Записки о революции - Николай Суханов

Глубокой ночью, не зная, что предпринять, Краснов отправился искать знакомого ему комиссара Войтинского. Он жил в своем «комиссариате», но его там не оказалось. Он явился под утро, когда министры уже были в Петропавловке, а заседание съезда подходило к концу… Войтинский был совершенно потрясен встречей с Красновым.

– Сам бог вас послал сюда, – воскликнул социал-демократ, увидев нежданного, но надежного союзника в лице активнейшего сторонника Романовской династии.

Войтинский немедленно снарядил Краснова к Керенскому. Краснов глубочайше презирал Керенского, но твердо шел по холодным, залитым лупой улицам древнего Пскова, чтобы предоставить в распоряжение этого демократического адвоката свою шпагу и жизнь. Иного выхода, иных путей к «освобождению родины» не было никаких.

Не спавший несколько ночей, изможденный, истрепанный вконец Керенский встретил Краснова с начальственным удовлетворением. С обычной крикливостью, заменяющей государственность и солидность, он стал перечислять, какие части он «даст» Краснову в дополнение к его корпусу для похода на Петербург: 37-я пехотная дивизия, 1-я кавалерийская и весь 17-й корпус… Довольно? Разумеется! Весь Петербургский гарнизон – это не сила. Керенский перечислял, адъютант записывал, Краснов соглашался. Но все это казалось каким-то не серьезным, а инсценированным, игрушечным действием… Ведь все эти войска не пойдут! Керенский не опровергает этого. Но что же делать?

Ранним утром, еще в полутьме, Керенский и Краснов мчатся в автомобилях обратно в Остров. Надо захватить с собой эшелоны, которые начали грузиться, и немедленно наступать. Остальные подтянутся. Теперь, когда налицо сам Верховный главнокомандующий, приказ о погрузке, надо думать, будет выполнен.

Керенский велел собрать комитеты частей и, изнемогая от усталости и потрясений, обратился к ним с агитационной речью. Слушали казенно. Но и тут раздались отдельные большевистские голоса… Хуже было на улице, перед домом. В ожидании Керенского собрались дамы с цветами, но собралась и толпа, настроенная враждебно. Она влияла на настроение казаков, идущих в поход. Она частью отражала, частью создавала и общее настроение всего города.

Дело не ладилось. На словах была полная готовность со всех сторон, но на деле ничего не выходило. Не было вагонов, паровозов, машиниста… На вокзале прибегли к демонстрации «почетного караула». Это немного подействовало. Но все же пришлось ехать с каким-то собственным машинистом. С эшелоном поехал и сам Керенский. Зачем?.. Смысла в этом не было никакого. Но в этом признаки безнадежности. Керенский, не видя благоприятных условий, не бросился ни в Ставку – собирать сводные войска со всего фронта, ни к тем частям, которые были предназначены в армию Краснова, но могли не выступить без его понуждения. Очевидно, Главковерх не надеялся на силу понуждения. Но все же, казалось бы, он обязан был собирать войска в качестве политического центра, а не сопровождать армию, мешая полководцу, в качестве коронованной особы.

Ехать приходилось снова мимо враждебного Пскова. Его проехали без остановки… Тащились целый день – нудно и мрачно. По-прежнему везде встречали сочувствие, но не содействие. Проехали Лугу…

Встретили офицеров, ехавших из Петербурга. Они рассказывали, что юнкера защищают Зимний. Произошла характерная сцена. Керенский протягивает руку офицеру-рассказчику, который вытянулся перед ним. Офицер продолжает стоять вытянувшись, с рукой под козырек. Керенский ставит на вид: «Поручик, я подаю вам руку». Поручик рапортует: «Г. Верховный главнокомандующий, я не могу подать вам руки, я – корниловец»…

Совершенная фантасмагория! Керенский идет на революционный Петербург во главе войск, недавно объявленных им мятежными. Среди их командиров нет человека, который не презирал бы Керенского как революционера и губителя армии. Не вместе ли с большевиками отражал и шельмовал эти войска два месяца назад этот восстановитель смертной казни, этот исполнитель корниловской программы, этот организатор июньского наступления?

Эшелон приближался к Гатчине. Там придется ждать, пока стянутся другие эшелоны. Но, может быть, придется брать город с бою?.. Необходимо хоть немного отдохнуть. Но Керенский упустил сделать важное дело. Он выходит из своего купе, поднимает задремавшего Краснова и декламирует:

– Генерал, я назначаю вас командующим армией, идущей на Петроград! Поздравляю вас, генерал!

