Записки о революции - Николай Суханов

Да, это была объективная логика событий. Только слепые и жалкие деятели «Комитета спасения» не понимали этого в своем неудержимом стремлении перейти от слов к делу.

Логика событий всегда берет свое. 28 октября не вышла меньшевистская «Рабочая газета». Военно-революционный комитет (soit dit!) начал громить прессу советских партий. Я уже говорил, что для Смольного социалистическая пресса была вреднее буржуазной. Но разгром ее, будучи более преступен, был менее полезен власти. Это был обычный шаг по линии меньшего сопротивления. Надо было пресечь дело, и потому задушили слово. Не поможет!

Из Москвы же в этот день было получено известие: штаб сдался, установлена Советская власть, вся буржуазная пресса закрыта… Сначала было колебались, закрыть ли такой столп русской культуры, как «Русские ведомости». Но решили закрыть.

Однако победа Советской власти в Москве больше пока ни в чем не проявилась. Эта победа была подозрительна. Сдача штаба, обладающего живой силой и артиллерией, при его тесных связях с политическим центром в лице «Комитета спасения» была маловероятна. Не потому ли было проявлено это людоедство в делах печати?.. Впрочем, ведь это – принципы азиатского интернационалиста Ленина…

В течение всего дня 28-го получались очень тревожные сведения о наступлении Керенского. Бюллетени Военно-революционного комитета гласили: «Царское Село подверглось артиллерийскому обстрелу. Гарнизон решил отступить к Петербургу»; «В Красном Селе бой, два наших полка дрались геройски, но под давлением превосходящих сил отступили»; «Царское занято войсками Керенского, отступаем к Колпину…»

Однако из других сообщений явствовало, что война идет ненастоящая. Как будто бы повторялся корниловский поход. Все сообщения пестрят рассказами о братании, о переговорах, о делегатах, агитаторах и деятельных сношениях между враждебными армиями… Кроме того, железнодорожники путали все расчеты стратегов, разбирая полотно согласно постановлению своего союза.

Но в общем сведения были крайне неопределенны. О действительных размерах опасности никто не знал. Относительно численности контрреволюционной армии ходили самые противоречивые слухи. Военно-революционный комитет объявил: «В Петрограде распространяются приказы бывшего министра Керенского о его победах… Известия эти распространяются с целью вызвать панику. По доставленным сведениям, у Керенского только 5000 казаков. Среди них начался раскол. Половина отказывается идти на Петроград, другая колеблется…»

Пять тысяч! Совершенно ничтожная, смехотворная цифра. Но вероятна ли она? Неужели Керенский не мог на фронте сформировать хотя бы один корпус?.. С другой стороны, имеются ли у Смольного силы, чтобы раздавить пять тысяч? Все это совершенно неясно.

Во всяком случае, Смольный лихорадочно действовал. С утра до вечера 28-го на фронт двигались войска, главным образом красноармейцы. По Литейному, Садовой, Загородному на Балтийский и Варшавский вокзалы прошло и несколько броневиков, и автомобили Красного Креста… Массы рабочих были двинуты за город для рытья окопов. Петербург опутывался колючей проволокой… Но все же настроение было сомнительное.

Опять целый день была кутерьма в городской думе. Но работа отцов города окончательно потеряла русло, распылилась, извратилась. Долго рассказывали историю о том, как делегаты думы ездили на фронт предупреждать кровопролитие. Так уже повелось в думе: делегаты не доехали до места. Их задержали на вокзале, а Гоца отправили в Смольный, но он оттуда «бежал». Затем без конца спорили о положении арестованных в Петропавловке, сообщали достоверные факты о большевистских зверствах, тут же опровергали их и избирали комиссии для окончательного расследования. Кипятились, волновались и толковали обо всем: то уезжают союзные послы, которые это уже опровергли, то приговорен к смерти бывший военный министр Маниковский, который был освобожден в то же утро…

И опять сообщали утешительные новости о переломе настроения. Делегаты думы дружески были приняты на «Авроре»; матросы просили удостоверить, что они не выпустили по Зимнему ни одного боевого заряда. А 9-й кавалерийский полк просит прислать для собеседования представителя городского самоуправления: полк сочувствует его позиции.

