Трубачи трубят тревогу - Илья Дубинский

— Куда там! — поддержал кубанца Ротарев, вытирая папахой мокрый лоб. — Жмут подходященько.

Нужно прямо сказать, теперь больше всего доставалось сотникам, чьи зрение и слух на полковых учениях напрягались до предела. Малейшая ошибка, особенно во время перестроения на высших аллюрах, приводила к столпотворению. Да и всадник со слабым шлюзом рисковал очутиться под тысячей копыт.

Я не успел открыть рта. Ответил Храмкову Мостовой:

— Что? Гайка ослабла? Больше выжмет нашего пота комбриг, меньше выжмет нашей крови противник! Мы, коммунисты, за это!

На сальницких полях под бодрые команды сотников, безошибочно расшифровывавших сигналы штаб-трубача, под глухой топот копыт и сухой шорох стерни, под нетерпеливое фырканье коней, под звон оружия и стремян 7-й полк, как в свое время 13-я бригада в Таврической степи, доводил до совершенства строевое мастерство.

Столько же внимания уделял комбриг Багнюк и другому полку нашей бригады — 8-му червонно-казачьему, который стоял в местечке Уланов.

После одного из учений, забрав из моих рук разгоряченную Марию, Бондалетов, считавший своим долгом  передавать все, что «хлопцi кажуть», зашептал, хитровато покосившись на меня:

— Хлопцi кажуть, що вы, мабуть, старорежимный охвицер.

— Что, обижаются на меня? — спросил я в тревоге, полагая, что не всем нравится напряженная строевая подготовка.

— Не то что обижаются, товарищ комполка, а через те полковые учения. Не хотят хлопцы верить, что обыкновенный студент и так всю строевую науку превзошел.

Хлопцы, конечно, ошиблись. Офицером я не был. Но к тому времени у меня уже накопился кое-какой опыт.

После этого сообщения Бондалетова можно было считать, что и со вторым «китом» кавалерийской выучки, то есть со строевой подготовкой, делающей из полка гибкий, послушный командирской воле «инструмент», в основном покончено. Оставался третий «кит» — тактическое мастерство: искусство побеждать малой кровью. 

Век нынешний и век минувший

Смотр в Сальницах

С лета 1918 года я состоял в повстанческом отряде Василия Антоновича Упыря, делегата II съезда Советов, участника штурма Зимнего дворца. На меня была возложена связь уездного подполья с губернским партийным центром в Полтаве через Евгению Рябицкую, а через Юрия Михайловича Коцюбинского — с губернским повстанческим комитетом. Осенью я ушел в отряд. Там-то я и получил первое боевое крещение, когда гайдамацкие сотни в ноябре 1918 года повели наступление на Кобеляки.

С отрядом Упыря пришлось действовать в мае 1919 года и против атамана Григорьева, его знаменитых верблюжских полков (формировались в селе Верблюжка).

Василий Упырь — всего лишь бывший солдат царской гвардии — успешно воевал и с немецкими захватчиками, и с карателями гетманца Кайолы. Простые и понятные боевые распоряжения командира отряда, в которого верили и которого уважали все его подчиненные, многому нас научили.

Кое-что добавилось к военным знаниям от службы в штабном эскадроне. Пошла на пользу и работа в качестве начальника политотдела Симбирской бригады, которая летом 1919 года прибыла из Казани и вошла в состав 42-й стрелковой дивизии. Бригада состояла из чувашей и марийцев, прекрасно одетых, обутых и вооруженных. По сравнению с основными кадрами дивизии — шахтерами Донбасса и партизанами Старобельщины, воевавшими уже полтора года, симбирцы могли сойти  за столичную гвардию. Взводами и ротами командовали молодые краскомы, щеголявшие в новеньких кожаных костюмах, что при тогдашней нашей бедности являлось ненужным и ничем не оправданным расточительством. Во главе батальонов, полков стояли бывшие поручики, капитаны, штабс-капитаны. Командовал бригадой бывший генерал Медем, с головы до ног одетый в черную кожу.

Учитывая ситуацию, комиссар бригады, буквально подавленный военспецовским большинством, звал меня, хотя бы на немую подмогу, в штаб, когда Медем в присутствии комиссара принимал важнейшие решения. Эти гласные штабные заседания в тот период, когда наша 13-я армия, стремясь остановить деникинские полчища, нанесла им памятный удар через Новый Оскол на Валуйки — Купянск, несколько расширили мой тактический горизонт.

Осенью 1919 года я был послан в 3-й Орловский кавалерийский полк, возглавлявшийся Есиповым. Желая подчеркнуть, что он попал в советские командиры не по своей воле, бывший гусарский штаб-ротмистр, вооружившись щегольским стеком, не брал в руки ни огнестрельного, ни холодного оружия.

Есипов демонстративно не носил и красноармейской звезды, нацепив вместо нее на околыш полинявшей офицерской фуражки кавалерийскую эмблему — конскую голову в мельхиоровой подковке.

Флегматичный, заносчивый, вылощенный офицер заботился не о том, чтобы найти способы решения полученной задачи, а о том, как тончайшим образом обосновать невозможность ее выполнения. Приходилось энергично вмешиваться и направлять его действия. Это поневоле заставляло вникать во все детали командирского искусства. Таким образом, даже работа с Есиповым кое-чему меня научила.

Наблюдая за действиями нашего комбрига Попова, донецкого шахтера, я понял, что в известные моменты кавалерийский начальник обязан не только руководить боем, но и во главе конной массы сам бросаться навстречу врагу.

Многие из нас научились военному делу, в частности управлению конницей, у комбрига Владимира Иосифовича Микулина во время похода на Запад летом  1920 года. Нравилось в Микулине то, что сразу же, отдав приказ или боевое распоряжение, он читал нам применительно к данной обстановке короткую лекцию по тактике конницы, иллюстрируя ее историческими примерами из практики кавалерийских начальников, начиная с Гасдрубала Карфагенского и кончая Зейдлицем, Мюратом, Плановым.

Наблюдая в бою за Василием Гавриловичем Федоренко, я имел возможность сравнивать действия теоретически подкованного Микулина с действиями бахмутского партизана, руководствовавшегося, так же как и Попов, шахтерской смекалкой.

Так, присматриваясь к одному, прислушиваясь к Другому, разделяя с ними, с моими командирами, бремя ответственности за малейший промах части, я постепенно накапливал тактические знамя и навыки вождения конницы.

Кинувшись в гущу боев, наше молодое поколение, в силу самих обстоятельств тех суровых лет, училось искусству боя не только, на примерах, достойных подражания, но, увы, и на тех, которые тяжело даже вспоминать.

Зимой 1919 года наш Орловский полк в конном строю недалеко от слободы Алексеевской через глубокую лощину без боевого охранения ринулся в атаку на белогвардейцев-марковцев. Не успевший взобраться на противоположный откос, полк встречным ударом был опрокинут на дно лощины. Многих наших товарищей мы не досчитались после той сумасбродной атаки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});