Фаворит императрицы - Нина Соротокина

– Моя семья взяла перед вашей семьей некоторые обязательства, – начал Родион.

– Позвольте, лучше я скажу, – быстро перебила его Клеопатра и повернулась к тетке: – Речь пойдет о майорате. Папенька, счастья нашего желая, перед смертью договорился с господином Люберовым, батюшкой нашего гостя, о выплате нам некоторой суммы денег. С этой целью папенька написал на себя карточный долг, фиктивный, и выплатил его сполна с тем, чтобы батюшка господина Люберова после смерти папеньки передал нам либо деньги, либо деревни. Я понятно излагаю? Бумаги, что по всей форме оформлены, отсутствуют. Уговор шел под честное слово.

– Та-ак… – сказала Варвара Петровна. – А велика ли сумма?

– Пятьдесят тысяч.

– Та-ак, – повторила она. – А сейчас отец в крепости, и все имущество ваше конфисковано. Как вас зовут, сударь мой?

– Родионом Андреевичем.

– Насколько я понимаю, Родион Андреевич, денег у вас нет. Да и никто их у вас не спросит. Зачем же вам Матвей понадобился?

– Погодите, тетушка. Не надо так, – взмолилась Клеопатра, подняв руку, потом опустила ее плавно. – Отцы наши были в большой дружбе. Каждого из нас постигла утрата. Мы батюшку похоронили, Родион Андреевич со своим простился, может быть, навек. Родители ваши… где?

– Если домчали их арестантские кони, то уже на месте. Где-то в Сибири. Я благодарю вас за участие, княжна.

– Клеопатра она, Николаевна, – уточнила Варвара Петровна.

Что-то похожее на улыбку пробежало по губам Родиона.

– Какое у вас звучное имя! И позвольте заметить, вы его совершенно оправдываете красотой и умом. Не сочтите слова мои за дерзость.

– Да будет тебе извиняться-то!

Варвара Петровна явно чувствовала себя не в своей тарелке. Вот ведь как вышло, не она привычная хозяйка в разговоре, а Клепка-негодница. И скажи пожалуйста, как голову пригнула! Словно и впрямь верит, что на царицу египетскую похожа. А ведь и в самом деле ничего… Шейка-то какая стройная!

– Я пришел сюда, – продолжал Родион, – заверить вас и вашего брата, что приложу все усилия, чтобы вернуть отцовский долг.

– Это не долг, а сговор. И никто не виноват, что он нарушен. Разве что Господь Бог.

– На Бога и уповаю. Хочу только сказать вам, последние слова, которые мне передал отец уже из крепости, были: спаси мою честь, и слова эти касались вашего семейства. Сам я не арестован только по недоразумению, а потому сейчас не могу писать на высочайшее имя и просить о справедливости. Пройдет время, и я обязательно воспользуюсь этой возможностью. Но и теперь у меня есть некий план действий. Однако я прошу позволения оставить его пока в секрете, – он сделал секундную паузу, – а засим прошу позволения откланяться.

– Может, отобедаешь с нами, Родион Андреевич? – Варвара Петровна была явно растрогана. – А там, смотришь, и Матвей явится.

– Благодарю. Я и так слишком вольно распоряжаюсь вашим временем. – Он щелкнул каблуками и, глядя в пол, направился к двери, но потом оглянулся, окинул обеих внимательным взглядом. – Поверьте, я могу оценить ваше благородство.

– Мы надеемся увидеть вас еще… – пропела Клеопатра.

– Заходите, чего уж там, – успела поддакнуть Варвара Петровна.

Все, ушел…

– Ну и дела, я тебе скажу! – немедленно взорвалась тетка. – Да как же вы об этом молчали? Почему мне ни словом не обмолвились?

– Матвей не хотел.

