Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона - Марвин Кей

— Что он сделал вам теперь? — спросил таксист.

— Ничего. Я говорил вам.

— Я вам ничего не делаю.

— Я хотел, чтоб вы остановились.

Машина завизжала тормозами, и Холмс с Эдди вытащили из нее миссис Вамберри.

— Сколько я вам должен? — спросил Эдди.

— Больше, чем вы можете заплатить, — сказал таксист, и машина исчезла в ночи.

— Итак, где мы, черт возьми? — озираясь по сторонам, спросил Эдди.

— В дальнем конце Бейкер-стрит, — ответил Холмс. — Я, пользуясь возможностью, заглянул в сумочку миссис Вамберри, чтобы разузнать о ней кое-что, и обнаружил, что она живет в доме номер 2218. Помогите мне отнести ее в ее квартиру.

Двое мужчин пронесли все еще находящуюся в полубессознательном состоянии женщину через два лестничных пролета. Затем Холмс снова порылся в ее сумочке и нашел ключи от входной двери. Он открыл дверь, и они опустили женщину на стул и постарались привести ее в порядок, как поступают джентльмены в таких случаях.

— Может, сделаем себе чай, раз уж мы здесь? — предложил Холмс, направляясь в кухню.

— Мне не нужно, спасибо, — отказался Эдди.

— Как не по-британски!

— Ничего не поделаешь, — сказал Эдди. Затем понизил голос: — У меня уже два дня нерегулярный стул.

— Как некстати! — бросил Холмс.

— О чем вы?

— У меня на Бейкер-стрит всегда есть кое-что другое Нерегулярное.

— Вижу, вы уже дома, — заметил Ватсон, отводя взгляд от бутылки шампанского, которую он опустошил за время отсутствия сыщика. — Миссис Вамберри пришла в себя?

— Она еще спала, когда я привез ее домой, — сказал Холмс. — Я оставил записку, в которой объяснил, что мы не заинтересованы в этом деле.

— И все-таки непонятно, что же произошло с Гран Сьеклем ее мужа? — спросил Ватсон.

— Одной мысли о том, что его давали нашим соседкам, достаточно, чтобы мне начали сниться кошмары, — сказал Холмс. — Нет, Ватсон, с этим делом я никогда не разберусь. — Он выдержал длинную паузу, во время которой налил себе в бокал шампанского. — Более интересная загадка — кто этот неизвестный почитатель, приславший нам такое чудесное шампанское.

— Почему бы не посмотреть коробку из-под него? — предложил Ватсон.

— Я так и сделал, — признался Холмс. — Но там почти ничего невозможно разобрать.

— Даже человеку с вашим выдающимся логическим мышлением?

— Дедукция пока с этим не справляется, мой друг, — ответил Холмс. — Мне очень сложно найти грамотную подсказку, ведь даже «Б» в Бейкер-стрит, 221-Б выглядит в точности, как восьмерка.

— Какая досада! — сказал Ватсон. — И что, совсем нет никаких подсказок?

— Ну, всего одна, — ответил Холмс. — Человек, приславший это, очевидно, является страстным поклонником скачек.

— Как вы это определили?

— Вы ведь знаете, что Гранд Секл — фаворит на предстоящих Эпсомских скачках, а наш таинственный филантроп, очевидно, пытался попросить меня поставить на него, написав его имя жирными буквами на коробке. Конечно, с ужасными ошибками.

— Стоит ли мне вообще упоминать в моих записях о сегодняшнем вечере? — произнес Ватсон.

— Я бы не стал, — устало ответил Холмс. — Я отказался от одного дела, а что касается второго, то не нашлось достаточно улик, чтобы можно было его решить. Думаю, это не последний случай.

— Ну что ж, если каждый день будет приносить нам по дюжине бутылок отличного французского шампанского, то это неплохо, — сказал Ватсон, снова наполняя бокалы.

— Я выпью за это, — отозвался Холмс.

Приключение на бульваре Убийств

«Ричард А. Люпофф» (приписывается Джеку Керуаку)

Среди бумаг мистера Р. есть написанная от руки записка, полученная от одного писателя-романиста «бит-поколения»:[24] «Я балдею от Шерлока, плюс мне нужны деньги». Ахиллесовой пятой мистера Р. была просьба любого писателя помочь деньгами, поэтому он пригласил «Дж. К.» к себе домой, чтобы тот мог прочесть записи Ватсона о «преследовании и аресте Гарета на бульваре убийств — дело, после расследования которого Холмс получил письмо с благодарностью от президента Франции и орден Почетного легиона». Несколько часов спустя мистер Р. нашел Дж. К. растянувшимся на столе, возле которого он оставив его, — тот был пьян в стельку. На столе и на полу валялись исписанные карандашом листы. Мистер Р. с трудом сложил их по порядку и прочел: «Приключение на бульваре убийств» — это был рассказ, который не имел никакого отношения к записям Ватсона. Он вытолкал автора и отказался ему заплатить. Приятели этого писаки месяцами угрожали ему и в конце концов согласились решить это дело в суде. Суд постановил, что рукопись представляет как коллекционную, так и историческую ценность, и что мистер Р. должен выплатить Дж. К. гонорар в сумме один доллар. — Дж. А. Ф.

