Закон Тайга - Эльмира Нетесова

Пятнадцать лет... Они незаживающими рубцами останутся в памяти.

Жена Бурьяна уже на другой день после приезда к Дарье пришла. Обняла, сестрой назвала. Прижалась мокрыми глазами к щеке, долго благодарила за все и за Лешку, которого словно брата своего присмотрела.

Специальность? Их у Тони было много. И самая нужная: штукатур-маляр.

Дашка тут же отвела женщину к Дегтяреву. Тот от радости на месте усидеть не смог. Значит, будет кому отделать свою школу, больницу, детсад! Были б руки! Работы хватит! И участ­ковый привел Тоню в сельсовет. Нужного человека судьба по­дарила.

За семьей. Бурьяна еще три семьи приехали. Теперь уж ус­ловники еле успевали. Срубы выросли на второй улице. И Тру­довое походило на настоящее село.

Дома закрыли от чужих глаз бараки. В них - условники. Горе. Но оно перестает быть главным здесь.

Вон уже смеются дети, играя в лапту за домом. И условни­ков не боятся. Да и чего их пугаться? Люди как люди. Никому зла не причиняют. Зачем о них злое думать?

Но однажды рано утром Трудовое разбудила протяжная си­рена милицейской машины, служившая сигналом каждому жите­лю села, - несчастье пришло. Проснитесь!

В осенней сырой тайге нашли убитым Дегтярева.

Он лежал, обняв руками кочку, будто уснул ненадолго. На голове кровь, и висок, рассеченный топором, успел почернеть.

Рядом с участковым валялся окровавленный топор Гориллы,

Вокруг - ни души. Лишь осенняя тайга, словно оплакивая участкового, сыпала и сыпала на него золотые и багровые лис­тья, словно стыдясь за людей, украшала тело осенней радугой.

—  Даже скрывать не стал, гад, что убил человека! Бандит и есть бандит. Ничто не перемелет их. Зря он верил всякому гаду! - сдавил кулаки молодой милиционер и зашагал к машине, стиснув зубы до боли.

Жители Трудового враз узнали о случившемся.

Сонного Гориллу вытащили милиционеры из постели и под грубые окрики, подталкивая в спину прикладами, повели через все село в дежурную часть.

Толком не проснувшийся, он не понимал, что случилось, почему его подняли в такую рань и гонят пинками, как прови­нившегося фраера на разборку.

Гришка продирал глаза кулаками. Вчера в тайге допоздна был, устал. Отдохнуть не успел.

А люди, жители Трудового, смотрели в окна, видели, как вели по дороге спотыкающегося Гориллу. Одни удивлялись, со­чувствовали, другие сразу не поверили, иные, вздохнув, качали головами.

Некоторые жители, не поверив в услышанное, пошли в тайгу. Увидеть, убедиться своими глазами захо­

тели. Чтобы не из рассказов, не по слухам знать о случив шемся.

Но милиционеры не подпускали к участковому никого Они ждали следователя из Поронайска, уже позвонили в прокурату ру, сообщили о случившемся и в горотдел милиции.

— Машина из Поронайска уже вышла, в Трудовое едет Крав­цов, - ответили по телефону.

И село замерло. Затих смех, ни громких голосов, ни брани Будто перед грозой.

Дашка, услышав о Дегтяреве, не поверила.

Только вчера вечером встретила его около магазина. Участ­ковый поздоровался приветливо, словно и не было пожара в бане. Наговорил ей кучу комплиментов. И полушутя пообещал перебраться к ней насовсем, на должность личной охраны.

— Я ведь уже вольная, - напомнила ему Дашка, сделав вид, что не поняла намека.

—  В том-то и беда моя, что нынче у тебя крылья свободные, упорхнуть можешь, исчезнуть. А на вольных птиц нынче лов­цов много развелось.

—   Отчего же моего согласия на охрану не спросишь? - усмехалась Дарья.

—  Спросил бы, да нынче робею. Не по птице клетка. Да и станет ли лебедушка с вороном век вековать? - заглянул в гла­за смеясь.

—  О том не на улице говорят, - покраснела баба и поспе­шила уйти домой.

Весь вечер прождала она Дегтярева. Для серьезного разго­вора заварила чай покрепче - с мятой и малиновым листом. Пирогов с грибами испекла. В каждой комнате, даже на кухне брызжущие яркими красками осенние букеты поставила. Са­мое лучшее - синее - платье надела.

Но время шло. А Дегтярев не приходил. Дашка вышла на крыльцо и приметила участкового, свернувшего в тайгу, на до­рогу к делянам.

«Верно, Трофимыча решил навестить», - решила баба и прилегла на диван, где и проспала до утра.

Ее единственную и пропустили к участковому.

Молодые милиционеры не сказали ни слова, когда испу­ганная, побледневшая Дашка свернула с дороги в тайгу.

Баба впервые увидела участкового неподвижным. В горле ком застрял. Глазам стало жарко.

