Мёртвое - Том Пиччирилли

пап?

Схватив Джейкоба за ворот рубашки, Айзек пытается удержать сына, не прикасаясь к нему по-настоящему… будто Джейкоб – дохлая крыса на веревочке.

– Боже, Джейк, я не… нет, никогда…

– У тебя кризис. Не отпирайся, это так. Я вижу, как ты себя ведешь. Слышу, как твоя машинка простаивает без дела. Без меня ты больше не справляешься.

Его отец кивает, стыд проступает на его лице.

– Только в последнее время. Последние пару месяцев. – Он переводит затуманенный взгляд на Бет. – Сынок, выходи из шкафа, сейчас же. Прошу, Джейкоб… боже, пожалуйста…

Надменная и красивая, Элизабет бросает ему:

– Сгинь в аду.

Прижимая ладони ко рту, как будто это могло помочь ей быть услышанной, мама кричит:

– Эй, кто-нибудь, не будете ли вы так добры объяснить мне…

Объяснить ВСЕ? Когда все зашло ТАК далеко?

Папа протягивает Джейкобу свои пустые руки.

– Эта девушка – персонаж книги, которую я так и не смог дописать. Ее имя – Элизабет О'Мэлли. Она умерла от желтой лихорадки в одна тысяча восемьсот семидесятом году, в возрасте десяти лет.

– Она моя подруга, – возражает Джейкоб.

– Я знаю, о чем ты мечтаешь, сынок, – говорит папа, и в комнате становится холодно; даже Рейчел вздрагивает. Слишком уж уверенно звучат эти слова – будто Айзеку Омуту на самом деле известно вообще все. Бет еще сильнее вжимается во мрак, отступая. – Вот уже несколько недель я чувствую, как ты воздействуешь на мой разум, Джейк. Сначала я этого не понимал, но теперь… в этом есть смысл. Мне снились дурные сны – о людях-зверях, о голосах в лесу. Да, это не мои образы, не мой почерк… но, несмотря ни на что, ты смог меня вдохновить, Джейк. И эта связь оказалась двусторонней, сынок, – ты извлек Элизабет из моего воображения. Она ненастоящая.

Конечно, чего еще ожидать? Папа тоже претендует на нее.

Дрожа от распирающей изнутри ярости, Джейкоб поднимает руку – и указывает на своего отца трясущимся пальцем.

– Уйди от меня, ты… – начинает было он, но Рейчел вдруг хватает его, то ли обнимая, то ли с намерением удушить; ее животный запах кружит ему голову, а Бет вскрикивает в страхе. Все, чего сейчас хочет Джейкоб, – залезть обратно в шкаф, но сестра держит его крепче некуда, и к ней присоединяется отец, и Джозеф катится следом за ним, точно танк, и уже за Джозефом, в извечном арьергарде, устремляется мама, испуганно голося.

Позволяя Рейчел войти с ним в плотный физический контакт, Джейкоб мысленно нащупывает границы искореженного сознания сестры и вталкивает в нее, точно в одну из послушных муз, одну-единственную команду – от которой все его нервные окончания, как одно, срабатывают: исполняй.

Этот психический импульс огромной силы вырывает из сестры душераздирающий визг. Схватившись за голову, она, минуя загребущие руки Джозефа, ракетой вылетает за дверь спальни, будто мысль Джейкоба отбросила ее, придала ей волшебное ускорение. На Рейчел страшно смотреть – это уже не та чувственная и самоуверенная особа, какой братья ее знают, а троглодитка с отвисшей челюстью и пустыми глазами.

– Спаси меня, – настаивает Бет.

Джейкоб-Старший разжимает кулаки – и хлопья разлагающейся кожи Элизабет-Умирающей, большие и тяжелые, похожие на листы бумаги, пронизанные капиллярами-словами, осыпаются ему под ноги. Из глубин чулана он смотрит в прошлое и говорит:

– Все-таки это я виноват. Я знал. Знал это.

Он морщится, видя, как Джозеф выкручивает ему руки за спину, выпрямляя локти и чуть ли не выгибая их в обратную сторону, – оказывается, он все еще помнит ту сильнейшую боль. Оба запястья Младшего тонут во внушительном кулаке Джозефа, а другой рукой брат сжимает парнишке челюсть, заставляя смотреть в глаза.

– Что ты с ней сделал? Пусть Рейчел вернется!

– Она вернется, – хрипит Джейкоб. Как будто у кого-то тут есть возможность убежать с концами! Как будто кто-то здесь кого-то куда-то отпустит! Иллюзорная воля – лежать под палящим солнцем на берегу пруда в окружении веселых муз. Лежа на бревне с раскинутыми ногами и ожидая, что очередной звериный любовник приползет по грязи и возьмет ее так грубо, как ей хотелось бы, Рейчел могла думать, что свободна… и Джозеф, алчно глядя на Бет, мог наивно полагать, что мускулы в очередной раз помогут ему взять свое… но за свое грехопадение они оба заплатят, будучи абсолютными, беспросветными рабами.

Мать, находясь вне этого ужасного круга, все же является его частью – и проявляет свою любовь, крича:

– Ты ломаешь ему руки! Прекрати, Джозеф! Айзек! Айзе-е-ек!!!

Папа стоит, качаясь, готовый вот-вот упасть в обморок, не в силах оторвать взгляд от Элизабет – девушки, существовавшей лишь на бумаге и в мыслях, ныне явившейся ему в зримом обличии. Мама, не в силах ослабить хватку Джозефа, снимает туфлю и бьет его каблуком по переносице, а потом – снова и снова – по шее и плечам. Джозеф наконец-то отпускает брата – из его носа бьет кровь, окропляя пунцовые губы. Он жадно слизывает ее, а алые ручейки стремятся дальше – с подлокотников на спицы его инвалидного кресла. Крови так много, будто в ноздрях Джозефа открыли по крану; как прекрасна поэтическая справедливость сия, думает Джейкоб, вспоминая тот день, когда все началось – когда он призвал рыбу из пруда.

Все повторится вновь. Боже. Джейкоб-Старший упал на колени, жалея, что тьма не пустит его в прошлое, что он не сможет противостоять самому себе. Бет льнет к его спине как крест, который ему наказано было нести; тяжесть грехов оттаскивает его назад.

– Раньше я любил тебя, – говорит он (а может, так сказала и она). Бет, дитя-призрак из художественной литературы, поворачивается к нему – и смотрит, улыбаясь.

Ветер развевает шторы. Джозеф снова катится вперед, оставляя кровавые следы от шин на полу. Кажется, он почти готов убить Джейкоба и папу, так сильно желая заполучить Бет – в ярости от того, что ее глаза обращены не к нему.

– Суккуб, – говорит папа, – я не позволю тебе забрать моего мальчика.

Столь много драмы и решимости в этих словах! Будь это фильм, на заднем плане неистовствовал бы оркестр – медные валторны и торжественные гобои. Выступая вперед, Айзек Омут хватает Джейкоба за руку, намеренный стоять за семью против зла до конца; он еще не осознает, что семья сама успела стать злом. Скоротечный миг облекает Айзека властью, силой и, что самое главное, – проницательностью, как будто он понял наконец, что за черти водятся в тихом омуте и как им противостоять. Сейчас он во всем подобен своему герою, Макнеллису из Ариовани.

– Это я