Рыцари порога.Тетралогия - Антон Корнилов

Однако рыцарь, заговоривший с капитаном первым, не дал своему товарищу тронуться вперед. Он положил руку ему на плечо и очень тихо проговорил несколько слов. Всадник с ярким плюмажем скорчил злобную физиономию, шумно сплюнул и бросил меч обратно в ножны. Затем обернулся и сказал чтото одному из оруженосцев. Тот проворно соскочил с коня и со всех ног бросился обратно по тропе.

Довольно много времени прошло в относительной тишине. Рыцари негромко переговаривались между собой, бесцеремонно разглядывая Гилмо и его людей. Несколько раз гаэлонские всадники дружно, но приглушенно рассмеялись.

Капитан молчал. Смотрел прямо перед собой. Заслышав торопливые шаги позади, он едва сдержался от порыва обернуться. Лишь когда его ухватили за ногу, позволил себе наклониться с седла.

Раям, один из пятерых ратников гарнизона, оставленных капитаном на Орлином плато, бросая испуганные взгляды на рыцарей, горячо зашептал на ухо Гилмо. Шептал Раям недолго, но, когда капитан выпрямился, стало видно, что лицо его не покраснело от прилива крови, как того следовало ожидать. А напротив – почемуто побледнело.

– Делай, как я велел, – приказал он Раяму. А сам обернулся к рыцарям… и неожиданно улыбнулся. Но не им, как они могли подумать. А самому себе. В это мгновение старому капитану стало предельно ясно, как следует поступать дальше.

Строй гаэлонского воинства зашумел. Крайний в переднем ряду рыцарь тронул поводья, и его конь прошел несколько шагов вперед, освобождая дорогу всаднику, выехавшему к Гилмо.

Всадник этот был очень тучен. Из доспехов на нем были только кираса, надетая поверх великолепного камзола, и шлем. Длинный плюмаж из белоснежных перьев спускался с железной макушки до самого конского крупа. В проеме открытого забрала виднелось безбородое холеное лицо с очень крупными носом и губами. Вероятно, изза этих физиономических особенностей всадник больше походил на добродушного бражника, чем на воякурыцаря.

– Ты, капитан, один из самых храбрых людей, которых мне приходилось встречать, – голосом хриплым и задыхающимся, как у всех страдающих чрезмерным весом, проговорил всадник с белым плюмажем. – Или один из самых глупых. Меня зовут сэр Гарпон Беарионский. Тебе известно мое имя?

– Я слышал его, милорд, не далее как три дня назад, – ответил Гилмо. – Когда мне передали приказ пропустить вас и вашу свиту на земли великого Марборна.

– Тогда чего ради ты устраиваешь всю эту канитель? – усмехнулся барон. – Это чудо, что мои люди не зарубили тебя…

– Мне было приказано пропустить вас, милорд, и вашу свиту, – повторил капитан. – Но не войско в полторы сотни мечей. И не войско в… более чем три сотни мечей, что идет по тропе следом, как мне только что доложили.

– Пятьсот мечей, – спокойно поправил сэр Гарпон. – Это – отряды королевской гвардии Гаэлона.

– Вы понимаете, что это значит, – сказал Гилмо. – И я понимаю, что это значит. Я не могу пропустить сюда столько ратников, милорд. А вы и ваша свита могут проехать.

За спиной барона ктото из рыцарей гневно фыркнул. Сэр Гарпон Беарионский поднял руку, требуя тишины.

– Что ж, – сказал он. – Такой поступок достоин уважения. Счастлив король, которому служат такие воины, как ты, капитан.

– Я приносил клятву верности его величеству Марлиону Бессмертному, да восславится в веках память о нем, – сказал Гилмо. – Никому более я не клялся.

– Поехали со мной, капитан, – предложил вдруг барон. – Ты немолод, но… твердости твоего сердца позавидует любой юноша. Поехали со мной, не пожалеешь.

– Как это я поеду с вами, милорд? – удивился Гилмо. – Мое место здесь. Крепость с гарнизоном в полсотни ратников вверена мне. Что же мне, бросать их?

Барон хрипло рассмеялся – его смех был почти неотличим от кашля.

– Действительно, – произнес он. – Об этомто я и не подумал. Что ж… – Гарпон вдруг помрачнел. – Дело ясное…

– Хочу еще предупредить вас, милорд, – сказал капитан. Было заметно, что ему приятен разговор с бароном, тогда как гаэлонские рыцари таращились на собеседников с явным недоумением. – Я послал гонцов в близлежащий город с сообщением о том, как велика на самом деле ваша свита.

– Предусмотрительно, – кивнул Гарпон. – Только, мне кажется, одного или двух гонцов было бы вполне достаточно. Незачем, капитан, посылать сразу несколько десятков.

Гилмо обернулся. За его спиной осталось менее дюжины ратников. Остальные поспешно отступали по тропе – к подъему на Орлиное плато. Заметив, что их капитан смотрит на них, ратники с осторожной трусцы перешли на бег.

– В последний раз велю тебе, – повысил голос барон. – Уйди с дороги!

Капитан вынул из ножен меч. Рыцари и оруженосцы вразнобой завопили. Легко и свободно стало Гилмо. Впервые за два года вакханалии, в которую был погружен его родной Марборн, душа капитана обрела устойчивый покой.

– Я не имею права, – сказал он.

Казалось, барон и не ждал иного ответа. Зачемто кивнув Гилмо – точно на прощание, – он развернул коня и поскакал вдоль скальной стены.

Пятерка рыцарей кинулась на капитана, точно псы, спущенные с цепей. Гилмо успел только размахнуться своим мечом, но мощным ударом его вышибли из седла и затоптали копытами. Из семерых оставшихся с ним ратников гарнизона только трое попытались оказать сопротивление, но были тут же зарублены. Остальные четверо бежали. Их догнали у самого подъема на плато.

Железный поток загремел дальше на юг, в сердце королевства Марборн, к Уиндрому.

ГЛАВА 2

Крафийский Сирис здорово отличался от любого крупного города Гаэлона. Городские здания поражали своими размерами: даже в Дарбионе редко можно было найти дом в три этажа, а здесь и пятиэтажные громады не являлись редкостью. И – сколько ни смотри – нельзя было отыскать пару не то что одинаковых, а даже и похожих друг на друга домов. Создавалось такое впечатление, что архитекторы, подчиняясь прихоти хозяев, изо всех сил стремились придать каждому строению уникальный вид. От обилия лепных украшений на стенах; каменных фигур обнаженных великанов и сказочных чудищ, как бы держащих на своих могучих плечах или раскинутых крыльях крыши; от множества облеплявших основное здание узеньких башенок, явно имевших чисто декоративное назначение, потому что поместиться в такую башенку мог бы разве что ребенок, – рябило в глазах. На фронтонах многих домов красовалась статуя какогонибудь божества (чаще всего, конечно, можно было увидеть фигуру Алы Прекрасной или Безмолвного Сафа), а иногда встречались и целые скульптурные композиции. Словом, чужестранец, впервые оказавшийся в Сирисе, мог бы подумать, что крафийцы строят дома вовсе не для того, чтобы жить, а для того, чтобы любоваться ими… Мощенные белым камнем улицы были довольно широки и поэтому – светлы; высокие здания не заслоняли от горожан солнечного света. На каждом перекрестке обязательно помещался либо фонтан, либо статуя, очевидно установленная в память какоголибо знатного горожанина. Центральные улицы Сириса кишели народом, но нельзя было встретить на них ни одного всадника (равно как и кареты или телеги) – только крытые паланкины, несомые четырьмя или шестью слугами, изредка величественно рассекали гомонящую толпу…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});