Дикий цветок - Лейла Мичем

Сайлас не желал давать интервью, но репортер ходил за ним по пятам, записывая каждое его распоряжение. Вожатый дал своей группе два часа на сборы. За это время следовало успеть запрячь животных, усадить всех членов семьи в фургоны, сделать подвернувшиеся в последнюю минуту дела, окончательно попрощаться с теми, кто остается, и занять заранее предназначенное каждому место в веренице фургонов. Тех, кто вовремя не справится, ждать не будут. К бездельникам и увальням – никакой жалости.

Репортера особенно заинтересовал один эпизод. Вожатый подъехал забрать сына, дабы поручить его опеке кучера своего конестоги, раба, который был одним из самых надежных в Квинскрауне.

– Пожалуйста, папа! Я хочу ехать с Джессикой и Типпи!

Репортер процитировал слова мальчика дословно.

Сайлас Толивер внял слезной просьбе и, поддерживая сына, проскакал к фургону Джессики Виндхем, вернее, миссис Толивер. Там эта особа и сидела, разряженная, словно павлин среди воробьев, рядом со странной, похожей на пикси[18] служанкой и чернокожим мальчишкой по имени Джаспер.

Вожатый повторил просьбу сына своей жене, и та с готовностью заявила:

– С радостью.

Джессика довольно небрежно, если брать во внимание вес мальчика, приняла его из рук на руки.

– Не волнуйтесь, Сайлас, мы за ним присмотрим, – улыбаясь таращащему глаза Джошуа, заверила она. – Самое время баиньки, молодой человек.

Не обращая больше внимания на мужа, Джессика затащила малыша внутрь, под хлопающий на ветру белый брезент.

Репортер записал, что суровые черты лица Сайласа Толивера немного разгладились, когда он отъезжал от конестоги. Впоследствии, во время написания на основе этих заметок статьи для «Чарльстонского курьера», молодой человек подумал, что отдал бы свою месячную зарплату за то, чтобы узнать мысли мужчины, который, ходят слухи, так пока и не осуществил брачных отношений. Впрочем, пересудам нет места в серьезной журналистике.

А сейчас молодой человек, набравшись храбрости, обратился к Карсону Виндхему с вопросом по поводу того, что он чувствует, провожая дочь в Техас.

– А вы как думаете, что я должен чувствовать? – прорычал внушавший трепет хлопковый барон.

Карсон Виндхем сверкнул глазами на жену и сына, а репортер принялся записывать в блокнот его ответ.

В назначенный момент прозвучал звук горна. Руководители уже заняли свои места во главе двух разношерстных верениц фургонов, сельскохозяйственных животных и тех, кто будет идти в пыли, поднимаемой колесами. В последних записях упоминалось, как в холодном утреннем воздухе Сайлас Толивер и Джереми Уорик одновременно подняли затянутые в кожу перчаток руки, давая сигнал трогаться с места. Караван переселенцев пришел в движение.

Начинающий репортер, стоя вместе с провожающими, наблюдал за тем, как кавалькада тронулась в путь, сопровождаемая разнообразными звуками. Колеса скрипели. Младенцы плакали. Собаки лаяли. Скот мычал, ревел, фыркал и блеял. В своей статье репортер описал эту какофонию как «звуки переселения на запад». Молодой человек пожелал им счастливого пути. Через неделю он напишет о падении Аламо в Техасе, а позже о мести техасцев при Сан-Хасинто, где они под командованием Сэма Хьюстона разгромили войска Санта-Анны и объявили независимость территории от Мексики.

Караван из Виллоу-Гроув двигался в сторону Республики Техас.

Часть 2

1836–1859 гг.

Глава 27

В первую же ночь, когда фургоны поставили кругом, образуя укрытие для людей и загон для животных, Джессика поняла, что от нее никакой помощи не ожидают. Другие женщины бросились кормить свои семейства и готовиться ко сну. Джессика наблюдала за суетливой, но хорошо организованной деятельностью вокруг, чувствуя себя совершенно ни на что не годной. Матери посылали маленьких детей собирать дрова для костра и носить воду. Дети постарше копали ямки, в которых складывали хворост. Мужчины распрягали, стреноживали и кормили животных. Откуда ни возьмись появились небольшие жаровни, вертела, сковороды и разного рода столовые принадлежности. Вскоре варево в кастрюлях забурлило, запахло кофе. Джимми и Мэдди, семейная пара рабов, которыми Сайлас заменил Лазаря и Кассандру, должны были создавать Толиверам комфорт на бивуаке.

Закутавшись в свою модную голубую накидку из мериносовой шерсти, Джессика сказала Сайласу, который впервые за день подъехал близко к ее фургону:

– Я чувствую себя здесь… обузой.

– Вовсе нет. Вы сегодня очень помогли мне с Джошуа.

– С ним интересно возиться. А каковы мои обязанности?

– Никаких. Главное, не болейте.

– М‑да. Мы не можем себе позволить, чтобы я умерла прежде, чем вы отстроите свою плантацию.

Сайлас собрался было еще раз сказать, что она предвзято воспринимает его намерения, но потом передумал и вместо этого произнес:

– Скажите Типпи, чтобы впредь ставила умывальник в свете лагерного костра. Тени придают не только конфиденциальности, но и опасности. Во тьме можно очень легко похитить человека, и никто вас не хватится, пока не обнаружат пропажу.

– Меня похитят? С какой стати кому-то меня похищать?

– Надеюсь, воображение поможет вам ответить на этот вопрос и отнестись к моим словам со всей серьезностью, мисс Виндхем.

К костру подошел Джереми.

– В целях выкупа, Джесс. – Он обратился к девушке с помощью укороченной, несколько фамильярной формы ее имени, которую сам же придумал. – Или воин из племени крик захочет в жены белую скво.

– Или и того хуже, – с многозначительным видом подняв брови, добавил Сайлас.

– Вы… вы пытаетесь меня напугать?

– Нет, мисс Виндхем, – возразил Сайлас. – Мы хотим вас защитить. Всегда оставайтесь в свете костра.

Джессика не осмелилась оспаривать запрет и теперь умывалась, сидя в фургоне, приглядывалась к теням и прислушивалась к странным звукам снаружи. Две недели она лежала ночью на соломенном тюфяке подле Типпи почти без сна, уставившись на брезентовую стену фургона, и со страхом ждала появления крадущейся фигуры или украшенной перьями головы индейского воина.

С самого начала Джессика поняла, что избалованную дочь Карсона Виндхема не приняли в сплоченное сообщество каравана. Помимо ее двусмысленного положения в качестве жены Сайласа Толивера, Джессика имела неосторожность обращаться со своей служанкой и кучером конестоги как с ровней, что подтверждало слухи о ее аболиционистских взглядах, которые просочились еще до того, как караван двинулся в путь. Члены семейств, владеющих рабами, в особенности мужчины, бросали на нее косые взгляды. Джессика была уверена, что они запрещают своим женам общаться с ней. «Как будто они боятся, что я раскую рабов и силой угоню их», – пожаловалась она Типпи. Другие не искали дружбы с Джессикой только из‑за разницы в социальном положении, а сама девушка просто не знала, как навести мосты взаимопонимания между собой и окружающими.