Пятый арлекин - Владимир Тодоров

— Напротив дворца правосудия на площади, выложенной брусчаткой, с выщербленными булыжниками, создающими впечатление выбитых зубов, на гранитном постаменте стоит памятник. Каждый приличный город должен иметь хоть один памятник полководцу, прославившему город своими блистательными победами на полях сражений. На памятниках такого рода надписи идентичны и за­канчиваются словами «... от благодарных жителей города». В данном случае от жителей города Дортинга генералу Тэлю Эшо. Бронзовые капли букв перечисляют заслуги полководца, отстоявшего Дортинг в борьбе за независимость против англичан. При одной мысли о том, что могло случиться с их предками, если бы не Тэль Эшо, чувст­вительные сердца дортингцев бьются тревожно и часто, а глаза производят слезы, крупные и квадратные, как зерна кукурузы. Все мальчики Дортинга мечтают стать похожими на великого полковод­ца, а девочки хотят такими видеть своих будущих мужей. В этом, как в зеркале, вся наша Америка! 

Гид показывает немногочисленным, одураченным роскошными проспектами, туристам дворец правосудия и искалеченную Фемиду, объясняя по гениальному указанию мэра, что статуя с дефектами потому, что является оригиналом древнегреческой скульптуры, най­денной при раскопках в Афинах и приобретенной городскими вла­стями, не скупившимися для народного блага. 

Далее гид с восторгом рассказывает историю борьбы за независимость и свободу города, полученные в результате битвы, выигранной великим стратегом и полководцем Тэлем Эшо, не менее великим, чем Александр Македонский и Наполеон. История в изложении гида занимала времен  не менее часа и туристы, потерявшие надежду выбраться из города засветло, обреченно смотрят на медного полководца в генеральском мундире, неловко сидящем на жеребце более приспособленном для перевоза тяжелых грузов. Вполне вероятно, что во время сражения под генералом был горячий арабский скакун, но город поскупился и заказал памятник скульп­тору, который брал дешево и качество его работы соответствовало оплате за нее. 

Медное лицо всадника с подтеками сырой зелени и недобрым взглядом пересекает косая зарезанная улыбка. Левой медной рукой генерал натягивает медные поводья, а в правой, вытянутой, держит шпагу, свирепо протыкая ею заходящее солнце. Конь не поддается всаднику и только делает вид, что оторвал передние копыта от постамента. Это явно злит генерала и туристы отворачивают спек­шиеся на жаре лица, не выдерживая тяжелого взгляда. 

История победы Дортинга в рассказе гида передается таким образом: «Двадцать третьего сентября 1789 года колониальные войска англичан под предводительством графа Эбера подошли к восставше­му Дортингу, угрожая истребить всех от мала до велика. Комитет борьбы за независимость города в панике  собрался на очередное заседание. Послышались предложения сдаться на милость победи­теля. Тогда поднялся генерал Эшо. 

—Будем драться до победы! Я все сказал,— сурово произнес он, и лаза его горели жаждой битвы и славы,— завтра я поведу войско против Эбера и Дортинг навечно покроет себя неувядаемой славой. 

— Да поможет нам бог!— хором крикнули члены комитета, а председатель вытер обшлагом бархатного камзола слезу благодар­ности и признательности. 

Не успело солнце смягчить густую темень ночи, как Тэль Эшо вывел квадратные легионы кавалерии и пехоты навстречу смерти или бессмертию. На возвышенности ему соорудили шатер и он, сидя на барабане, рассматривал в подзорную трубу фирмы «Рант и К°» неподвижный лагерь противника, жаждущий насилия и женщин Дортинга. Впоследствии эту бессмертную позу перенял Наполеон. 

Под звуки кларнета фирмы «Барроу и Сыновья» войско Дор­тинга двинулось вперед. В созвышенности голубые мундиры пехоты были похожи на капли дождя на золотом поле предстоящего сра­жения. 

