Дюжина черных роз - Нэнси Коллинз

— Отойди от окна, — прошептал Томми голосом куда более старым, чем полагалось бы в его тридцать три года. — Не надо смотреть, что там делается.

— Не могу, — ответила Дженис. Она, обхватив себя за плечи, глядела, как трое «звездников» ногами забивают до смерти какого-то старика. — Как услышу такие крики, так мне надо выглянуть и посмотреть — а вдруг это кто-то знакомый? Это у меня инстинкт.

— Самосохранение — тоже инстинкт, — хмыкнул Томми, не отрывая взгляда от ложки, которую подогревал. — Иди садись, а то еще привлечешь их внимание. — Он воткнул иглу в мокрую вату и привычным движением стал набирать коричневатую жидкость в шприц. — Иди сюда, тебя хорошее ширево ждет.

Дженис замотала головой, тощие грязные пряди волос отодвинулись с лица назад.

— Не. Не буду сегодня. Слушай, может, у меня глюки — но что-то сегодня не так. Кожа вся натянулась и покалывает, как перед сильной грозой. Ты не чувствуешь?

Томми сухо рассмеялся, обматывая руку резиновым жгутом.

— Я, детка, бросил чувствовать всякую фигню уже давным-давно.

* * *

Отец Эймон стоял перед алтарем на коленях, зажав в одной руке четки, в другой — бутылку дешевого бурбона. В неверном свете обетных свечек лица штукатурных святых казались прокаженными. Все время после заката слышались какие-то звуки — иногда вроде плача младенца на паперти, который переходил в хихиканье, дьявольский смех, но отец Эймон не знал, это на самом деле или галлюцинации. Он закрыл глаза, но услышал свой голос, вместо молитвы произносящий: «Уколов себе палец...»

* * *

Есть несколько способов убить нежить. Один из них — огонь. Другой — выставить на солнце. Обезглавливание тоже действует на нежить не хуже, чем на живых. Но это все методы относительно быстрые, а Дециме не хотелось, чтобы было быстро. Ей хотелось заставить свою пленницу мучиться.

Существует одно стойкое заблуждение: считается, что, раз вампиры мертвы, они не чувствуют боли. Это абсолютная неправда. Да, действительно, у них очень высокий болевой порог по человеческим меркам, но они отлично знают, что такое боль. Децима была решительно настроена дать своей пленнице почувствовать все виды муки, которые только существуют.

— Ты думала, ты умнее всех? — осклабилась Децима, опуская трубу на ключицу неизвестной и ломая кость, как зеленую веточку. — Думала обмануть нашего господина? Я знала, что тебе доверять нельзя!

Импровизированная дубина ударила в левый бок связанной, круша ребра и вбивая осколки в легкие.

— Я это сразу поняла, как только тебя увидела! Но мужчины — дураки, даже мертвые. Он на тебя смотрел и хотел тебя, я видела это в его глазах!

Труба ударила в селезенку, разрывая ее, как детский шарик.

— А знаешь, я даже рада, что тебе удалось столько натворить. Хотя бы избавились от этой слюнявой коровы, на которую он молился! Как он мог ее мне предпочесть? После всего, что было...

Труба обрушилась на левое, потом на правое колено неизвестной.

— Он мой! И я принадлежу ему! У нее никакого права не было его в себя влюбить! Он должен любить меня, а не ее!

Децима тыльной стороной ладони отмахнула неизвестную по лицу, круша скулы и выбивая челюсть в сторону. Забить пленницу до смерти она не боялась — от таких ран нежить не умрет. Тело вампира может восстанавливаться бесконечно, если его питать как следует.

Она шагнула назад — оценить свою работу. Неизвестная висела на цепях, похожая на игрушку на веревочке в детской лотерее, а не на что-нибудь живое. Кровь капала из носа и рта, правый глаз заплыл так, что открыть его было невозможно.

Децима заметила кожаную куртку неизвестной на полу и наклонилась ее поднять. Она думала было взять ее себе вместо своей старой — размер один, но раз так, то можно и другое применение ей найти. Охлопав куртку, Децима что-то нащупала в нагрудном кармане. Это оказался пружинный нож с украшением. Рукоятка была сделана в виде золотого дракона с рубиновым глазом. Из любопытства Децима нажала на камень, и выскочили шесть дюймов серебряного лезвия, похожего на замороженный огонь, чуть не проколов ей ладонь. Децима уронила нож, как змею. Не принадлежа к клану Тремере официально, она достаточно давно была с Эшером.

— Заклятие! — Со страхом и ужасом она обернулась к висящей в цепях неизвестной, глядящей безмолвно одним налитым кровью глазом. — Из какой же ты породы Своих, если можешь носить при себе такое лезвие?

Неизвестная улыбнулась. Улыбнулась. Улыбнулась — все шире и шире, пока не стало казаться, что губы ее встретятся на затылке. Звук, средний между львиным рычанием и скрежетом зубчатой передачи, вырвался из разбитой груди. Децима не сразу поняла, что это смех. Неизвестная запрокинула голову, и смех изменился, став ревом, нигде не слыханным, кроме самой глубокой бездны.

Вокруг нее, как вокруг какой-то адской святой, затрещал нимб пурпурной энергии. Децима прикрыла глаза вскинутой рукой: это из головы неизвестной ударил сноп черного света и пробил потолок. Озоновая вонь наполнила комнату, завыл невесть откуда взявшийся ветер.

Другая была на свободе. И эта свобода будет оплачена Адом на Земле.

* * *

Марвин Копек сидел, согнувшись почти вдвое, зажав руками уши, чтобы заглушить крики. По окаменелому лицу струились слезы. Мысленным взором он видел, как его лучший друг наступает на мину и превращается в кровавые лохмотья, а вот крестьянка прижимает к груди наполовину красного, наполовину обугленного ребенка и воет без слов, а вот вьетминский офицер вдвигает ствол во влагалище перепуганной девчонке и спускает курок. Вопли в мозгу смешались с воплями снаружи, и Марвин Копек решил, что с него хватит. После этих двадцати пяти лет он больше не боялся, страх сменился гневом. Он встал, отбросил одеяло и подошел к узкой лежанке, служившей ему постелью. Вытащив сундучок, он откинул крышку. Все было на месте, как он оставил в 1970 году.

* * *

Дженис уставилась на набранный шприц, потом посмотрела на Томми. Он валялся на кресле, уже в отключке, блевотина засыхала на рубашке. Дженис подобрала шприц, посмотрела хмуро на корку засохшей крови, потом закрыла глаза и собралась воткнуть, но что-то заставило ее остановиться и открыть глаза.

— На хер! — рявкнула она, запуская шприцом в стену.

Раздался гром. Илиана, зная, что этого делать не надо, подошла к окну. Мерзавцы на улице перестали бить свою злополучную жертву и запрокинули головы, как волки, почуявшие грядущую бурю. По улицам и водосточным канавам неслись старые газеты и прочий мусор. Небо над Городом Мертвых завихрилось, как чернила в аквариуме. Тучи цвета зрелого синяка летели вперед, и брюхо их озарялось то и дело багрово-белым светом. А эпицентром заваривающейся бури была твердыня Эшера.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});