Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Будьте здоровы, мой милый, дорогой друг. Всею душою Вас безгранично любящая

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Я сейчас вспомнила, что Вы еще нескоро вернетесь в Майданово, поэтому подожду отсылать это письмо.

371. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

10 марта 1887 г.

Милый, дорогой друг мой!

Не стану начинать письма моего с извинений в том, что давно не писал. Все эти две недели, проведенные мной в Петербурге, были так переполнены всякого рода делами, вечно державшими меня вдали от дома и письменного стола, что даже Вам до сих пор не удалось написать хоть странички. Но я знаю, дорогой друг, что Вы поймете и простите мою невольную вину.

Дебютировать в качестве дирижера в Петербурге мне, как я, вероятно, писал Вам, и хотелось и в то же время было очень страшно. Иногда этот страх доходил до того, что я решался отказаться и уехать, считая себя неспособным победить свою робость. Всего ужаснее была для меня первая репетиция; ночь, предшествующую ей, я провел очень мучительную и беспокойную, и явился на репетицию в состоянии почти больного человека. Но, странное дело, стоило взойти на эстраду, взять палочку в руки (причем артисты оркестра восторженно приветствовали меня), как весь страх мгновенно прошел, и, по отзыву всех, я исполнил свое дело хорошо. На следующих репетициях уверенность была полная. В самом концерте я, конечно, перед выходом волновался сильно, но это уже не был страх, а скорее предвкушение того глубокого художественного восторга, которое испытывает автор, стоящий во главе превосходного оркестра, с любовью и увлечением исполняющего его произведения. Наслаждение этого рода до последнего времени было мне неизвестно; оно так сильно и так необычайно, что выразить его словами невозможно. И если мне стоили громадной, тяжелой борьбы с самим собой мои попытки дирижированья, если они отняли от меня несколько лет жизни, то я о том не сожалею. Я испытал минуты безусловного счастия и блаженства. Публика и артисты во время концерта многократно выражали мне теплое сочувствие, и вообще вечер 5 марта будет на всегда самым сладким для меня воспоминанием.

Опера моя уже сдана в театр, и хоры репетируют ее; между тем, мне еще много нужно над ней поработать, ибо три действия еще не инструментованы. Завтра я отправляюсь в деревню и примусь энергически за работу. Опера пойдет в будущем октябре. Относительно персонала я еще хорошенько не решил, кому поручить главные роли; об этом у меня будет совещание с дирекцией.

Своих родных здешних я нашел, слава богу, здоровыми. Мой любимец Володя до сих пор еще, однако ж, не оправился от впечатления, которое произвела на него смерть племянницы Тани. Моя горячая любовь к этому чудному мальчику всё растет. Трудно высказать, до чего у него чудная, тонкая, богатая симпатичностью натура. Но он до такой степени непохож на других мальчиков его возраста, он так болезненно впечатлителен, что иногда я боюсь за него.

Какой-то художник снял с мертвой Тани превосходный портрет. Теперь этот портрет фотографирован, и я хочу спросить Вас, милый друг, не прикажете ли доставить Вам один экземпляр. Портрет вышел и удивительно похож и в то же время изящен и художественно прекрасен.

3илоти женился на дочери известного коллекционера картин, Третьяковой. В качестве свойственника (она двоюродная сестра жены моего брата Анатолия) я присутствовал на свадьбе. Не знаю, хорошо ли для будущих успехов Зилоти, что у него теперь в руках целое богатство?

Милый друг мой! Мне ни на секунду и в голову не приходило посетовать на Вас за неисполнение просьбы скрипача Литвинова. Ваш взгляд на его поступок совершенно правилен, и, когда я обращался к Вам с просьбой от его имени, я смутно чувствовал то, что Вы пишете по поводу этого случая, но ввиду его действительной талантливости решился всё-таки обеспокоить Вас просьбой.

Радуюсь, дорогая моя, что после всего, испытанного Вами в Ницце, Вы достигли, наконец, уютного уголка своего. Дай бог, чтобы здоровье Ваше укрепилось поскорее.

Очень тяжелое впечатление испытала теперь вся Россия по поводу задержанных политических преступников и их, к счастью, неудавшейся попытки. Не знаешь, чему больше удивляться: их Возмутительной жестокости и злобе или их бессмысленности?

