Источник силы - Дион Форчун

По узким ступенькам мы поднялись в затемненный холл, а оттуда на этаж, где находилась столовая и где запах благовоний возвестил нам, что мы на правильном пути. Тавернер постучал пять раз в дверь и мы услышали, как чей-то голос произнес: «Страж ворот, посмотри, кто жаждет войти».

Дверь открылась, и мы оказались лицом к лицу с плотной коренастой фигурой, одетой в черную мантию с надвинутым на голову капюшоном, которая быстро отскочила назад при виде Тавернера. Сбитый с толку моей пурпурной мантией, швейцар, по-видимому, принял меня за Джозефуса, так что нас впустили без возражений и мы оказались там, где был, по-видимому, Храм, в котором он совершал свой необычный обряд.

Согласно полученным инструкциям, я прошел прямо на помост и сел прежде, чем они могли заметить мой рост. Я был вполне убежден, что все они считают, что на стуле сидит их обычный маг. Как бы то ни было, Тавернер подошел к алтарю и, протягивая золотой анк к собравшимся, произнес звучным голосом:

— Мир всем живущим.

Очевидно, это было именно то начало, которого они ожидали, так как фигура, стоящая на высоком помосте в дальнем конце комнаты, по росту которой я решил, что это, должно быть та самая высокая женщина, ответила:

— От кого ты принес приветствие?

— Я не принес его, — ответил Тавернер. — Я сам приветствую вас.

Это явно не было правильной репликой и повергло всю ложу в смятение, но так как Тавернер полностью сохранял власть над ними, то казалось, что это не он, а они не знали своей роли.

Все обратили свои взоры ко мне, уверенные в том, что я Джозефус, но я сидел, как идол, и не подавал никакого знака.

Тогда Тавернер заговорил опять.

— Вы вызывали Совет Семи, и я, старший из Семи, пришел к вам. Вы можете меня узнать по этому знаку, — и он вытянул руку. На указательном пальце сверкнуло большое кольцо.

Я не думаю, чтобы в комнате находился кто-то из мудрецов, но члены ложи, которые, казалось, должны знать, стыдились признать свою неосведомленность, а рядовые и пешки, естественно, последовали за ними.

В комнате стояла мертвая тишина, которая внезапно была нарушена шелестом одежды. Фигура, сидевшая на третьей скамье слева от меня, поднялась, и когда она заговорила, я услышал голос Мэри Мак-Дермот.

— Я прошу простить меня за отсутствие веры, — сказала она. — Это я вызывала Совет Семи, потому что я считала, что его не существует. Но я сознаю свою ошибку. Я вижу силу, и я признаю ее. Ваше лицо говорит мне о вашем величии, вибрации вашей личности говорят мне о вашей искренности и великодушии. Я признаю, и я повинуюсь.

Тавернер повернулся к ней.

— Как могло случиться, что вы считали Совет Семи несуществующим? — спросил он своим звучным голосом.

— Потому что назойливость моего мужа встала между мной и моим уважением к Ордену. Потому что его молитвы и призывы к святым, как тучи, закрывали от меня свет лица Учителя, так что я не могла видеть его великолепия и считала его вульгарным сластолюбцем и шарлатаном, пользующимся нашей доверчивостью.

— Дочь моя, — сказал Тавернер, и голос его звучал очень мягко, — веришь ли ты мне?

— Верю, — воскликнула она. — Я не только верю, я знаю. Это вас я видела в своих снах, вы и есть Великий Посвященный, которого я всегда искала. Учитель Джозефус обещал, что приведет меня к вам, и он сдержал свое слово.

— Приблизься к алтарю, — приказал Тавернер.

Она подошла и непроизвольно преклонила перед ним колени. Она коснулась лбом золотого анка, и я заметил ее колебания при этом прикосновении.

— Из Нереального отведи меня в Реальное. Из Темноты перенеси меня в Свет. Очисть меня от скверны и осени меня, — донесся глубокий звучный голос. Затем он взял ее за руку, поднял и отвел на помост позади меня.

Тавернер вернулся к алтарю, занял свое прежнее место и обвел взглядом комнату. Затем из-под своей ризы он достал странно отделанную металлическую коробочку. Он открыл ее с одной стороны, достал оттуда горсть белого порошка и рассыпал его по алтарю в форме креста.

— Нечистый, — сказал он, и его голос был похож на звонящий колокол.

Он открыл коробочку с другой стороны, достал горсть золы и тоже высыпал ее на алтарь, запачкав его белый полотняный покров.

— Нечистый, — сказал он опять.

Он протянул вперед свой анк и его концом потушил лампу, которая освещала алтарь.

