Эпилог (СИ) - Хол Блэки

— Так и думал, что дай тебе на сборы хоть полдня, ты все равно задержишься, — поддел с усмешечкой.

Я не успела надуться.

— Дама обязана задерживаться. Удивительно, что ты до сих пор не понял, — ответил наставительно самый старший Мелёшин и обратился ко мне: — Эва Карловна, без стеснения пользуйтесь гостеприимством этого дома. Надеюсь, у вас не возникнет желание сбежать отсюда. Прошу к столу.

— А где Кот? — забеспокоилась я, усаживаясь на стул, отодвинутый Мэлом.

— Где-где, — отозвался он с легким раздражением и показал на соседнее сиденье с противоположного краю стола. Усатый сидел, укрыв лапы хвостом, и сонно щурился в ярком электрическом свете.

— На редкость сознательное животное, — заметил дед Мэла. — Поймал крысу и принес в дом. И надо сказать, умело поймал. Придушил, оставив живой. Но решил выпустить на кухне. Поэтому ужин задержался.

— Фу, — поморщилась я, не зная, как себя вести: то ли возмутиться нахальным поведением Кота, то ли похвалить за охотничьи инстинкты.

— В этой истории меня удивило наличие грызуна. Вся территория обработана от распространителей заразы, — продолжил самый старший Мелёшин. — Пожалуй, нужно наградить вашего охотника за проявленную бдительность.

Так, исподволь ужин протек в разговорах о том, о сем. Начался с дифирамбов Коту и закончился рассказом Мэла о пилболе[25]. Внук не скрывал от деда и увлеченность цертамами, хотя развлечение считалось уголовно наказуемым, и не из-за использования волн, а из-за нелегальных ставок, коими сопровождались состязания. Оборот каждой цертамы составлял десятки, если не сотни тысяч висоров.

Самый старший Мелёшин не упрекал, не порицал, не учил, как нужно жить и что делать. Между Мэлом и дедом установились особые доверительные отношения, свойственные близким друзьям. Константин Дмитриевич оказался прекрасным собеседником — эрудированным и с отменным чувством юмора. Я, в основном, помалкивала и ела. И не заметила, как съелся десерт — груши в шоколадной глазури. Очнулась, а тарелка пуста.

— Как вам наши угодья? — поинтересовался самый старший Мелёшин.

— Угодья хороши. Обширные, — пробормотала я и смутилась.

— Эва не успела всё осмотреть. Но завтра наверстает, — добавил за меня Мэл.

— Прекрасно. Прогнозисты пообещали солнечные и безветренные выходные. Что ж, день был длинным и насыщенным. Однако до сна осталась пара часов. Почему бы не продолжить нашу беседу в кабинете или в библиотеке?

— Ты уверен? — спросил Мэл. — Не обязательно сегодня.

— Я не настаиваю. В любом случае, последнее слово за Эвой Карловной.

Какая ж из меня Карловна? Я Эвка или Эвочка. Или Эжевика. И опять не знаю, что сказать. Отказаться — значит, обидеть. Или согласиться? Вдруг приглашение формально и преследует закономерный отказ? Потому что так принято в светском обществе. Дань приличиям. Тебе вежливо предлагают, ты вежливо отказываешься. Недаром правила этикета вдалбливают лицеисткам в течение нескольких лет.

— Если вы устали, можем перенести разговор на завтра. Я хотел бы поделиться результатами изысканий о вашей семье по линии матери, — пояснил дед Мэла любезным тоном. — О вашем дедушке, сыгравшем немалую роль в гражданской войне. О ваших корнях.

Он говорил, а я окаменела. Смешно думать, что Мелёшины оставили попытки покопаться в грязном белье в надежде найти скандальную сенсацию. Каторжанская кровь не дает им покоя. Пусть мой отец занимает видный пост, я-то не представляю собой ничего достойного. Рухнет родитель, и у семейства Мелёшиных отпадет надобность в соглашении с Влашеками. Чем серая крыска может заинтересовать сильный и многочисленный клан помимо папеньки-министра? Вот почему меня пригласили в гости! Чтобы вскрыть карты и озвучить недомолвки. Чтобы тайное стало явным, окончательно и бесповоротно.

