Constanta - Марьяна Куприянова

class="title1">

21. Ионизация

Ионизация – образование положительных и отрицательных ионов и свободных электронов из электрически нейтральных атомов и молекул.

Узнав о случившемся, Ольга ушла с занятий, бросилась в общагу, собрала мои вещи, прихватив нормальной жратвы, и примчалась в больницу. Увидев меня под капельницей, она чуть не расплакалась.

– Ты в порядке?

– Конечно! – заверила я. – Все отлично.

– Яночка! Будь все отлично, ты бы тут не лежала. Есть хочешь?

– Читаешь мысли.

– А тут вообще можно?

– Да мне срать, я впервые за время болезни чувствую такой голод. Доставай.

– Что, Довлатов так тебя оживил?

– Скорее, наоборот.

И пока Ольга кормила меня с руки, я сбивчиво поведала ей все, что произошло с момента появления Довлатова в общежитии и до момента нашего с ним грубого прощания. О своих позорных слезах я промолчала, разумеется. Не надо никому об этом знать, а мне даже вспоминать не следует.

– Знаешь, что я тебе скажу? Про Довлатова.

– Можешь говорить все, что думаешь, – великодушно разрешила я.

– Хорошо. Только ты слушай и не перебивай, даже если очень захочется.

– Есть, комрот!

– Во-первых, теперь я еще больше полагаю, что ему на тебя не все равно. Я не имею в виду то, что ты ему нравишься как девушка, хотя и подозреваю это. Ты в первую очередь симпатична ему как человек, как студентка. Ты ведь очень умненькая, впечатление на него произвела: на комиссии, на конференции. К тому же темперамент у тебя горячий, характер есть, собственное мнение; ты самодостаточна и решительна – такие люди всегда притягивают к себе. Рядом с ними хочется быть рядом. Он же сам, если мне не изменяет память, несколько раз признавался тебе, что ты его поражаешь. Ты зря не придала этому значения. И неважно, каким тоном это было сказано – ты отпечаталась в его памяти слишком четко, чтобы он не вспоминал о тебе в свободное время. Слишком неординарная личность. Ну, это я так считаю, ты-то уверена в обратном, я знаю. Почему ты вообще думаешь, что не можешь ему понравиться – как человек? Ведь в чем еще причина этого его постоянного чрезмерного внимания к тебе? Да он же, блин, в буквальном смысле бегал за тобой, а ты от него нос воротишь!

– А что мне делать?! – взорвалась я. – Женат он, понимаешь? Семья у него, дети, любимая женщина! А мне простую вежливость и «гражданский долг» за знаки внимания принимать и на шею ему прыгать? Ой, Константин Сергеевич, раз уж Вы меня к себе ремнем пристегнули и разделись при мне, давайте займемся сексом прямо на кафедре!

Заметив, что у меня сжались кулаки и побелели костяшки, Ольга положила свою ладонь на мою:

– Успокойся. Не злись. Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что ты слишком резка с ним, а ведь он совсем не знает тебя и твоего характера, и ему трудно понять, что твоя грубость не всегда… не всегда… как бы это сказать… не всегда несет в себе зло. Ты зачастую грубишь не от злости или вредности, а от того, что иначе не умеешь выразить какую-то еще эмоцию – мы-то с Валерой привыкли, а обычных людей это отталкивает.

– Не могу я быть с ним вежливой и доброй, как с вами – он мне никто, а я ему еще больший никто. К тому же… гм. Сложно объяснить. Мне кажется, что я люблю его, но быть вместе мы… не можем. Уже не можем. Как ты не поймешь: не злит ли меня, когда я это осознаю? Осознаю каждый раз, как вижу его – так отчетливо, что становится невыносимо гадко, видеть его не хочется… никого видеть не хочется, даже себя.

– Так тебя расстраивает его семейное положение? Не можешь делиться научруком с его женой?

– Не могу, – призналась я честно. – Либо человек мой полностью, либо ему нечего делать рядом со мной.

– Ну ты даешь, мать. Это чувство собственности. Как ты так можешь – о людях, как о вещах?

– Да вот так! Ну не знаю! Если он уже не может стать моим, пусть катится! Чего он ко мне прицепился?

– А ты не думала о том, что, может, он хочет стать твоим – вот и прицепился? – прищурилась Ольга хитро. – Или чтобы ты стала его?

– Этого физически не может быть. Бред. Мне не нужен рядом человек, которого я люблю, но не могу завоевать – это уже мазохизм какой-то.

– А зачем тогда согласилась с ним работать?

– Ну, тогда я еще не понимала многих вещей. Тогда я еще его не любила… или просто не догадывалась. Да и что мне оставалось делать? Если бы я не согласилась, он бы меня хрен выпустил.

– Эх… – грустно вздохнула Ольга. – Повезло же тебе – тебя такой охрененный мужик к себе привязывал, на руках носил, гонялся за тобой. Чего тебе еще надо?

– Да, охуеть как мне повезло, – язвительно прищурилась я. – Ничего мне от него не надо, – сердце, почуяв ложь, защемило внутри, превращаясь в маленький комок, – у него своя жизнь, у меня своя.

– Горе ты мое луковое… И что теперь? Откажешься работать с ним?

– Да. Но только после того, как прочту свой доклад на летней конференции. Придется немного помучаться. Очень не хочу подставлять его в самый последний момент. Ведь он несет ответственность. Вот выступлю и откажусь.

– Да уж. Не могу себе даже представить его реакцию: пожалуй, ни одна студентка за всю историю не отказалась от такого научрука по собственному желанию. А если спросит, почему, что ответишь?

– Не знаю я. Что-нибудь придумаю. Оль, давай будем решать проблемы по мере поступления. А то курица в гнезде, а мы со сковородкой.

– Какая курица? – нахмурилась подруга.

– Ты что? Не знаешь этой пословицы?

– Нет.

И я поведала ей полную версию. Ольга залилась смехом, откинув голову назад и хлопая себя по коленям.

– Нет, ну вот как тебя можно не любить? – воскликнула она, вытирая слезы.

– О, поверь, проще простого. Есть очень много людей, которые меня ненавидят. Это вы с Валерой, да еще, может, пара человек, видите меня с наиболее доброй стороны. Но ведь это всего лишь одна из граней, а их так много, что я сама порой теряюсь, кто я. На всякий случай я вам просто не показываю остальные – боюсь разочаровать.

– Знаешь, мне кажется, Довлатов тоже упорно старается видеть в тебе только хорошее, хотя и плохого знает уже достаточно. Задумайся: сколько твоих проблем он решил? Стал бы он