иван Оболенский) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы
- Красавица и Чудовище (Иоанна Грудзинская – великий князь Константин) - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы