Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

требовательно спросил:

– Что вы подразумеваете под связью с реальностью?

– Я подразумеваю здравый смысл. – Отец Браун так редко выходил из себя, что его внезапная вспышка раздражения походила на выстрел, раздавшийся в полной тишине. – Я уже говорил, что финансовые злоупотребления и коррупция находятся вне моей компетенции. Но пропади все пропадом, мерило всех вещей – это люди! Я ничего не смыслю в финансах, но я кое-что смыслю в финансистах и даже, в общих чертах, в аферистах, подвизающихся в финансовой сфере. Но вам-то известно о них куда больше! И внезапно вы принимаете на веру подобную несуразность!

– Какую еще несуразность? – в величайшем изумлении осведомился полковник.

Отец Браун с живостью, которую он так редко выказывал, внезапно перегнулся через стол и вперил взгляд в Уикса.

– Мистер Уикс, вот вы в этом специалист. Я всего лишь бедный священник, и где уж мне во всем разобраться. Да и нашим с вами друзьям-полицейским нечасто доводится встречать банкиров, разве что какой-нибудь кассир внезапно решит перерезать горло своему работодателю. Но вы-то наверняка постоянно общаетесь с банкирами, особенно с такими, которые находятся на грани разорения. Разве вы не вели точно таких же разговоров уже раз двадцать? Разве вам не доводилось вновь и вновь бросать в лицо весьма влиятельным людям обвинения – точно так же, как вы сделали это сегодня? Со сколькими разорившимися финансистами вы беседовали за пару месяцев до их разорения – с двадцатью, с тридцатью?

– Вы правы. – Мистер Уикс произнес это медленно и осторожно. – Мне доводилось иметь дело с подобными личностями.

– И как? – вопросил отец Браун. – Хоть один из них вел себя подобно сэру Арчеру?

В ответ маленький юрист ничего не сказал, даже почти не пошевелился, лишь помрачнел еще сильнее, чем прежде. А священник продолжил с внезапно прорезавшейся выразительностью:

– Вы когда-либо в жизни встречали действующего мошенника-финансиста, который при первой же тени подозрения вскакивает на коня и машет саблей, требуя от полиции не сметь даже дотрагиваться до тайн его священного банка? Зачем это ему? Да он будто сам приглашает старшего констебля обыскать банк и немедля осуществить арест! Несомненно, вы знаете о подобных вещах куда больше моего. Но готов поставить пятнадцать центов, что любой из известных вам финансистов, чья деятельность казалась хоть сколько-нибудь подозрительной, вел себя с точностью до наоборот. Ваши первые уточняющие вопросы встретили бы не со злостью, а со смехом, а если бы дело зашло дальше – вы получили бы вежливый и исчерпывающий ответ на каждый из девятьсот девяносто девяти заданных вопросов. Объяснения! Да они плавают в объяснениях, как рыба в воде! Или вы полагаете, что увертливому финансисту никогда ранее не задавали вопросов?

– Черт возьми, вы уж слишком обобщаете, – встрял в разговор Граймс. – Вы чересчур увлеклись описанием идеального афериста. Но даже мошенники не идеальны. То, что некий разорившийся банкир сломался и утратил самообладание, еще ничего не доказывает.

– Но отец Браун прав, – внезапно вступился за священника Уикс, до того молча жевавший. – Мошенник никогда не изберет в качестве первой линии защиты фанфаронство и пламенное негодование. Не представляю, чем объяснить подобное поведение. Ведь респектабельные банкиры точно так же, как и банкиры, чья репутация подмочена, не склонны размахивать боевым стягом, трубить в трубы и обнажать мечи из-за мимолетного замечания.

– И почему он вообще закусил удила? – вопросил Граймс. – Почему он выпроводил нас из банка, если ему нечего скрывать?

– Ну, – отец Браун выговаривал слова очень медленно, – я никогда не утверждал, что ему нечего скрывать.

Над столом вновь повисло изумленное молчание. В воцарившейся тишине бесцеремонный Бельтайн схватил священника за руку и удерживал ее несколько мгновений.

– Так вы считаете, что этот банкир не подозреваемый, или как? – спросил он грубо.

– Нет, – ответил отец Браун. – Я считаю, что этот подозреваемый – не банкир.

Из ресторана они вышли куда более растерянные и погруженные в раздумья, нежели было свойственно любому из них, так что неудивительно, что шум и толкотня на соседней улице привлекли их внимание. Сначала создалось впечатление, будто толпа начала бить окна во всех домах, но усердные поиски принесли свои плоды: спустя несколько мгновений источник шума удалось установить. Звуки раздавались из-за сияющих позолотой стеклянных дверей и окон помпезного здания, в котором они побывали не далее как этим утром, – священного храма «Банка Кастервилля и графства». В здании все было вверх дном, словно там взорвали динамитную шашку, но оказалось, что это лишь последствия взрывного человеческого темперамента. Старший констебль вместе с инспектором бросились сквозь разбитые стеклянные двери в темный холл и вернулись с бесстрастными и уверенными лицами, что свидетельствовало об их глубочайшем потрясении.

– Нет ни малейших сомнений в том, что там произошло, – заявил инспектор. – Он швырнул на пол и избил кочергой полицейского, оставленного присматривать за ним. А потом схватил сейф – легко, точно пушинку! – и швырнул в первого же, кто явился посмотреть, все ли в порядке. Это не человек, это дикий зверь!

Посреди воцарившейся вокруг чудовищной неразберихи старый юрист мистер Уикс развернулся и отвесил отцу Брауну виноватый и вместе с тем уважительный поклон:

– Что ж, признаю: вы меня полностью убедили, сэр. Перед нами совершенно и абсолютно новая разновидность банкира, скрывающегося от правосудия.

– Стоит послать за ним людей и задержать наконец, – обратился старший констебль к инспектору. – А не то он весь город разнесет.

– Да уж, – кивнул отец Браун. – У него и впрямь неистовый характер, это самый серьезный из его грехов. Только вспомните, как он использовал ружье вместо дубинки! Бил снова и снова, и