Так не сочинить было генералу Краснову, видевшему Керенского в первый раз в жизни. Но тут живой Керенский. Лучше не скажешь… Но, позвольте, что же, наконец, это за армия? Сколько же войска идет с Керенским? Военно-революционный комитет в утешение рабочим и солдатам публиковал, что Керенский ведет всего пять тысяч. Сам вновь назначенный командующий точнее посчитал свою рать: шесть сотен 9-го и четыре сотни 10-го Донских полков, по 70 человек в сотне – всего 700 всадников, а если спешиться, то 466 человек.

К ночи на 26-е, когда уже началось второе заседание съезда, подъехали к Гатчине. Стали выгружаться и сейчас же столкнулись с неприятелем. В это же время на станции выгружалась рота, прибывшая из Петербурга. Это были измайловцы и матросы. Поставили было на полотно орудие. Но пешие казаки с офицером, в числе восьми человек, атаковали роту, обезоружили и взяли в плен. Сопротивления не было… Подошла еще рота из Петербурга. С ней поступили так же. Сомневаться в правдивости показаний врага нет никаких оснований.

Гатчина была занята без выстрела… Керенский от 27 октября приказал объявить во всех ротах и проч., что он, командующий всеми вооруженными силами республики, прибыл с фронта во главе войск, преданных родине; город взят без кровопролития; роты кронштадтцев, семеновцев, измайловцев и моряки беспрекословно сдали оружие; мятежники отступают… Тут было некоторое преувеличение. Но это неважно…

В Гатчине провели целый день. Пленных распустили, скорее, разогнали. С ними делать было нечего… Прибыли еще два эшелона: две сотни и два орудия. Получили сведения, что из Луги движется 1-й осадный полк и обещан броневик. Больше ничего. Погрузку отменяют то Черемисов, то начальники гарнизонов. До вечера больше никто не подошел. Гатчинские юнкера также отказались присоединиться… К вечеру едва хватало людей для прикрытия артиллерии.

Пришли новости из Петербурга. Там все кончено. Образовано большевистское правительство. Но можно дело еще поправить! Гарнизон – ничто, только матросы и рабочие – это силы в 100 тысяч человек… Керенский провел день во дворце в нервности и бездействии. Он оставил всякую мысль о мобилизации новых сил личным воздействием. Положился на волю божью и на наличную армию. Керенский требовал немедленного наступления. Петербургский гарнизон – за ним, говорил он, не найдя хотя бы одного сводного полка на фронте.

В два часа ночи на 28-е двинулись в поход по направлению к Царскому Селу. Надо было обеспечить тыл, и войск осталось меньше, чем было: 480 всадников и 320 человек в пешем строю.

Наткнулись на заставу. Ей предложили сдаться, и она сдалась. Так можно взять и Петербург… Уж видно Царское. Его защищает какой-то батальон. Он открывает огонь из винтовок и пулеметов. Но это – «ненастоящий» огонь батальона. Потерь нет… 30 человек обходят батальон, и он отступает.

У ворот Царского большая толпа, чуть ли не весь гарнизон. Казаки посылают парламентеров: сдавайтесь! Переговоры идут долго и кончаются неопределенно. Перед строем казаков прогуливается некто в штатском. Это – Савинков… А позади шум автомобиля: это догоняет из Гатчины Керенский с какими-то дамами. Он как бы ехал на пикник и натолкнулся на препятствие в лице собственной армии. Он был недоволен, казаки шокированы… Керенский настаивает на атаке. Но у ворот, в толпе, настроение крепнет. Краснов выдвинул артиллерию. Первое! Второе!.. Толпа разбежалась. К вечеру 28-го «занято» Царское.

В это время шло побоище в Москве и делались последние приготовления к завтрашнему выступлению в Петербурге. Может быть, как раз подоспеет и армия Керенского?.. Но Керенскому 29-го пришлось сделать дневку в Царском Селе. Настроение там было кругом крайне враждебное. Идти же больше было нельзя: надо было оставить гарнизон, чтобы не напали с тыла. Армия таяла. Надо было подождать каких-нибудь подкреплений. Какая-то часть к вечеру подошла. Всего сейчас насчитывалось: 630 всадников и 420 пеших, 18 орудий, броневой автомобиль и поезд.

Но казаки за этот день успели сильно разложиться. Работали агитаторы. Еще большее влияние оказывала окружающая масса… Громко выражали возмущение Керенским, который не дает подкреплений. Казаки, признавая Краснова, уже не хотели идти под знаменем Керенского и стали требовать удаления «его – провокатора»… Все это не обещало ничего хорошего.

Подступил к Краснову и искуситель в лице Савинкова: уберем Керенского, арестуем его. Его фирма никому не нужна – ни для стратегии, ни для политики… Краснов не поддался искушению, но уговаривал Керенского уехать и ждать в Гатчине. Керенский не соглашался…