Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи

Как и все мужья, снедаемые беспокойством, Гильем пустил лошадей в галоп. Сидя на заднем сиденье экипажа, Анжелина смотрела, как перед ее глазами мелькают тополя, растущие по берегам Сала.

«Сейчас я приеду в мануарий Лезажей, о чем я так мечтала в то время, когда была влюблена в этого человека. Сколько раз я любовалась этим маленьким замком на вершине холма! Боже, до чего я была доверчивой!»

Бешеный галоп, которым ее бывший любовник заставил мчаться лошадей, не способствовал разговору. Молодая женщина готовилась осматривать Леонору, как любую другую свою пациентку, надеясь, что новой трагедии не произойдет.

«Когда-то эти люди обвинили маму в смерти их дочурки. Наверняка Оноре Лезаж не одобрит моего приезда. Ну что ж, я не боюсь этого господина, который относится ко мне с таким презрением».

Анжелина чувствовала себя сильной, способной противостоять всему миру, и собственная решимость приводила ее в замешательство. «Это благодаря Луиджи. Мне удалось попросить у него прощения, и он простил меня. Господи, как мне было хорошо с ним!»

Фаэтон резко остановился. Анжелина увидела, что они находятся около каменного крыльца дома, почти все окна которого были освещены. К фаэтону бросился слуга, чтобы позаботиться о взмыленных лошадях.

— Быстрее! Я боюсь худшего! — бормотал Гильем, помогая Анжелине выйти.

Анжелина посмотрела Гильему прямо в глаза и спросила:

— Твой отец знает? Ты сказал, что привезешь меня?

— Да, разумеется. Сначала он отказывался, но потом смирился. На кону жизни моей супруги и нашего ребенка. Не время вспоминать старые обиды.

Схватив Анжелину за руку, он потащил ее в вестибюль, не прибавив больше ни слова. Они стали подниматься по большой каменной лестнице, устланной красным ковром, который был закреплен медными поперечинами. Анжелина мимоходом заметила кричащую роскошь интерьеров, типичный для Второй империи декор, позолоту, тяжелые драпри и инкрустированную мебель.

— Гильем, у твоей жены отошли воды? — спросила Анжелина, когда они шли по коридору, в который выходило множество дверей.

— Нет. Боли начались внезапно, без всякой причины, — ответил Гильем. — Это здесь. Клеманс, моя невестка, не отходит от Леоноры. Две служанки тоже.

Гильем толкнул створку двери, инкрустированную слоновой костью и украшенную позолотой.

Анжелина, надевая халат, смотрела на огромную кровать под балдахином. На ней лежала Леонора, бледная, с полузакрытыми глазами. Служанки в черных платьях и белых передниках стояли поодаль. На лицах обеих женщин застыл ужас. Клеманс, жена старшего брата Гильема, сидела на стуле. Перебирая четки, она тихо молилась.

— Мадам, — обратилась повитуха к роженице, — вы можете говорить? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь.

Леонора открыла глаза и встретилась с сочувственным взглядом Анжелины Лубе, взглядом с отблесками драгоценного камня. Она застонала.

— Гильем, — проговорила она, протягивая руку к мужу, — я не хочу, чтобы эта девица находилась здесь! Где доктор? Твой отец обещал мне, что приедет доктор.

Несмотря на слабость и регулярные схватки, Леонора Лезаж, похоже, была полна решимости выгнать незваную гостью из своей комнаты.

— Гильем, вели ей уйти. О! Боже, как мне больно! Как мне плохо!

Леонора мотала своей белокурой головкой из стороны в сторону, а ее тело извивалось под простынями.

— Послушай, дорогая! Не веди себя как ребенок, — резко оборвал ее Гильем. — Мадемуазель Лубе пользуется прекрасной репутацией. Я непременно хочу, чтобы она тебя осмотрела и поставила свой диагноз. Доктор скоро приедет. Лучше выслушать два мнения, проконсультироваться с двумя компетентными людьми.

Анжелина терпеливо ждала. Она не имела обыкновения заниматься будущей матерью, если та не соглашалась. Подобные случаи уже были в ее практике. Некоторые пациентки без всяких оснований отказывались от ее помощи, полагаясь на опыт матери, бабушки или соседки, якобы способных правильно принять роды.

— Схватки становятся все более частыми, — сказала вдруг ровным голосом Клеманс Лезаж. — Увы! Думаю, что ребенок начал выходить. Совсем недавно крики Леоноры были просто душераздирающими.

— У нее все еще идет кровь? — спросила повитуха, ибо это был очень важный момент.

— Нет. Кровотечение прекратилось, — ответила молодая женщина с ничем не примечательным лицом и тонкими губами, каштановые волосы которой были тщательно уложены над ушами.

— Мне надоела эта комедия! — взорвался Гильем. — Вы обе, выйдите отсюда!

Гильем обращался к служанкам, которые мгновенно исполнили его приказание. Властным жестом он сдернул простыню и одеяло, под которыми на боку лежала его жена. Ее длинная ночная рубашка из розового батиста была пропитана кровью.

— Мадам, позвольте все же мне вас осмотреть, — мягко сказала Анжелина. — Позвольте ради вашего ребенка, маленького невинного существа, который доставит вам столько радости, если выживет. Как прошли ваши первые роды?

Леонора злобно посмотрела на Анжелину и ничего не сказала.

— Тогда не возникло никаких проблем, — ответил вместо нее Гильем. — До срока оставалось примерно три недели, и ребенок весил три килограмма. Но мы нашли хорошую кормилицу, и он быстро стал набирать вес.

По-прежнему ожидая согласия Леоноры, Анжелина стояла около кровати. Сложившееся положение тяготило ее. Она думала, что эта молодая мать, капризная с виду, вероятно, наслушалась сплетен о ней или о ее матери Адриене Лубе. «Оноре Лезаж осмелился ударить маму и подать на нее жалобу, — вспоминала она. — Гильем не придает значения этому давнему делу, но я готова спорить, что его жена считает меня опасным созданием, неспособным… Или же есть другая причина!»

В конце концов Клеманс сочла необходимым вмешаться. Положив четки на прикроватный столик, она встала и склонилась над Леонорой.

— Леонора, будьте разумны! Я живу в этом краю вот уже три года и уверяю вас, что здесь мадемуазель Лубе любят и уважают за ее знания и талант акушерки. Вовсе не по-христиански жертвовать ребенком из-за глупых предрассудков.

Неожиданно для всех Леонора залилась слезами и едва слышно прошептала «да».

— Приступайте, — добавила она, закрыв глаза и переворачиваясь на спину.

Это слово было обращено к Анжелине, которая не стала терять времени. Клеманс явно была настроена помогать ей. Она молча протянула Анжелине большую чистую простыню, чтобы та приступила к осмотру, памятуя о стыдливости Леоноры. Гильем отошел от них и встал у окна.

— Ребенок скоро выйдет, — сообщила повитуха. — Мужайтесь, мадам. Он идет ягодицами, и одна ножка уже высвободилась. Сейчас вам надо тужиться.