Время зимы - Айя Субботина

Миэ больше никогда не слышала о нем, но каждый раз, думая о будущем, видела себя такой же в старости — заброшенной, отрешенной от мира, старухой с давно умершей душой.

Дорф вскинул руку в тот момент, когда Миэ приходила в себя после нового магического всплеска. Разведчики остановились: первые по цепочке передали последним, что насторожило Дорфа. Миэ, идущая третьей, протиснулась между мужчинами и поравнялась с кривоносым.

Коридор закончился неожиданно. Стены немного разошлись, вливаясь в пещеру. Их трех факелов продолжали жить только два и те угасали, а путеводного шара Миэ не хватало, чтобы осветить всю пещеру, но чернота, что стерегла пещеру, казалась не слишком плотной. Здесь потолок нависал совсем низко, был таким же гладким, как стены и пол; казалось, кто-то нарочно стер в пыль все острые выступы, и избавился от пещерных грибов. В стене, рядом с тем местом, где оборвался коридор, Миэ заметила пустой держатель для факела.

— Чудно́, - протяжно сказал Дорф и переступил грань, за которой начинался зал. — Погляжу, что там впереди.

Миэ пожалела, что с ними нет Раша. Кто знает, что могут таить в себе стены пещеры? До того, как отряд разведчиков зашел в Хеттские горы, таремка успела наслушаться про ужасных огненных тварей и пламень, выбивающийся прямо из-под земли, про непогребенные души погибших смельчаков и врата в мертвое царство Гартиса. И ни слова, про обитаемые пещеры.

Пламя факела в руке Дорфа распугало тьму. Пещера оказалась не такой большой, как подумала Миэ. С того места, где остановился Дорф, поднимая факел на вытянутой руке, желтый свет от огня очертил плотное кольцо стен. У западной, в половину роста взрослого человека, разлеглась куча хлама, напротив нее, на вбитых в стену деревянных колышках, висели одежды, как показалось Миэ — несколько старых черных плащей.

— Здесь, видать, выход-то один, — сказал кривоносый, разглядывая потолок, будто хотел высмотреть там спрятанный путь.

Миэ вошла следом, подталкиваемая любопытными деревенскими. Они высыпали в пещеру, как горох из стручка. Волшебница задержалась у стен с держателем, поджидая Банру. Жрец, воспользовавшись короткой задержкой, достал из заплечного мешка ящик с настойками и зельями, выбрал одну из склянок и, откупорив пробку, влил на язык пару капель.

Миэ почувствовала знакомый запах терпкой горечи.

— Настойка из хасиса? — Она не ждала ответа, стараясь одновременно не упускать из виду северян, столпившихся у кучи хлама: они предусмотрительно тыкали в нее острогами и вилами. — Банру, хасис туманит рассудок.

— Я жажду тумана, госпожа моя, — ответил Банру. — Силы покидают меня, отчаяние терзает душу, лишенную единственной отрады — прекрасного лика Лассии. Моя богиня…

— Не думала, что вера твоя так слаба, — грубо оборвала Миэ, метнула взгляд-молнию на склянку в ладони Банру и отвернулась, чтоб не поддаться желанию, залепить жрецу пощечину. Банру нравился ей своим непоколебимым духом и мудростью, но, как оказалось, все это испарилось, стоило солнцу покинуть его. — Зачем только поплелся следом.

Ответом ей стал звук нового глотка.

— Эрель, — окликнул один из северян. — Мы тут кой чего отыскали.

В куче хлама, которую деревенские растащили вилами, нашлось несколько книг, обломки глиняной посуды и небольшой ящик, в нескольких местах почерневший, как от огня. Северяне не спешили притрагиваться к находкам и Миэ, поворчав, первой приступила к осмотру.

Книги оказались старыми — их пергаментные страницы курчавились обожженными краями, чернила выцвели от времени. Медные уголки обложек растеряли благородную позолоту. Книги высоко ценились на рынке, на изготовление одного тома уходило много времени, сил и золота. Те три, которые Миэ лишь бегло осмотрела, могли потянуть на полсотни золотом, несмотря на потрепанный вид.

— Мы возьмем книги, — сказала Миэ и, недолго думая, сунула все три тома в свой заплечный мешок, тот разом заметно потяжелел.

— В тех книгах чего-то важное, эрель? — Дорфу не понравилось, что чужестранка прибрала к рукам найденное в их горах и, по праву, принадлежавшее северянам.

— Сказки. — Миэ обезоруживающе улыбнулась. — Как только вернемся, я обязательно прочту вам одну или две.

В глазах северянина скользнуло сомнение, но он не решился спорить с волшебницей. Вместо этого он первым забрал ящик, на который нацелилась Миэ, и унес его в сторону, подальше от загребущих рук таремки. Миэ, не будь она так сосредоточена, залилась бы хохотом, глядя, как Дорф бестолку вертит находку.

— Раз была посуда, значит были и люди, — раздался над головой таремки безжизненный голос жреца.

Она покрутила между пальцами крупный обломок чаши, после отбросила его и поднялась, стряхивая с колен пыль.

— Что за книги ты спрятала, госпожа? — Глаза Банру уже загорались огнем, что пробудил дурман хасиса, на смуглой коже щек проступил лихорадочный румянец.

Миэ медлила с ответом, и, в тот миг, когда решилась говорить, пещера наполнилась пронзительным визгом. Один, второй, третий. Они раздавались оттуда, где на крючках висела одежда.

Писк был высоким и тонким, дребезжащим, будто натянутая тетива. Один за другим, северяне валились на землю, закрывая ладонями уши, корчась судорогами. Рты их раскрывались, но крик тонул, как и все остальные звуки. Остался лишь пронзительный визг и тени под потолком.

Миэ в последний момент успела заметить, как одна из темных накидок, встрепенулась и сорвалась с места. То, что казалось тканью, обернулось летающей тварью, чьи крылья были похожими на кожистые крылья летучих мышей. "Накидка" зависла под потолком, развернулась, показывая обратную сторону себя — на брюхе белесая кожа, покрытая мелкими пятнами, на которой скалился рот, полный мелких острых зубов. Сквозь них сочился раздвоенный змеиный язык.

Волшебница билась агонией. Волны магии, донимающие ее в пещере, сделались сильнее. Она перевернулась на спину, потом на бок, вгрызаясь ногтями в пол. В голове пульсировала боль. Путеводный шар, потерявший контроль, хаотично метался по пещере. Света от него становилось все меньше, но летуны шарахались, стоило шару оказаться поблизости.

Всего в нескольких шагах от того места, где лежала, Миэ увидела одного из северян. Мужчина лежал на земле, руки и ноги его мелко дергались, будто в судороге, рядом валялся потухший факел, а на груди несчастного сидела черная тварь. "Накидка" разинула рот и буквально заглотила лицо северянина. Еще одна стремительно спикировала вниз, выбрав себе другую жертву. Третий летун продолжал вертеться под сводом пещеры, будто выжидал, пока насытятся остальные.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});