Постойте-ка. Речь идет об отце моей матери?! И о западном побережье?!

— Д-да. Я хочу послушать о своей семье, — ответила с легкой запинкой, сжав край скатерти. Позже Мэл сказал, что в тот момент я была похожа на королеву — с вздернутым подбородком, гордой осанкой и небывалой решимостью на лице.

24

— Взгляните.

На столе передо мной — газеты более чем полувековой давности. Пожелтевшие хрусткие страницы, разлохмаченные края. На первом снимке черноволосый бородатый мужчина читает с трибуны, на втором — он же пожимает руку какому-то толстяку. Бородач статен ростом и широкоплеч.

Газеты довоенной поры. А брюнет с бородой — мой дед, как сказал самый старший Мелёшин. "Камил Ар Тэгурни" — значится под фотографиями. Потомственный ясновидящий и телепат. Лидер оппозиции, выступавшей против висоризации.

— Мне было тридцать, а вашему дедушке — около сорока, когда я имел честь познакомиться с ним. Мы работали в геологоразведке на востоке страны. Проводили оценку условий залегания месторождения бокситов. Камил предпочитал не афишировать экстрасенсорные способности, как не распространялся и о другом своем даре. Он чувствовал подземные слои. Любые: водоносные, нефтяные, угольные, железорудные, месторождения драгоценных металлов. Эта способность и определила род его профессиональной деятельности. Ваш дедушка был интеллектуалом и интересным собеседником. Владел несколькими иностранными языками, разбирался в истории, литературе, географии, медицине. Его благородство и порядочность стали притчей во языцех. Однажды на деревню, близ которой стоял наш лагерь, сошел сель. Незадолго до несчастья Камилу было видение, и он предупредил жителей. А позже помогал спасателям и участвовал в поисках тех, кто посчитал шуткой его предсказание. Думаю, вы представляете, какие отношения складываются в мужском коллективе, заброшенном волею обстоятельств в тайгу месяца этак на три-четыре. На десятки километров — ни души. Вертолет с провизией прилетает раз в неделю. Там не до сантиментов. Но ни разу я не услышал, чтобы ваш дедушка сквернословил или конфликтовал. Он был прост в общении и предельно вежлив. Мгновенно располагал к себе.

Слова самого старшего Мелёшина текли, текли, а я слушала и безотрывно смотрела на человека с фотографии. На моего деда. В его волосах проглядывала первая седина. Или выцвели снимки? Сколько ему здесь — тридцать? сорок? Безмятежная довоенная пора. Время научных докладов и рукопожатий с академиками. Все равны без исключений и уверены в завтрашнем дне.

Рассказывая, Константин Дмитриевич излагал сухие факты, а мое воображение живо дорисовывало и раскрашивало картинки.

После завершения совместных геологоразведочных работ пути самого старшего Мелёшина и моего деда разошлись. А вскоре начались первые попытки висоризации. Клан Мелёшиных неохотно шел на контакт с новым режимом, осторожничая, в то время как Тэгурни окунулся в политическую жизнь страны. Мой дед активно возражал против экспериментов по стимулированию вис-способностей, и у него нашлось немало сторонников. Власть имущие относились снисходительно к оппозиции, считая, что со временем она исчерпает себя, распробовав преимущества висоратства. Кроме того, дар Тэгурни мог быть полезен новорожденному политическому режиму. Но разразилась гражданская война. Логично предположить, мой дед стал одним из лидеров мятежа. Он яростно критиковал пропагандируемую идею висоризации. Тэгурни неоднократно заявлял, что не зря возможности человеческого мозга сведены к минимуму, и нельзя нарушать баланс. Когда-нибудь природа отыграется за вмешательство в естественный ход эволюции.

Мятеж был безжалостно подавлен. К проигравшим проявили гуманность, оставив жизнь. Ведь это самое главное, не так ли? — объявили великодушно победители. Вот вам райский уголок, создавайте собственное идеальное общество. А чтобы спокойнее спалось по ночам, обнесем территорию проволокой, поставим охрану и организуем строгий пропускной режим. И никаких волн. Живите в счастии, растите детей и внуков.

Камил Ар Тэгурни умел достойно проигрывать.