* * *

В один из туманных вечеров мы с Холмсом сидели перед камином на Бейкер-стрит, я поинтересовался, ушла ли уже спать миссис Хадсон, потому что был голоден и с удовольствием съел бы, к примеру, кусочек австрийского кремового торта или знаменитой миссис-хадсоновской копченой рыбы со сливками — я люблю ее копченую рыбу со сливками, хотя Холмс считает, что она годится только на завтрак, а мне кажется, что самое время кушать и копченую рыбу со сливками, и сливки с копченой рыбой, и копченую рыбу в сливках, и сливки в копченой рыбе, но об этом еще нужно подумать. У наших ног потрескивал и пощелкивал огонь в камине, на полке которого лежал крепкий табак и дырами от пуль было выведено: Виктория, королева Объединенного королевства Англии, Шотландии и Уэльса, императрица Индии и заморских Доминионов, Защитница Веры и все остальные титулы нашей выдающейся монархини. Раздался стук в дверь.

Я удивился: кто мог явиться на Бейкер-стрит в такое время суток? Неужели какой-то посетитель постучал в нашу дверь? В это время приличные мужья получали удовольствие, находясь дома, в лоне семьи. Наверное, мальчик-посыльный, а может быть, миссис Хадсон прочитала мои мысли и поднялась по лестнице дома 221-Б, чтобы предложить Холмсу и мне чай, лепешку, копченую рыбу, пирог, кусочек сыра, горох, переполох.

Это и в самом деле была миссис Хадсон, полная седая женщина, заботливая, как мама. Мне было интересно больше узнать о ней, узнать, кем был мистер Хадсон, какой она была в детстве, школьницей, невестой, представить, что когда-то давно она была гордостью своей матери где-то в Суррее или в Хэмпшире, а возможно, в Шотландии, потому что миссис Хадсон говорила немного картавя; я хотел увидеть ее крошечной девочкой, играющей с обручем, или мячиком, или куклой, наслаждающейся солнечным летним днем, присматривающей за маленьким братиком или сестричкой, или как за ней присматривали братья или сестры, которые были старше и выше, и, надеюсь, ее не обижали ни более высокие и старшие, ни старшие и более высокие, ни даже младшие и более высокие, ни старшие, но невысокие сестры или братья, ни дядя с тетей; может быть, у матери миссис Хадсон была сестра.

— Ватсон! Ватсон, не могли бы вы открыть дверь, разве вы не видите, что я занят?

Холмс был занят тем, чем он был так часто занят, когда я наблюдал за ним, сначала со стыдом тайного наблюдателя, а он со стыдом затворника, которому неловко от того, что за ним наблюдают, но затем через какое-то время я понял, что мне нравится это, нравится наблюдать за ним, и мне кажется, ему нравилось, что за ним наблюдают, тайный наблюдатель и объект его наблюдения разделяли взаимное удовольствие, взаимный неприличный секрет, тайную радость и радостную тайну. Холмс закатал один рукав и перевязал вену жгутом, рану вокруг токи, или вытесанного из дерева оружия маори, которое он, как мне кажется, забрал у убийцы, темнокожего бандита, плохого человека, убийцы убийцы, убийцыубийцыубийцыубийцыубийцы во время одного из своих знаменитых расследований. Или, может быть, это инспектор из Скотланд-Ярда, который пришел просить великого Холмса оказать содействие полиции в одном из дел, трещавших по швам? Он часто помогал им, когда они не в состоянии были сами справиться, считая их висячими, неразрешимыми, невозможными, загадочно связанными с загадочными головоломками, дилеммами, задирами, гордиевыми узлами для человеческого мозга, — вот что инспектора приносили Холмсу, а он никогда не отправлял их назад, он говорил, что сделает это, и Холмс делал, хотя говорил, что никогда не возьмется задело, которое не вызывает у него интереса, не распаляет его любопытства. Все, что угодно, лишь бы это удерживало его от иглы, от перевязывания вены жгутом и прокалывания своего тела стерильным шприцем, чтобы он не подхватил какой-нибудь смертельной бациллы, чтобы она не попала в его вену, в его руку, чтобы не попала в кровь, не достигла сердца, могущественного сердца Холмса, которое так билось на Бейкер-стрит, что его могли слышать от Дувра до края света, до Святого Иоанна, до самых дальних королевских гарнизонов в четырех частях света. И я положил свои газеты, «Вечерний обзор» и «Рекламодатель», на стопку с «Дейли Экспресс», «Морнинг Стандард», «Иллюстрированный Лондон и мировая рассылка», в которых я сравнивал и сопоставлял отчеты о серии ужасных убийств в районе Уайтчепел, известном как Бульвар Утраченной Надежды, где дьявол, очевидно, разрезал на куски падших молодых женщин тяжелым острым камнем. Убийства действительно меня шокировали, и я был в состоянии только исполнять свой долг, вырезать и сопоставлять отчеты о каждой кровавой детали, каждой капле крови, каждой ужасной ране, каждом широко раскрытом глазе, каждом наводящем ужас лице, каждом непостижимом зверстве, читая лежащие рядом вырезки, рассказы о странных событиях и обычных делах, таких как поиски по всему району пропавшей студентки, оказавшейся сестрой высокопоставленного иностранца, которая посещала занятия в Лондоне инкогнито, готовя себя к выступлению на сцене в своей родной стране или, возможно, планируя сбежать из дома и присоединиться к бродячей цирковой труппе. Автор статьи называл пропавшую женщину «сумасшедшим мимом из Мейфэра», из-за чего я рассмеялся.