Битва была беспримерной в истории войн. Убитые лежали по всему полю так плотно, что последующие ряды шли по трупам своих товарищей. Тогда Тэль Эшо вывел кавалерию и был впереди на чистокровном арабском скакуне. Он пронзил ряды неприятеля, как молния пронзает сгусток ночи, он расчистил коридор, по которому гранитно неслась вдохновленная беспримерной отвагой полководца его кавалерия. Эбер дрогнул, серые мундиры английских кавале­ристов повернули лошадей, спасаясь от карающей шпаги генерала Эшо. Сам граф Эбер едва унес ноги, бросив на поле битвы личное оружие. 

Председатель комитета за независимость Дортинга встретил Тэля Эшо во главе благодарных горожан и не в силах был сдержать слезы нахлынувших чувств к великому сыну города. Тэлю Эшо еще при жизни воздвигнули памятник, который вы видите перед собой. Генерал, прогуливаясь по городу, останавливался перед монументом и толпа устраивала ему овации, потому что, если бы Дортинг не выдержал натиска англичан, то неизвестно, как бы в дальнейшем сложились судьбы других государств, хотя бы и той же Франции...» 

Туристы поспешно занимали места в автобусе, не оборачиваясь, боясь еще раз столкнуться со взглядом прославленного полководца, смотревшего им вслед с ненавистью и презрением. 

Если бы,история походила на математику, где дважды два во все времена и народы оставалось неизменной величиной, то история генерала Тэля Эшо приобрела бы совершенно иной вид. 

Когда батальоны графа Эбера насели на фланги Тэля Эшо, полководец ощутил мороз около сердца и, немедленно забежав в шатер, переоделся в приготовленное на всякий случай платье маркитанки, надвинув до бровей чепец. В свой генеральский мундир он переодел денщика, велев тому скакать на все четыре стороны, отвле­кая внимание неприятеля от действительной генеральской особы.

Денщик, обалдевший от золотого мундира, ошалело вспрыгнул на коня и бешено ринулся вперед, увлекая за собой кавалеристов Дортинга, не догадавшихся о перевоплощении. Тем временем левый фланг Эбера достиг шатра и солдаты кинулись вовнутрь, в надежде поживиться чем-нибудь ценным, но обнаружили только дрожащую маркитанку. Жадные похотливые руки тянулись к Тэлю Эшо, он в ужасе отпрянул в угол шатра, ожидая позора, более худшего, чем смерть. 

Но в битве неожиданно наступил перелом. Денщик полководца в надвинутом на глаза кивере, во главе конницы, опрокинул войско Эбера и одержал победу. Никто не признал в нем генеральского денщика, а кто и признал — посчитал за лучшее промолчать: голова дороже минутного зубоскальства. 

Английские солдаты, бросив полураздетую, ошалевшую от стра­ха маркитанку, поспешно ретировались. Каким образом произошло обратное перевоплощение, этого уже никто знать не может, да в этом и нет особой нужды. 

Во всяком случае, генерал въехал в город в своем прежнем мундире, покрытый порохом и славой, с оторванным эполетом. 

Памятник ему действительно воздвигли при жизни, но пребы­вание в образе маркитанки надломило генерала: он сгорбился, взгляд его потух и червь пережитого позора точил душу. 

Он приходил к собственному памятнику, тревожно всматриваясь в него, и ему чудилось, что скульптор придал памятнику черты его денщика. Прославленного полководца терзала мысль, что о позоре могут узнать жители города. 

По ночам его мучали кошмары: снялось, что всадник с площади трогал медной рукой поводья, медный конь скакал по улице и ко­пыта высекали из брусчатки искры, застывшие на мостовой медными горячими монетами. Ветер, напрягаясь, старался удержать всадника, ероша ему медные волосы, а литая шпага в вытянутой руке, каза­лось, неотвратимо приближается к лихорадочно бьющемуся сердцу живого генерала. 

Всадник подъезжал к дому, медная рука открывала окно спальни и Тэль Эшо ясно видел сидящего на коне денщика. Он вскрикивал и просыпался, покрываясь с головы до ног липким сиропом страха.