Давай никогда не встретимся - Алена Лайкова

Чтобы узнать второго, нужно увидеть лицо. Риск моего плана был велик, но за последнее время я привыкла рисковать.

– Потуши все источники света в гостиной – люстру, лампы, приборы, всё, что даёт свет. Проследи, чтобы на проходе к моему месту никто не сидел. Я буду выступать в темноте. Это станет нашей фишкой на сегодня – только голос и никакой внешности.

– Но это глупо! – Майя даже подскочила. За дверью слышался голос Влада, приветствующего, судя по всему, прибывшего продюсера. – Зачем тогда было одеваться, краситься? Твой неповторимый стиль пропадёт впустую! Да и кто вообще выступает в темноте?

Пришлось придать лицу просительное и отчаянное выражение.

– Пойми, я не смогу по-другому, – заговорила я так горячо, как могла. На кону стояла моя жизнь, так что дрожь в голосе была не притворной. – Столько слушателей не было никогда. Да ещё этот продюсер… Я смогу играть, только если никого не увижу и никто не увидит меня. Без этих сверлящих взглядов в упор и случайных зрительных контактов. Только пение как для себя. Это очень важно, Майя. Я прошу твоей помощи. Пожалуйста.

Майя потрясённо покачала головой. Кивнула на моё платье.

– А как же образ?

– Чёрт с ним с образом. Так надо.

Ещё секунду помявшись, подруга тяжело вздохнула. Сдалась. Я чуть не бросилась обнимать её от счастья, но вовремя сдержалась. Сейчас я обожала Майю больше, чем когда-либо в жизни.

– Я позову тебя, – сказала Майя и скрылась за дверью.

Взяв гитару, я крепко сжала её в руках. Пальцы слабо дрожали. Через пару минут в дверь постучали, и, гордо подняв голову, я вышла в тёмный коридор.

Идти пришлось на ощупь, благо за двадцать с лишним лет заучила всё в доме наизусть. Глубоко вдохнув, я шагнула в гостиную. Внутри всё сжималось от ужаса. Я физически его чувствовала. Принц был там. «Не сработает», – с отчётливым ужасом поняла я. При такой близости нас не спасут никакие мои уловки. Ничто не справится с притяжением душ. Не знаю, как: споткнусь ли я о него в темноте или же, ведомый чарами, он включит свет, как я когда-то сняла с лекаря маску, но что-то обязательно случится. Оставалось только принять судьбу достойно и получить удовольствие от последних минут жизни.

Проходя мимо стены, на которой висел выключатель, я чуть не сдалась и не щёлкнула кнопкой. Содержалась с трудом. Спокойно. Не отчаивайся. Проследовав на выбранное заранее место, я аккуратно села в темноте на стул. Вгляделась в мглу, гадая, где он. Все чувства кричали внутри, обострившись до невозможности.

– Приветствую вас на моём квартирнике! – начала, облизнув пересохшие губы. – Сегодня выступление пройдёт в необычном формате. Мы привыкли воспринимать мир с помощью всех органов чувств разом и не можем из-за этого сконцентрировать внимание лишь на одном из них. Я предлагаю вам на этот вечер отключить зрение. Пусть останутся лишь звуки, лишь голоса и пение, и ничто не мешает вам открыться им навстречу.

Из темноты откуда-то сбоку послышался шорох, и я дёрнулась в ту сторону головой. Всем телом ощутила, что Влад только что испытал это странное томящее дежавю при звуке моего голоса и сейчас мучительно вспоминает, вспоминает… Не давая себе опомниться, положила пальцы на гриф.

– Устраивайтесь поудобнее. Мы начинаем.

И заиграла «Циферблат», новую, сочинённую едва ли месяц назад песню о девушке, видевшей сквозь время. Закрыла глаза – всё равно темно. Голос зазвучал почти как на последней репетиции, и всё-таки в нём прорезались тревожные, грустные нотки. Я вдруг отчётливо увидела его лицо под закрытыми веками, не нынешнее, а то, бывшее, принадлежавшее лекарке. Мы стояли друг напротив друга, и мир рушился вокруг нас по пикселям, как виртуальная реальность. Я улыбнулась, откуда-то из другой, прошлой реальности протягивая руки к гитаре. Пела и сама себя не слышала. Его присутствие пробудило цепочку воспоминаний, и я с готовностью окунулась в них, проживая каждое воплощение заново. Находиться одновременно в двух мирах было забавно и странно.

Вторая песня. Злая, бравая, храбрая. Слова, толкающие на преступления, борьбу, смеющиеся над всем миром и в то же время отдающие ему между строк своеобразную дань уважения. Я вновь стала разбойницей, женой вора и его же вдовой. Я стояла на улице, следя за богатым домом, где хохотали, разговаривали, веселились, и губы дрожали от едва сдерживаемого воя. Пока у других всё было хорошо, я второй месяц справлялась с потерей. Конечно, не мужа.

– Всё хорошо?

Я подняла глаза. Рядом стоял мужчина и участливо смотрел на меня. Удивительно, что он вообще решил со мной заговорить, оборванной, озлобленной, исхудавшей. Сам незнакомец выглядел старовато, хотя что-то подсказывало мне, что мы ровесники.

– Конечно нет, – процедила я, отворачиваясь.

Мужчина хмыкнул. Проследив за моим взглядом, тоже посмотрел в окно на веселящуюся богатую семью.

– Я бывал у них в гостях однажды. Не самые лучшие люди. Знаете, мадам, – его обращение вызвало у меня удивление, – я помню, как у них там всё устроено. И система защиты тоже. Если Вам от этого полегчает, можем пробраться ночью внутрь.

Я изумлённо посмотрела на незнакомца. Тот ответил мне спокойным, открытым взглядом.

Так мы познакомились с Тимом.

Из темноты снова послышалось шевеление, с того же места, что и прежде, и лицо хозяйской дочери, с которой я столкнулась на пути к желанному ключу, кануло в темноту вместе с песней.

Следующие строчки были о поэзии. О свободе слова, его силе, о способности мыслей, записанных на бумаге, свергать правителей и перестраивать города. Я улыбнулась, как наяву видя себя сидящим в кабинете царём. Передо мной лежал листок со стихотворением – хорошим, надо сказать, хоть и слишком смелым.

– Почему Вы его до сих пор не казните, Всемилостивейший государь? – робко поинтересовался боярин. – Такого темница не перевоспитает.

Я бросил на него грозный взгляд, заставляя замолчать. Испуганно поклонившись, боярин вышел за дверь. Оставшись в одиночестве, я подобрал со стола бумагу и перечитал. Отложил стихотворение, задумчиво постукивая пальцами по дубу. Да, мне определённо стоило отдать приказ лишить его головы. Этот поэт был опасен своим бунтарским настроем. И всё же я решил дать ему шанс. Остальным незачем было это знать, но юноша вызывал у меня уважение, какое способен вызвать лишь достойный враг. Просто убить его было бы скучно.

Усмехнувшись, я прервала музыку и допела последние слова а капелла. Какая же всё-таки самоуверенная – и есть, и была. Говорят, тираны всю жизнь трясутся над властью и безумно боятся свержения. Если вдуматься, повод у них есть. Так что же я не