– Фу-ты ну-ты! Уши ему надеру. Но ты-то какова… Пава, право, пава. Он что, приглянулся тебе? Вот это ты мудро придумала… Выбирала, выбирала и выбрала в женихи… арестанта. – Тетка говорила вроде бы в шутку и ждала, что Клеопатра начнет сейчас причитать, мол, ну вас, тетушка, вечно вы все преувеличиваете и насмешничаете, но Клеопатра молчала.

3

«Как мила, как грустна, как естественна… – твердил себе Родион, переживая на улице встречу с княжной Козловской. – И как несправедлива судьба к этой прекрасной девушке! Она сказала: «Мы надеемся увидеть вас опять…» Нет, не опять, а снова. И не «снова» вовсе, а «еще»… Когда говорят «снова», то подразумевают разовую встречу, а если – «еще», то значит видеться вообще, не единожды. Но если разобраться, то я опять идиот и снова дурак, потому что в том контексте слова эти – синонимы».

Была у Родиона любовь… Вспыхнувшая в пятнадцать лет нежность к отцовской девке Палашке не в счет. Через такую плотскую любовь все прошли. А любовь истинная, возвышенная возгорелась в его сердце три года назад. Увидел он ее – чудо красоты и чистоты – в церкви. Все было: и записками через служанку обменивались (у служанки, помнится, все зубы болели, щеку раздуло, словно она репу во рту прятала), и в парк он через ограду лазил. Меж лобзаний были оговорены вещи вполне практические: я поговорю с моим папенькой, а вы поговорите с вашим папенькой… и так далее. Внезапная командировка в Нарву вырвала Родиона из рук любимой на три месяца, а когда он вернулся назад, обожаемая была уже замужем.

Глупо винить девушку на Руси за подобную скоропалительность, она себе не госпожа. Родион и не винил, но случайной встречи, происшедшей полгода спустя, он никак не мог простить своей фее. Если бы она «побледнела смертельно», и прокляла тут судьбу свою, и грозилась бы наложить на себя руки, Родион нашел бы это вполне естественным. Но она, увидев Родиона в чужой гостиной, простодушно обрадовалась и повела себя так, словно ничего не произошло. «Ах, любезный Родион, и мы были молоды, беспечны, наивны…» (Это через полгода после клятв!) Родион тогда сильно обиделся и надолго охладел к прекрасному полу.

Какой-то отдельный звук привлек его внимание. Он был похож на шум откатывающейся волны, которая шуршит галькой. Однако звук этот начал переходить в грохот, и Родион понял, что гальку в волне он для красоты выдумал, а все гораздо проще – где-то лошади понесли.

На Васильевском острове улицы расчерчены по линейке, на них далеко видно. Он оглянулся назад – пусто. Улица, которую позднее назвали Главным проспектом, была вымощена булыжником, в иных местах на ней сделали настил из досок, но покрытие после долгой зимы пришло в негодность, образовалось огромное количество ям, полных грязи и ила. Родион ускорил шаги, потом побежал и на перекрестке улиц, одна из которых шла от гавани, он увидел, как прямо на него несется карета.

Лошади, видно, совсем обезумели, кучер тоже. Удилами он задрал им головы, с оскаленных морд пена летела клочьями. Ах вы, бедные мои… Что же он, идиот, скоморох чертов, кнутом-то вас лупцует? Что вас напугало так? Или в яму дурацкую угодили? Дождавшись, когда ошалевшие лошади поравнялись с ним, Родион бросился вперед, вцепился в уздечку ближайшего жеребца и повис на ней, приговаривая: тише, золотые мои, тише… Где там тише! Лошади вдруг шарахнулись вбок. Какой-то дылда-прохожий в военной форме, – надо же ему было в этот момент свернуть на улицу, – закричал дурным голосом. Лошади опять отпрянули в сторону, задок кареты ударился с силой о будку, заднее колесо соскочило с оси, и, подпрыгивая, покатилось прочь. «Да стойте же вы!» – громко крикнул Родион в сердцах, стараясь пригнуть голову жеребца вниз. Лошади замедлили бег, а потом и вовсе встали.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});