Информация - Роман Сенчин

С трудом успокоившись, я стал сравнивать две книги. Все, что было опущено Эльзой Триоле (позже я узнал, что она перевела добросовестно, а вырезали советские редакторы), на первый взгляд, опущено в интересах качества книги, оказалось бесценным для общего впечатления, точнее – воздействия. Все то, что во время чтения казалось водой, в итоге стало серной кислотой.

Во втором романе Селина – «Смерть в кредит» – этой воды было еще больше, но она опять же стала кислотой, и еще более концентрированной, чем в «Путешествии…».

Обманчиво водянисты, растянуты, рыхлы, наверное, все достойные чтения книги. Кажется, в них много лишнего, многое можно без всяких потерь вырезать, а потом оказывается – нет, в этой якобы воде вся соль…

В начале моего текста есть упоминания, что я много читал, называются некоторые писатели, книги. Но по ходу действия эпизодов, где бы я сидел над книгой, почти нет. Это, в общем-то, не упущение, – в последние годы я действительно очень мало читал. Не до этого было, да и (что, видимо, главное) вера в то, что книги что-то дадут мне важное, помогут, давно исчезла. А занимать досуг можно иными, более приятными вещами… Даже то, как потрясало «Путешествие…», заставляло другими глазами увидеть окружающее, оказывалось, в общем-то, напрасным. Так называемый общечеловеческий порядок, законы человеческого общества со всеми его пунктиками, статьями и поправками стали сильнее просветлений – болото затягивало в себя, заливало глаза теплой жижей. Шедевры культуры, сокровища искусства, мудрость книг совершенно бесполезны, даже вредны в реальной жизни. Навык быстро считать в уме, знание английского языка, как выяснилось, куда полезнее, чем декламирование стихотворений Бодлера и целых кусков из «Путешествия на край ночи». Чем знакомство с сотнями книг.

Зачем же я создаю еще один кирпичик в стене огромного лабиринта под названием литература? Если кто-то залезет в мой ноутбук и прочтет все эти страницы в формате «Ворд», какой вывод он сделает? Что вот, дескать, чуваку не повезло – вроде и работа денежная, и квартирой в Москве обзавелся, и в девушку влюбился, но все рассыпа€лось и рассы€палось в конце концов в удушливую пыль… Да, я именно на такой вывод надеюсь. Об этом-то я и пытаюсь рассказать. Свою историю. А польза? Мораль, так сказать? Что не надо куда-то лезть, что вообще все тщетно, любое движение только ускоряет затягивание в трясину?… Ну да, наверное, такая мораль напрашивается. И толку? Пусть даже тысяча человек прочитает мой текст. Прочитает, и поймет, и придет к такой мысли, но наверняка ни один из них не откажется от того пути, по какому шел я и идет подавляющее большинство цивилизованных землян. Эти миллионы и миллионы идут, и каждый надеется, что он-то увернется от тех ударов, какие посылает ему мир: от всех этих завидующих знакомых, ненавидящих родственников, жадных мошенников, сумасшедших разной степени сумасшествия и тому подобных… Что с того, что тысяча человек прочитает и поймет? Разве хоть один из них откажется идти дальше по минному полю к благополучию? Да ни за что. Пойдет, и, может быть, ему повезет – проскочит, доберется, обретет…

А может, моя история – исключение? Ведь вот фигурирует в моем тексте Руслан, и у него все куда глаже. Впрочем, глаже – пока… Нет, я зла ему не желаю, хотя и не верю, что он обретет благополучие. То, по крайней мере, благополучие, к какому медленно, но упорно движется…

Я опять полез не в ту степь. Другое хотел сказать, когда отвлекся от того, что можно назвать сюжетом… Проблема не в цели, не в смысле самого написания этого текста. Мне стало нужно его написать, и я – пишу. Пишу для себя, мне необходимо все зафиксировать и попытаться самому себе объяснить. Проблема не в том, зачем, ради чего, а – как.

Дней через пять мне нужно будет выползать из квартиры. Больше недели уже я провел в ней, перед тем забив холодильник едой, заставив шкаф на кухне бутылками с водкой, запивкой. Но запасы уже на исходе. К тому же подходит крайний срок очередного взноса процентов по ипотеке… Что там меня ждет, за дверью?… Несколько раз в нее долбились; по крайней мере однажды это точно были Свечин и Иван, я слышал их голоса, но не открыл. Я всех опасаюсь. Может быть, накручиваю себя, выращиваю в себе искусственный страх, хотя причин бояться достаточно. Предостаточно. Да и не хочется никого видеть, разговаривать, отвечать на расспросы. Слишком много за эти годы людей и разговоров, переговоров, разборок, криков, слишком часто и резко дергала меня жизнь. Нужно передохнуть и решить, что делать дальше…

Но пока необходимо определиться, как дальше записывать мою историю. Мало времени и много чего нужно еще рассказать. То есть зафиксировать буквами. Создать несколько десятков тысяч слов, соединенных в предложения.