— Нечистый, — сказал он в третий раз и, когда он сделал это, все ощущение силы, казалось, покинуло комнату и она стала плоской, обычной и довольно безвкусной. Один Тавернер казался реальным, все остальное было как будто вымышленным. Он казался живым человеком в комнате, заполненной восковыми фигурами.

Он повернулся. Я встал, и мы, с молодой женщиной между нами, покинули комнату, погруженную в мертвую тишину. Я тихо закрыл за нами дверь и, найдя в замке ключ, из предосторожности повернул его.

В затемненном холле, где от полной темноты спасали только проникающие через круглое окно над дверью лучи уличных фонарей, Тавернер заглянул в лицо сбитой с толку молодой женщины. Она откинула назад свой капюшон, и ее блестящие волосы в беспорядке рассыпались вокруг ее лица. Он положил руку ей на плечо.

— Дочь моя, — сказал он. — Вы не можете идти вперед иначе, чем выполняя свой долг. Вы не можете подняться к возвышенной жизни, опираясь на сломанную веру и пренебрежение своими обязанностями. Человек, доверивший вам свое имя и сердце, не сможет иметь дома, пока вы не создадите его, не сможет иметь детей, пока вы их ему не подарите. Вы можете освободиться от него, но он не может освободиться от вас. В этом воплощении вам предназначено избрать путь хранительницы домашнего очага, и поэтому все другие для вас закрыты. Возвращайтесь и следите, чтобы огонь горел и очаг был чист и прекрасен, а я приду к вам и покажу, какое просветление можно получить на этом пути.

Вы вызвали Совет Семи и поэтому должны подчиниться дисциплине Совета Семи, и, подчинившись его дисциплине, вы будете под его защитой. Идите с миром.

И он открыл дверь и выпустил ее наружу.

Мы поспешно собрали свои атрибуты и последовали за ней. Неистовый трезвон электрического звонка в подвале свидетельствовал о том, что люди на верхнем этаже обнаружили, что они заперты.

Ночная езда в Хайндхэд проветрила мой мозг, где царило полное смятение. Образ Тавернера, в ризе и странном головном уборе танцевал у меня перед глазами, и повседневный вид моего шефа в бобриковом пальто и

кашне не мог его ослабить. Наконец мы достигли места своего назначения, поставили автомобиль на место и, прежде чем войти в безмолвный дом, давно погруженный в спокойный сон, на минуту остановились под безмятежными звездами и, когда я подумал о событиях этого вечера, мне показалось, что все это мне приснилось. И вдруг меня пронзило воспоминание, и я тут же проснулся.

— Тавернер! — сказал я, — а что если кто-нибудь выгрузит уголь Джозефусу на голову?..

Сын Ночи

I

Нечасто случалось, чтобы люди пытались использовать Тавернера в своих интересах. И лишь благодаря чрезмерной уверенности в своих силах графиня Калэн предприняла такую попытку. Хотя о ее репутации ходили разные слухи, это была очень знатная леди, у которой имелись все основания для уверенности в своей власти над мужчинами, и поэтому она никогда не сомневалась, что мы с Тавернером при достаточном поощрении с ее стороны будем молиться у ее хорошо обслуживаемого алтаря. Она была нашей соседкой. Земли, принадлежащие лечебнице, фактически выделились из владений Калэнов в те времена, когда старый граф использовал свой основной капитал для получения дохода. Нынешний же граф был человеком совсем другого склада, настолько другого, насколько можно было ожидать от наследника Калэнов, у которого, по слухам, не все дома. Возможно, это так и было, но по крайней мере отчасти он был «дома», ибо держал в твердых руках семейные финансы, добиваясь, чтобы курица капитала несла золотые яйца дохода вместо того, чтобы ее зарезать, тут же утолив семейный голод. Слухи добавляли, что это было больным местом и вызывало озлобление всех живущих в доме.

Первый шаг в игре был сделан, когда мы с Тавернером получили приглашение к Калэнам на прием на открытом воздухе. Излишне говорить, что мы не пошли. Вторая попытка была предпринята, когда графиня прибыла в двухместном автомобиле и настояла на моем немедленном согласии отправиться с ней сыграть партию в теннис. Я был загнан в угол и, не сумев уйти от приглашения, осторожно ударяя по мячу, исправно направлял его через сетку достопочтенному Джону, младшему брату графа, который покорно возвращал его мне, пока мы не пришли к заключению, что игра не должна быть лишена своего очарования, отложили вежливость в сторону и начали играть всерьез.

Обладая хорошим твердым глазом и хорошо поставленным дыханием, я благосклонно отношусь к играм, хотя они и не вызывают у меня энтузиазма, как бывает с тем, кто способен найти для этого соответствующее оправдание. Что же касается достопочтенного Джона, спорт был его религией, и во что бы он ни играл, он должен был добиться успеха, и, надо отдать ему должное, обычно это у него получалось.