Сообщество разума - Марвин Мински

начинаем с того, что признаем его знаком существования, в уме какого-то другого человека, структуры, которую мы могли бы использовать. Сколь бы тщательным ни было объяснение, нам все равно требуется самостоятельно осознать это слово, на основе материала, уже имеющегося в нашем сознании. Толковое определение, конечно, помогает, но все-таки приходится адаптировать каждую новую идею к нашим собственным существующим навыкам – в надежде, что для нас она будет настолько же полезной, насколько была, по всей видимости, для тех, от кого мы ее переняли.

То, что люди называют «значением», обычно не соответствует конкретным, четко оформленным мысленным структурам, а относится к отношениям внутри крупных взаимосвязанных сетей наших агентов. Поскольку эти сети постоянно расширяются и изменяются, значения редко бывают строгими, и не следует ожидать, что всегда будет удаваться «выразить» их в компактных последовательностях слов. Объяснения словами служат лишь этакими намеками; также необходимо наблюдать, работать, играть – и думать.

Глава 13

Видеть и верить

Сезанн сказал: «Хотя мир

Кажется сложным, он состоит из кубиков и шаров

Заодно с цилиндрами и конусами;

Это четыре опоры, которые, подобно костям в теле,

Поддерживают все то,

Что прячется за разнообразием форм».

Фрейд сказал: «Эти формы очень важны.

Они не просто геометрические фигуры:

Ваши простые твердые тела символизируют органы,

Которые привлекают наши взгляды;

Единственная тема искусства —

Мужские и женские скрытые органы».

Тело способно выражать

Нашу грусть и наше счастье,

И даже в бездумном буйстве секса

Отражается духовная картина

Метаний туда и сюда

Между космическими «Да» и «Нет».

Ван Гог сказал: «Мир – это лицо,

В котором я вижу гримасы моей души».

Но стала ли реальность

Лишь инструментом эмоций?

O Вселенная форм, я спрашиваю тебя —

Ты зеркало или маска?

Теодор Мельнечук

13.1. Переформулировка

Представим все арки, которые можно построить из кубиков.

Рис. 53

Как мы можем выразить в единственным унифрейме то общее, что имеется у такого множества предметов? Это невозможно, если мы продолжим осмыслять эти арки как кубики, расположенные соответствующим образом. Ни одно из словосочетаний, к которым мы прибегали ранее, не охватывает все фигуры: ни «три кубика», ни «два вертикальных кубика», ни «опоры не соприкасаются». Как же нам заставить наш разум воспринять все эти арки как нечто единое? Один из способов – начертить воображаемую линию:

Рис. 54

Внезапно оказывается, что у всех арок обнаруживается нечто общее – у всех имеется основная часть и две опоры. Здесь мы сталкиваемся сразу с двумя идеями. Во-первых, это идея разделения описания объекта на «существенную» часть (основную) и на вспомогательные части (опоры). Позже мы увидим, что это весьма полезный и удобный инструмент. Вторая идея еще полезнее и радикальнее: не сумев подобрать унифицированное описание для всех арок, мы отказываемся от прежней методики и вместо того переходим к совершенно иному стилю описания. Если коротко, мы переформулировали проблему в новых терминах. Начали мы с использования языка, основанного на точном описании форм отдельных кубиков. А затем перешли на другой язык, на котором возможно говорить о формах и очертаниях вообще, не только применительно к конкретным кубикам.

Переформулировка – явно очень удобный инструмент, но как им пользоваться? Как люди подбирают новые стили описания, которые облегчают решение задач? Упирается ли все в некое загадочное озарение, в некий волшебный творческий дар – или мы приходим к новой стилистике случайно? Как я уже говорил при обсуждении творчества, мне представляется, что тут все дело в степени, поскольку люди постоянно выполняют переформулировки самого разного свойства. Даже когда мы осмысляем те редчайшие, самые революционные новые идеи, которые приходят как откровения, проливая свет на пространство мысли – будь то теория эволюции, теория гравитации или теория относительности, – обычно, задним числом, мы сознаем, что наши мысли являлись вариациями уже известных знаний. Посему мы должны спросить себя, почему эти переформулировки так долго оставались неосуществленными.

13.2. Границы

На небе нет различия между востоком и западом; люди порождают различия в своем разуме, а потом верят, что это истина.

Будда

Что такое творчество? Как люди обретают новые идеи? Большинство мыслителей согласятся с тем, что отчасти секрет заключается в поиске «новых способов взглянуть на мир». Мы только что видели, что двухчастная схема описания арок оказалось полезной для переформулировки описания ряда пространственных фигур, а вскоре узнаем некоторые другие способы переформулировки (с точки зрения силы, сдержек и противовесов, причин и следствий). Но сначала следует более тщательно изучить, как именно мы превратили четыре разных арки в нечто одинаковое, как заставили их стать похожими на «предмет, поддерживаемый двумя опорами». Когда речь идет о единичной арке, мы добиваемся своего, воображая некие границы, которые на самом деле отсутствуют. Тем самым объект разделяется на три части.

Рис. 55

С аркой из кубиков приходится поступать наоборот: мы рассматриваем некие реальные границы как несуществующие.

Рис. 56

Какой изящный способ взаимодействовать с миром – видеть три отдельных предмета как целое и представлять один предмет как три! Мы постоянно меняем границы! Где начинается или заканчивается локоть? Когда юноша становится взрослым? Где океан превращается в море? Почему наш разум продолжает рисовать линии, структурируя реальность? Ответ заключается в том, что, если не прокладывать эти сконструированные в уме границы, мы не сможем увидеть ни одного «предмета»! Дело в том, что мы редко воспринимаем что-то зрительно как то же самое, когда видим это снова. Всякий раз мы почти наверняка смотрим на это что-то немного в иной перспективе, возможно, чуть ближе или чуть дальше, выше или ниже, видим в другом цвете или свете, на другом фоне, и т. д. В качестве примера возьмем эти две проекции одного и того же стола.

Рис. 57

Если бы разум не умел отсекать все те свойства увиденного, которые не являются существенными для текущих целей, мы бы никогда ничему не научились. Ведь наши воспоминания редко соответствовали бы облику предметов. Тогда ничто не имело бы смысла,