Во время заседания думы на Невском почему-то началась перестрелка. Была убита девочка лет двенадцати, и тело ее было принесено в думу. Снова произошли очень бурные сцены, которые кончились новым воззванием… В городе же опять целый день постреливали то там, то сям. Кто и почему, конечно, неизвестно.

«Комитет спасения» в этот день не заседал – видимо, для постороннего глаза. Но, несомненно, он проявлял деятельность. Он устроил в полках целый ряд митингов. Часть из них кончилась довольно благоприятно для противников Смольного. В электротехническом батальоне отказались подчиняться Военно-революционному комитету и стали на позицию железнодорожников (новожизненцев), требуя соглашения всех советских партий. В Петропавловке же гарнизон и самокатчики «раскаивались в своих заблуждениях»… Вообще, гарнизон столицы находился по-прежнему в пассивно-колебательном настроении.

Темные и развращенные праздностью солдатские массы еще далеко не прониклись сознанием некой достигнутой победы, как это было с партийной массой на съезде и даже среди рабочих масс. Да и какие же пока плоды победы имели они в руках? Декрет о мире? Но ведь, говорят, из этого, может быть, ничего и не выйдет. А вот пока что – после победы-то – с часу на час могут приказать собираться в поход против Керенского…

Вечером снова заседал новый ЦИК. Интересна была опять только информация. По сведениям Смольного, переворот произошел совершенно безболезненно в целом ряде городов: в Минске, в Харькове, в Самаре, в Казани, в Уфе, в Ярославле, а также в Могилеве, где была Ставка… Затем поставили было вопрос о печати, но благоразумно сняли.

В этом заседании ЦИК вечером 28-го сообщалось также о сдаче штаба и об установлении Советской власти в Москве. Но эти сведения к тому времени уже значительно устарели…

Как и следовало ожидать, штаб округа, связанный с «Комитетом спасения», в действительности вовсе не собирался подчиняться решениям советского съезда. Вооруженный мир в Москве продолжался только до вечера 27-го. Лишь только были получены сообщения из Петербурга, как штаб Московского округа во главе с командующим Рябцевым перешел в наступление. Военно-революционному комитету был предъявлен ультиматум, а затем были открыты боевые действия.

В ночь на 28-е казаки, драгуны, юнкера, прапорщики с артиллерией начали наступать с окраин к центру. Военно-революционный комитет с его большими, но качественно слабыми силами был застигнут врасплох. Завязалась жаркая и беспорядочная стрельба, в результате которой жертвы исчислялись сотнями. Это было самое жестокое побоище за всю революцию. Это была гражданская война, начатая «Комитетом спасения», в самом широком масштабе.

В семь часов утра 28-го войсками штаба и местного «Комитета спасения» был занят Кремль. Перестрелка вокруг Кремля и центральных пунктов города продолжалась непрерывно целый день. Число жертв, по сведениям, не особенно достоверным, к вечеру достигало уже около 2000. Главным образом, как всегда, это были случайные люди, женщины, дети.

У большевиков были отбиты телеграф и телефонная станция. Но, кроме того, военный и политический центры – командующий Рябцев и городской голова Руднев – ждали из провинции подкреплений, артиллерии и конницы. В Петербург «Всероссийскому комитету спасения» была дана самая утешительная телеграмма, между прочим гласившая: «Подавление мятежа обеспечено; раздражение велико. Жертв очень много с обеих сторон и мирного населения, расстреливаемого с крыш большевиками. Командующий войсками полковник Рябцев действует решительно в полном согласии с „Комитетом общественной безопасности“».

Смольный же, где вечером 28-го заседал ЦИК, по-видимому, не имел обо всем этом никакого представления – именно потому, что телеграф и телефон в Москве были отбиты контрреволюционными войсками.

Попытки Военно-революционного комитета выбить противника из захваченных центров были безуспешны. Военные действия продолжались двое суток. Они возобновлялись с рассветом 29-го и снова продолжались целый день. Только к вечеру 29-го было заключено перемирие. Оно состоялось в результате энергичного вмешательства железнодорожного союза.

Сроком перемирия были одни сутки – с полуночи 29-го до полуночи 30-го. Войска сторон должны были при этом оставаться на своих местах. Но важны были политические условия перемирия. Оно было заключено на платформе железнодорожного союза и новожизненцев: признание необходимости образования общедемократического правительства на основе соглашения советских партий «от большевиков до энесов».