Завтра еду в Майданово. Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг мой.

Ваш, беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

372. Чайковский - Мекк

С. Майданово,

12 марта 1887 г.

Милый, дорогой друг мой!

Я опять к Вам с просьбой, а в чем она, Вы узнаете из прилагаемого письма. Письмо это пишет сестра покойного Котека. Я очень желал бы помочь ей, т. е. достать какое-нибудь место для ее мужа. Единственная моя надежда в том, что если Вы напишете словечко Владимиру Карловичу или Коле, то они найдут возможным поместить куда-нибудь г. Чистякова. Всё, что пишет сестра Котека, совершенно верно. Они действительно в крайности.

Я вырвался, наконец, из Петербурга и с сегодняшнего утра нахожусь в Майданове. Господи боже мой, что за счастье быть, наконец, себе полным господином своего времени, а не мячиком каким-то, который перескакивает из рук в руки...

В день моего отъезда из Петербурга я испытал очень грустное впечатление при прощании с моим другом Н. Д. Кондратьевым. Вот уже второй месяц, что он болен очень серьезно (у него водяная), и мне кажется, что мы виделись в последний раз. Он сам это чувствует, и, прощаясь со мной, горько плакал. Доктора не теряют, впрочем, надежды и говорят, что он еще может поправиться; но он так ужасно изменился, на лице его до того резко начертаны признаки приближающейся смерти, что мне трудно надеяться на выздоровление.

До сих пор еще не определилось, где и как я проведу весну и лето. Во всяком случае, до святой я не тронусь отсюда. Лето же, вероятно, проведу на Кавказе у брата Анатолия.

Императрица прислала мне на днях свой портрет с подписью, в роскошной раме. Я был очень тронут этим вниманием, особенно в такое время, когда государю и ей не до того, что [бы] обо мне думать.

Погода стоит весенняя, чудная!

Будьте здоровы, дорогая моя.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

373. Мекк - Чайковскому

Chateau Belair,

16 марта 1887 г.

Милый, дорогой друг мой! Теперь Вас можно вполне поздравить с новым поприщем и новою славою на этом поприще. Вы дирижировали в двух столицах, самых развитых в музыкальном отношении во всей Европе, двумя оркестрами из самых лучших в Европе и стяжали себе новые триумфы, новые восторги. Поздравляю Вас с этою победою над самим собою и с теми успехами, которые были результатом этих побед. Я радуюсь бесконечно и жалею только о том, что не могла быть участницею тех восторгов, которые ощущала публика. Благодарю Вас горячо, дорогой друг мой, за предложение мне портрета Татьяны Львовны. Я буду Вам несказанно благодарна, если Вы пришлете мне его, и Вы этим доставите мне особенное удовольствие, и вот почему: на меня произвела ужасное, неотвязное впечатление одна фраза Коли по поводу смерти Татьяны Львовны, который, рассказывая в письме мне этот случай, говорит, что она умерла с улыбкою на губах. Это произвело на меня такое впечатление, у меня так сжалось сердце, мне стало так бесконечно жаль эту молодую жизнь, которая была так изуродована и исковеркана, что она даже смерть встретила с улыбкою. Боже мой, боже мой, сколько драматизма в этом, и какую жгучую тоску и сожаление поднимает это со дна души. Бедное, бедное создание, как мне невыразимо жаль ее; я до сих пор не могу освободиться от представления ее лица с улыбкою смерти на устах! И вдруг Вы предлагаете мне ее изображение именно в том виде, в каком она стоит неотступно перед моими глазами. Благодарю Вас, благодарю, мой милый, добрый друг, и прошу усердно прислать как можно скорее, но покорнейше прошу прислать в Москву, и не откажите, дорогой мой, на пакете выставить : оставить до приезда, потому что я боюсь, чтобы Иван Васильев, из аккуратности, не послал мне сюда, а я 7 апреля уезжаю из Belair и буду в Москве около 22 апреля, потому что по дороге заеду к дочери Лидии Левис-оф-Менар, которая живет в Риге. Я из ее восьми детей знаю только двоих, а шестерых совсем не видала и хочу посмотреть этих маленьких зверьков.