Полное собрание стихотворений и поэм. Том II - Эдуард Вениаминович Лимонов

Всё тело ощущает боль. Осязанием занимается всё тело.

е) Аппарат размножения связан, очевидно, с другими аппаратами чувств и является их ответвлением. Впрочем, я, кажется, ошибся, да, точно, я ошибся, включив его сюда. Это уже относится к работе человеческого организма.

Тут нельзя ли предположить, если учесть, что осязанием занято всё тело, что всё тело также может видеть, как и глаза, также слышать, как уши, и нюхать, как нос и вкус различать, как рот.

Недавно появились слухи и факты о видении пальцами. Так может, человек мог ощущать раньше всем телом то, что потом перешло к отдельным органам аппаратом тела. Ведь осязание — и боль от его крайних проявлений принадлежит всему телу. И ведь вот есть открытия о видении пальцами. Ладно, помолчим об этом.

Что же такое чувства, вернёмся к началу. Это свойства моего тела, присущие ему при соприкосновении с предметами.

Добавим, что эта формулировка полностью соответствует только осязанию. Для других её расшифрую. Какие свойства моего тела при осязании, то есть при соприкосновении его с предметом. Если предмет колючий — острый — остро. Если он очень горяч — горячо очень. Если он сыр — мне мокро. Если он тёпел — мне тепло. Чувства это: колючий, раскалённый, тёплый, мокрый, холодный. (Больно — это отношение организма к чувству.)

Далее во вкусовых ощущениях: горько, сладко, кисло, терпко, вяжуще. Три первых основные, а остальные уже смешанные очевидно. (А как организм отвечает на сладкость, кислость — это уже его дело конкретное. Хорошо мне — это уже мысль.)

Также зрительные: большой, маленький (осн.), цвета сюда входят и многое другое.

Также ощущения носом запахов — тут уж и не знаешь, что назвать, тут крайне ограниченно: сырость, сухость, а дальше подмывает написать запах сероводорода, запах кала и пр. Но это уже работает мысль, она узнает.

Звуки. И того меньше их, когда начинаешь думать. Громкий, тихий.

Тут побежим скорей вперёд, чтоб не потерять мысли. Весёлость, как повашему, это чувство. Как можно ощутить весёлость. По-разному: поглядев на голубое небо. И ещё плюс хорошо поев. То есть вкусовые раздражители удовлетворены и зрительные они получили своё и, сложившись, образовали чувство весёлости. Чувство ли оно? Мне думается, нет. Почему нравится голубое небо? Почему моему телу вид неба нравится. Как так нравится? Что находится в нём такого, что мои глаза. Нет, не так. Мои глаза раздражились от цвета голубого от обширности небесного предмета, т. е. воздуха и от его голубого цвета. Но кто сказал да. Кто сказал нравится. Кто отдал команду смеяться. Глаза ведь они только раздражились. И всё. Считаю, что внутри меня какой-то аппаратик зарегистрировал это раздражение — ага, раздражение вот такое — не спутал с другим ни с каким, ни с серого неба раздражением — а именно это — и передал его туда, где всё зарегистрировано и как следует организму на это отвечать раздражение. Соединилось это раздражение с двигательными концами мышц и моё лицо расплылось в улыбке. Откуда же моё тело знает, как ему ответить на это вот раздражение. Откуда оно приобрело это знание. Да ведь бывает, что я не улыбаюсь голубому небу. Когда я занят чем-то иным. Нет, не только тогда, но и тогда, когда ничем не занят, я могу не улыбнуться голубому небу. Не обязательно.

Где же тут ответ. Может быть, я улыбаюсь только тогда, когда я думаю о том, что это хорошо. Поглядел на голубое небо, подумал — хорошо и улыбнулся. Но мог же подумать, что хорошо, но не улыбнуться. А просто пройти, а мысль в голове. Может быть, голубое приятно моему телу — раздражение на голубое. Но ведь часто приятно и чёрное, и жёлтое, а ещё приятно и зелёное.

«Писатели в прошлом…»

Писатели в прошлом умели читать своих предшественников. Умели брать от них те навыки, которые необходимы профессионалу, не особенно затрачиваясь на приобретение этих навыков самим. Мы же не умеем этого делать. И у нас отсутствует смелость. Мы не считаем себя готовыми к написанию больших связанных кусков — полотен.

Начиная «формалинничать», наши забывают основной принцип — серьёзность жизни человека, которую они описывают. Да и себя самих они, очевидно, не могут рассмотреть серьёзно.

У них ущербный принцип исходная позиция какая-то такая, будто смысл имеют разговоры, характеры людей, их профессиональная деятельность, а не их жизнь. Отсюда нет трагизма в таких произведениях. Нет, значит, ощущения подлинности. К жизни своей и изображаемого персонажа надо относиться с трагизмом, прочувствовав каждую утекающую навсегда минуту, старение своего организма и единственность его, и отсюда важность всех действий, поступков и мыслей.

Раньше писатели как бы принимали это ощущение единственности человеческой жизни от других, если не от себя. Это было само собой разумеющимся. И потому даже второстепенные писатели того времени грешат чем угодно, только не отсутствием трагизма.

Надо давать понимать в каждой строчке, что этот человек умрёт, что этим мы, люди, и интересны, а будь мы бессмертны — мы как бы были скучны.

И потому не только люди необыкновенные чем-то интересны. Но интересны люди и совсем обыкновенные, напротив того, чем-то мелкие и мерзкие. Где-то есть такие области, что там смыкаются и благородный необыкновенный человек, и обычная обычность. Всё начинается с человеческих штанов, где стоит запах мочи, если их долго носить, как мужские, так и женские. И только у тех, кто имеет свою ванную комнату и моется на дню по два раза, этот запах исчезает. Но таких мало, чтоб уделяли этому время.

Дух у нашей литературы не тот (у искренней более или менее её части), а того духа, великого духа русской литературы, нет.

Очевидно, ею занимаются не те люди. Или те ещё не родились после продолжительно кровавой прополки русских людей, а ещё более после прополки их умов.

В жизни своей они те что есть, не разобрались, что ли. Самосознания не достигли.

«Попозднее радостью пронятый…»

Попозднее радостью пронятый

жил себе и в жизни был чудак

В ранних же годах считал её проклятой

и от ней испытывал он страх.

Но тогда он не умел подумать

обо многих меленьких вещах

ни о вилке с салом ни о солнце

ни о до́ске, пахнущей ай как.

Как идут по этой до́ске жилы

дерева тугие напряженья

и как гвоздь хорош своим единым

обликом резным и строгим.