Ниндзя с Лубянки - Роман Ронин

Японцы, а Охаси и остальные служили тогда в консульстве или были в штате Управления экспедиционного корпуса, на блондинок, говорят, падки?

Чен согласно тряхнул головой.

– Ну вот она женским путем и подрабатывала. Но Владивосток – город небольшой, все друг друга знают. Когда интервенция кончилась, Тредиаковская предпочла со своей подработкой завязать. Тем более что и дансинг закрыли. А через несколько лет на горизонте появился Макин, который тоже был когда-то завсегдатаем дансинга на Пушкинской и, скорее всего, клиентом Тредиаковской. Она постаралась его убедить, что «только время не дало ей возможности рассказать о своих чувствах», ну и прочая буржуазная дребедень. Цель-то у нее была понятная – он проговорился, что едет в Москву, вот она и схватилась за его фалды.

Здесь, в Москве, Людмила Францевна отправилась на поиски Охаси, о котором слышала, что он переведен в посольство, и быстро его нашла. История закрутилась по новой. Остальное вы уже знаете. Сама Тредиаковская утверждает, что все это ради денег и подарков. «Не могу, – говорит, – жить в нищете. Никак не привыкну».

– Вы ей верите?

– Понимаете, Марейкис, это не вопрос веры. Доверяй, но проверяй, не так ли? Мы, естественно, немедленно усилили контрразведывательные меры и здесь, в Москве, но прежде всего в Харбине. Пока все тихо и чисто. Конечно, времени прошло мало, но… Японцы, вероятно, хотели выйти на Макина со вполне определенными целями. Думаю, они подозревали его в работе на нас, но не успели. Макин чуть не обмочился от страха, когда я его начал расспрашивать о японцах. Он феноменальный, патологический трус. Думаю, что трусость и не позволила ему пойти на вербовку, – он знает, что контрразведывательный режим в Москве чрезвычайно жесткий. Мы все равно вычислили бы его очень скоро, и тогда – конец.

– А что их ждет теперь?

– Ну, что ждет… Суд решит. Полагаю, концлагерь, Соловки. Связь с японцами подтверждена и доказана. Но, с другой стороны, нет никаких доказательств, что имел место шпионаж. Агент Профессор не доложил о несанкционированных контактах командованию, чем поставил под угрозу безопасность ряда совершенно секретных операций и в целом безопасность государства. Тредиаковская вообще формально чиста. Но отпускать ее, конечно, нельзя – всего-то знать мы не можем… Так что, я думаю, лет на пять в Соловки обоих.

Чжоу, кстати говоря, они, скорее всего, встретят там же, хотя его могут и в распыл пустить – уж очень много денег он вез. Контрабанда таких размеров – редкость для наших дней. Да и наркотики… Коллеги из экономического отдела еще повозятся с ним. Это не Макин, орешек крепкий. Сутки меня убеждал, что по-русски не понимает. Впрочем, и с Макиным не так ясно, как мне самому иногда кажется. Возможно, будет сидеть у нас – переводчиков и так не хватает, чтобы он еще на Соловках от работы отлынивал, – широко улыбнулся Юдин, и оба чекиста присели, расчистив перчатками снег, на скамейку у выхода на площадь Пречистенских ворот, ныне Кропоткинскую.

Дальше пройти было нельзя. Перед высоченным деревянным забором поставили временные мачты и проложили рельсы для трамваев, которые разворачивались, не выезжая на площадь перед храмом Христа Спасителя, закрыт был и проезд в сторону Остоженки и Кропоткинской улицы. Собеседники скользнули равнодушными взглядами по забору и некоторое время помолчали.

– И все же, – первым прервал тишину Чен, – все же я считаю, что вы напрасно выделили Чжоу в отдельное производство. Надо было бы еще его повертеть то так, то эдак. Кстати, что с «Китайским чаем»?

– Ничего. Накрывать их отдельно после вашего сообщения было нельзя, чтобы не засветить «уважаемого Ода-сан», любителя «повертеть». Нам, Арсений Тимофеевич, вертеть некогда. Слишком много реальных проблем. Судите сами. Пока в Моссовете готовили постановление об очистке территории, примыкающей к Китай-городу, пока готовились публикации, китайцы откуда-то об этом узнали. Когда милиция прибыла на место в сопровождении наших людей, никакого «Китайского чая» и в помине не было. Вывеска снята, помещения, в том числе подвальные, пусты.

– А прачечная напротив Наркомвоенмора? А китайское общежитие?

– Не волнуйтесь, Арсений Тимофеевич. Взяли почти всех. Кроме двоих. В прачечной и в общежитии людей, подходящих под данные вами описания, не было. Китайцы, конечно, молчат. Говорят, что не понимают по-русски.

– Ожидаемо, – с грустным понимаем покачал головой Чен. – Главарям и связным, конечно, удалось уйти. Это ожидаемо, да. Но остается самый главный вопрос.

Юдин с интересом повернул голову к собеседнику:

– Какой же?

– Я действительно по-прежнему убежден, что опубликованный китайцами Меморандум, апеллируя к которому они призывали Советский Союз выступить вместе с ними против Японии, фальшивка. Почему фальшивка, я вам рассказывал: объем, содержание текста, заявленная китайцами история его «чудесного обретения» – все это гроша ломаного и яйца выеденного не стоит. Но ведь наша разведка купила этот «документ»!

– Давайте-ка, Марейкис, вы не будете лезть не в свое дело, – сухо и мрачно возразил Юдин. – Меморандум подделкой быть не может. Покупал его я – лично! Покупал после того, как наш особо секретный агент, не хуже вас, между прочим, вывел меня на его продавца. Продавцом, могу вам сказать, был японский полицейский чиновник!

– Но, Василий Иванович, посудите сами! – горячо перебил его Чен. – Откуда у японского полицейского чиновника в Харбине копия абсолютно секретного документа, подрывающего основы национальной безопасности Японии?! Он что, в ларьке его купил?

– Не в ларьке. Не в ларьке! Судя по деньгам, которые мы за него заплатили, документ подлинный! Наверняка он в эту цену и свои расходы заложил. Ну, не может бумага столько стоить, сколько мы за нее отвалили! Не может! Если она не подлинная! Кроме того, подлинность Меморандума подтверждена экспертом.

– Каким экспертом? Кем?

– Макиным. Кем же еще? Он и участвовал в покупке непосредственно. Вы же знаете, я ни на каких иностранных языках не говорю. Поэтому все переговоры вел он в моем присутствии. То есть вел я, а он переводил.

Чекисты снова замолчали. Наконец Юдин продолжил:

– Есть два важнейших аргумента в пользу подлинности Меморандума.

– Какие же?

– Во-первых, одновременно со мной точно такой же документ приобрела наша резидентура в Шанхае.

– Японцы их оптом продавали?

– Не иронизируйте, Марейкис, не иронизируйте. Чревато. Вы лучше меня должны знать, что в самой Японии контрразведывательный режим настолько жестокий, что никакие нелегальные операции там невозможны. Нелегальных резидентур там нет, а наши дипломаты обложены столь же плотно, сколь и их – японские – здесь, в Москве. Поэтому то, что симпатизирующие первому социалистическому государству в мире японские круги хотят нам помочь, но могут сделать это только за границей, вполне естественно и подозрений вызывать не может. А то,