Помню, я часто усмехался, читая роман «Подросток». Мне он казался самой слабой, да нет – самой халтурной вещью Достоевского. (И не мне одному – недаром «Подросток» почти не упоминается, о нем очень редко вспоминают.) Шестьсот пустых страниц, кое-где украшенных обещанием, что дальше будет интересное и важное. А в итоге – обман. Хотя… Написав предыдущие строки, я стал вспоминать содержание, и оно вспомнилось очень смутно, зато забрезжили какие-то важные мысли, которые Достоевский старался выразить через своего героя – молодого человека, попавшего в мясорубку межчеловеческих отношений…

Да, мысли намечены, и их надо бы додумать…

Я читал роман лет десять назад, читал трудно, по необходимости – в то время поставил себе целью познакомиться со всеми вещами Достоевского. Нужно бы перечитать. Хм… Перечитаю, много чего сделаю и переделаю, если выпутаюсь из затянувшего меня узла…

Но я заговорил о «Подростке» по другой причине.

Достоевский выбрал для этого романа форму записок. Повествует от первого лица, предельно подробно и тщательно. Чуть ли не поминутно… В общем-то он писал подробно почти всегда, и в большинстве его текстов временна€я протяженность очень невелика. Дни какие-то, недели.

Но в «Подростке» ему потребовалось показать развитие своего героя. И что он сделал? – вначале показал несколько дней из жизни героя по приезде то ли в Москву, то ли в Петербург (не помню) плюс набросал его биографию, затем, в следующей части, еще два-три дня, отделенных месяцами от начала повествования, а в третьей части еще два-три дня, опять же спустя какое-то время. Кроме того, в «Подростке» Достоевский прибегнул к своему излюбленному приему – погрузил своего героя в беспамятство.

Смешной приемчик, который можно оправдать (и то отчасти) лишь тем, что сам автор, страдая эпилепсией, время от времени терял сознание, на часы и дни выключался из реальности.

Я не хочу прибегать к подобным приемам, мне жалко вырезать из своей истории месяцы, когда вроде бы не происходило ничего важного. Тем более что, если повспоминать определенный период существования, раскопать из-под насыпи тлеющего прошлого отдельный день, разглядеть себя в этом дне, окажется – там столько бесценного, что никак невозможно не вставить этот день в историю. Без этого дня (и без второго, третьего, триста шестьдесят пятого) она будет не полной, не такой достоверной… Впрочем, где-то выше я уже говорил о чем-то подобном… И вот, кстати, мысль, случайно попавшаяся мне во время блужданий по Интернету. Принадлежит Александру Грину, автору полусказки «Алые паруса». «В течение дня человек внимает такому количеству мыслей, впечатлений, речей и слов, что все это составило бы не одну толстую книгу». Уверен, если задаться целью, у любого писателя, даже у крайнего приверженца экшенов, можно найти нечто подобное.

Но как трудно фиксировать эти дни! Как трудно связывать их!..

Ладно, надо продолжать. Впереди рассказ о без малого двух годах. О цепочке из примерно семи сотен утр, дней, вечеров, ночей. Сотен тысяч минут, в каждой из которых я существовал, что-то делал, а если не делал, то мозг все равно работал, искал пути разрешить проблемы и неприятности, пытаясь спасти меня и одновременно губя, разрушая… Все-таки попробую быть лаконичным – боюсь не успеть довести историю до того, что на сегодняшний день считаю финалом.

Давно стало штампом выражение: весной у психически нездоровых происходит обострение. Если весной кто-нибудь совершает смелые (неадекватные) поступки, окружающие уверенно покручивают пальцем у виска и вздыхают: что ж, весна.

Я себя не считаю каким-то психически нездоровым (хотя психика, конечно, поднарушена и алкоголем, и всякими ударами), но весна, особенно та, две тысячи восьмого, меня будоражила, толкала куда-то, заставляла что-то делать. Может быть, потому, что в середине апреля, семнадцатого числа, мой день рождения, и в том году мне исполнилось тридцать три. Сами собой в голову лезли мысли о том, что с не очень-то хорошими результатами, мягко говоря, я к этой символической дате подхожу.

Да, квартира есть, и пусть с огромными потерями в финансах, но я ее отстою. Это моя квартира, мои личные метры… Да, есть возможность очень неплохо зарабатывать… Можно, конечно, кое-что записать в актив. Но вот главное…