Седые пряди волос, перепачканные кровью, слиплись. Лицо бледное, словно восковое, застыло в гримасе. Голова на кочке вполоборота. Видно, хотел увидеть убийцу, да вряд ли разглядел. Губы приоткрыты. Может, крикнул?      

Дашка заметила, что часы на руке Дегтярева разбились. На­верное, гнался за кем-то. Задел.

И вдруг до нее дошло, что Семен уже никогда не придет к ней. Не пошутит, не похвалит, не встретится на пути. Его уже нет... Он был ее призрачной, единственной надеждой на семью. Теперь уже нечего ждать, кроме старости. В ее доме никогда не загремит его смех. Он ушел.

И Дарья разрыдалась, присев на сырую от росы кочку. Ста­ло до боли обидно, что нелепо сложившаяся жизнь кем-то гру­бо оборвана.

—   Как же мне теперь жить, Сема, ну зачем воля без тебя? Ведь обещал ко мне прийти, насовсем. А сам в тайгу пошел. Зачем? Что искал? На что она была нужна? Иль думал - най­дешь лучше? Как мне теперь жить одной? Кто разлучил нас? Если б.знала, своими руками убила бы...

—  Горилла убил. Вон его топор. А самого уже взяли, - тихо сказал милиционер, стоявший рядом.

—  Гришка? - Глаза Дарьи округлились; переведя дыхание, она задумалась на секунду и сказала твердо: - Нет. Горилла не убивал. Не может быть! Не он в этом виноват.

—  А топор чей? - возразил милиционер и, махнув рукой, не желая больше разговаривать, отошел от бабы.

Дарья трудно встала. Больно смотреть на покойного. И все же...

—  Неужели это все? Прости меня, Семен! Прости за то, что не понимала твоей работы и тебя. За то, что обижала. За все. Не знаю, любила ли? Но жить без тебя Мне будет тяжко. Это я знаю точно. Обошла меня судьба снова. А может, и тебя. Ведь говорил... Еще вчера. А я не совсем поверила. Жаль, что смерть скорее успевает и отнимает тех, кто нужен. Вот и ты... Навсегда в Трудовом останешься, у меня в сердце до смерти, мой охран­ник. И мне от тебя уже никуда.

Г лава 9

Ольга доила корову, когда милиционеры вывели Гришку из дома. Сережка тут же вскочил в сарай и заблажил во весь голос:

—  Мамка, мусора папку замели!

Ольга подойник из колен выпустила. Молоко вылилось на ноги.

—  За что? - спросила пересохшим голосом.

—    Забыли вякнуть. А папка не допер!

Лесоводиха вскочила, забыв о корове. Откинула но­гой табуретку и мигом кинулась к дежурке. Кто-то попытался преградить ей дорогу, она откинула пле­чом и ворвалась. Четыре парня били Гориллу ногами. По печени, по почкам, в пах, со всей силы, озверело.

Лицо Гориллы почернело. Губы то ли разбиты, то пи иску­саны в кровь. Порванная рубаха съехала с плеча. На нем кровь запеклась - содрана кожа, видно, ремнем досталось, пряжкой.

—  Расколешься, падла!

—  Все равно прикончим! Будешь знать, как наших гробить!

—  Метель его гада, бандита! За нашего! Так его!

Врезались кирзовые сапоги в тело, ломали ребра.

— Оставьте! Отпустите! Не троньте! - вырывала Ольга Гриш­ку из рук милиционеров. Но те будто оглохли и ослепли от злобы.

Один из них схватил Ольгу за шиворот, толкнул в дверь так, что баба головой дверь открыла и вывалилась наружу с диким воплем:

— Люди! Помогите! Убивают!

Этот крик услышал Плюгавый, верткий сявка, и тут же пу­лей влетел в барак фартовых. А через минуту разъяренные за­конники уже мчались к дежурке, схватив ножи, вырвав колья из заборов.

В дежурную они вломились, когда Горилла хрипел. Из угол­ков рта у него шла кровавая пена.

Милиционеров и это не остановило. Они били его, лежаче­го, ногами. В голову, по плечам, под дых...

Законники налетели сразу. Чья-то дубинка уложила ударом по голове самого прыткого милиционера. Второго кулаком вмяли в угол. Ударив его об стену, тут же вышибли зубы и меткими короткими ударами отбили печень, почки, разбили пах. Окро­вавленного, вышвырнули наружу под грязную брань.

Третьего вбили лицом в окно и, содрав с него одежду, дра­ли ремнями, пока кожа не стала отрываться лохмотьями.

Последнего решили судить разборкой. Выслушали и, по­рвав ему рот от уха до уха, вставили нож, били кодлой. Каждый законник приложил к нему руки, ноги, голову. Когда милици­онер пытался встать, его тут же брали «на сапоги».

Окровавленного Гориллу унесли в барак. Отдали на при­смотр и уход сявок, которые, зная все средства, тут же отмыли от крови и грязи Гориллу, смазали ушибы и раны только им известными средствами. Проверив все переломы, перетянули их, вправили плечевой вывих, отпаивали Гориллу чифиром, ко­торый быстро усыпил Гришку.