Неотразимый дикарь - Тереза Медейрос

Памела посмотрела на Коннора и, к собственному неприятному удивлению, обнаружила, что он не мог отвести взгляд от жены Саймона Уэскотта.

Глава 19

Памела почувствовала невыносимую тяжесть на сердце. Коннор смотрел на Катриону так, словно она была призраком — призраком со свежим цветом лица, красивыми светлыми локонами и веснушками на носу и щеках. Сэр Саймон наклонился к ее уху и что-то сказал. Она радостно рассмеялась, с обожанием посмотрев на мужа своими лучистыми серыми глазами.

Коннор приложил руку к сердцу, и Памела не могла решить, коснулся ли он медальона, который всегда носил под рубашкой, или же собственного сильно бьющегося сердца.

Уэскотты направились через всю гостиную, улыбаясь направо и налево и обмениваясь приветствиями со всеми гостями, мимо которых проходили. Памела вдруг поняла, что она и Коннор стоят прямо у них на пути, но ни он, ни она сама не могли сдвинуться с места.

Когда эта пара приблизилась к ним, Памела затаила дыхание, ожидая увидеть на лице прекрасной женщины радость — или испуг — узнавания Коннора. Сэр Саймон пробормотал приветствие, а его жена улыбнулась и кивнула сначала Памеле, потом Коннору, но при этом выражение ее лица ничуть не изменилось. То же самое можно было сказать и о Конноре.

И только оказавшись у камина, Катриона бросила на Коннора вопросительный взгляд через плечо.

— Пойдем отсюда, — хрипло сказал Коннор, беря Памелу за руку, и повел ее к выходу.

Хорошо еще, что он вообще вспомнил о ее существовании — ведь он был так очарован Катрионой Уэскотт!

— А как же леди Астрид? — спросила Памела, чуть не вприпрыжку припустившись за ним.

— Она сама может добраться домой, — ответил он, с нетерпением ожидая возвращения лакея, который пошел забрать кашемировую шаль Памелы и ее муфту из лебяжьего пуха. — У леди Ньютон наверняка найдется свободный экипаж.

Ожидая карету, Коннор не проронил ни слова. Его ледяное молчание продолжалось всю обратную дорогу до особняка герцога Уоррика.

Памела сжалась в комок в углу кареты, и с каждой минутой на сердце становилось все тягостнее. К тому времени как карета подъехала к дому, Памела уже начала сомневаться в том, что Коннор вообще когда-нибудь снова заговорит.

Когда карета остановилась, он открыл дверцу и спрыгнул на землю, не обращая внимания на готового помочь ему лакея. Памела уже подумала, что он забыл про нее, но Коннор обошел карету, открыл дверцу с ее стороны, обнял за талию и поставил на землю, совсем как в тот день, когда они впервые приехали к особняку герцога.

Карета медленно уехала в сторону конюшни, а Коннор все стоял и смотрел на освещенные окна дома.

— Нет, сегодня мне не хочется быть запертым в клетке, — тихо сказал он и, повернувшись, пошел к плакучим ивам на берегу пруда, на ходу развязывая галстук. Немного поколебавшись, Памела пошла вслед за ним, чувствуя, как с каждым шагом ее бальные туфельки все больше промокают от вечерней росы.

Коннор прошел мимо беседки прямо на берег пруда. Уперев руки в бока, он молча стоял там, глядя на лунную дорожку на темной воде. Памела подошла к нему, обхватив себя за плечи и слегка вздрагивая от вечерней прохлады. Ее кашемировая шаль и новая прелестная муфта из лебяжьего пуха остались в карете.

Когда молчание стало совсем невыносимым, Памела тихо спросила:

— Это она, да? Та самая женщина, которая подарила тебе медальон?

Коннор недоуменно посмотрел на нее.

— Этот медальон принадлежал моей матери. Это ее последний подарок мне.

— Не понимаю, — пробормотала Памела, — я же видела, как ты смотрел на нее. Было полное впечатление, что тебе хочется прикоснуться к ней, чтобы проверить, живая ли она.

Он снова перевел глаза на водную гладь, и его взгляд был таким же далеким, как серебряный диск луны, висевший на востоке.

— Она моя сестра.

— Твоя сестра? — с удивлением переспросила Памела и от неожиданности присела на влажную от росы траву. На сердце вдруг стало так легко, что хотелось смеяться. — Эта женщина — твоя сестра?

— Да, — покачал он головой, и его губы тронула горькая усмешка. — Она смотрела прямо на меня, но так и не узнала. Наверное, она в этом не виновата. Ведь мы не виделись с той самой ночи, когда в наш дом явились английские солдаты.

Памела прижала одно колено к груди. Теперь, когда Коннор начал говорить, она даже боялась дышать, чтобы не спугнуть его. Она чувствовала, что ему нужно выговориться.

Он снова заговорил, и его голос звучал глухо, словно он погрузился в свое прошлое.

— Когда мы увидели приближающихся солдат, я стал умолять отца разрешить мне остаться с ним. Мне тогда было пятнадцать, и я самоуверенно считал себя взрослым мужчиной. Я попросил у него ружье, чтобы сражаться бок о бок с ним, но отец потребовал, чтобы я спрятал Катриону, потому что доверял мне. Он хотел, чтобы и мама ушла вместе с нами, но она наотрез отказалась покинуть его. В первый раз за всю жизнь я стал спорить с отцом. Помню, я кричал, что уже совсем взрослый и что у него нет права командовать мной… Тогда мой отец, мягкосердечный и добрый отец, который никогда, даже в минуты сильнейшего гнева, не поднимал на меня руку, ударил меня так сильно, что сломал мне зуб.

Коннор невольно коснулся пальцем щербинки.

— Он схватил меня за плечи и как следует, встряхнул. Он сказал, что, если я не спрячу Катриону, солдаты ее изнасилуют, несмотря на ее возраст. Ей тогда было всего десять лет… Я уже не мог говорить, а только кивнул. Отец прижал меня к себе так крепко, что я чуть не задохнулся. Потом оттолкнул меня и закричал: «Беги, сынок! Быстрее!»

Коннор расстегнул верхние пуговицы рубашки и вынул из-за пазухи медальон.

— Именно тогда моя мать вложила это в мою руку и велела хранить как зеницу ока, чтобы со мной всегда была ее частичка, и я никогда не забывал, кто я такой.

Его пальцы невольно сжали медальон.

— Потом я схватил Катриону, и мы убежали. На опушке леса, где мы любили играть, было дерево с большим дуплом. Вот туда-то мы и забрались. Я прижал ее лицом к себе и закрыл ей уши, чтобы она ничего не видела и не слышала.

Памеле самой захотелось закрыть уши, чтобы не слышать того, что собирался рассказать ей Коннор.

— В дом ворвались солдаты. Во всех комнатах горел свет, и мне все было видно. — Голос Коннора был совершенно бесстрастным. — Они схватили моего отца, стали избивать его, пока он не потерял способность к сопротивлению, но был еще в сознании. Потом они стали искать мою мать, отпуская грязные шутки относительно того, как станут с ней… забавляться.