Полдень, XXI век (март 2011) - Коллектив авторов

И для этого совсем не требуется быть «священным текстом» по жанру, достаточно быть таковым по духу, по жизненной силе.

Слышу, слышу нарастающий праведно-возмущенный, а также негодующий гул блюстителей чистоты жанра со сторон всех жанров:

– и из горних высей защитников неприкасаемости Священных Писаний. Впрочем, Гесиода с Гомером они мне на откуп, пожалуй, могут подкинуть, даже Заратустру, но больше – ни-ни. Хотя Лао-цзы им тоже ни к селу, ни к городу. Да и как не признать «Дао дэ цзин» величайшим произведением литературы?!;

– и из междусобойчика «боллитры», балансирующей на расползающихся льдинах сюра и натурализма и тибрящей у фантастики все, что под руку попадется;

– и из «фантастического гетто», вроде бы когда-то договорившегося религиозную и мифологическую литературу к фантастике не причислять. Но я под этим договором не подписывался и даже не читал оного.

Я открытой душой вижу во всей этой литературе литературу фантастическую. И не вижу серьезных оснований считать ее принадлежащей к иным жанрам. К поджанрам фантастики – пожалуйста, тут возражений нет. Тем более что хорошая фантастическая литература всегда мифологична, а в лучших образцах мифом и является. Соответствующим своему времени. Ибо человек живет не в реальном мире, а в мифическом, сформированном всей ноосферой человечества. Миф – общественно значимая (обществом используемая) личностная (личностью принятая) картина мира. Мироздания в целом. «Научное мировоззрение» тоже является составляющей мифической картины мира. И не последняя заслуга в этом у «научной фантастики». Как проницательно отмечал великий теоретик мифа А.Ф. Лосев, миф вовсе не нуждается в научном обосновании, его задача – снабдить человека пригодной для жизни моделью мира. Как гласит одна из многочисленных формул мифа Лосева: «миф – это жизнь». Разумеется, подобные формулы требуют если и не томов, то многих страниц расшифровки.

Абсолютный миф – это картина мироздания, пригодная на все времена. Относительный миф – картина, меняющаяся вместе с восприятием мира человеком. В том числе и в результате научного познания мира.

Человек живет в относительном мифе, а человечество жаждет абсолютного. И литература по мере сил своих скромных пытается его создать.

Впрочем, литература столь же разнолика и разновелика, как люди.

«Рыночная» литература обслуживает «злобу дня», творя миф относительный и однодневный.

«Исследовательская» (философская не в плане науки философии, а по исследуемым проблемам) литература служит вечности, тщась сотворить миф абсолютный.

Знаменательно, что фантастика держит лидерство и в том, и в другом направлении. Хотя по рыночным достоинствам иногда уступает детективной отрасли.

Давно известно, что зверь бежит на ловца, знающего, где добычу поджидать надо, а всходят зерна, упавшие на подготовленную почву. Так и я «услышал» мысль Николая Бердяева из «Смысла истории» о том, что «в действительности каждое поколение имеет цель в самом себе, несет оправдание и смысл в своей собственной жизни, в творимых им ценностях и собственных духовных подъемах, приближающих его к Божественной жизни, а не в том, что оно является средством и орудием для поколений последующих… Мы должны строить свою перспективу жизни не на перспективе оторванного будущего, а на перспективе целостной вечности…».

В самом деле, кто у нас тут крут настолько, что создал нечто, способное сравниться по силе воздействия на жизнь человечества с «Ведами», Ветхим или Новым Заветом, с «Зенд Авестой», которую мало кто читал, но не знать не может?

Возможно, кто-то и создал, но человечество пока об этом не подозревает.

И еще один аспект «жизни в вечности», касающийся литературы. Чтобы ощущать себя существом вечным, необходимо воспринимать прошлое и будущее человечества, его свершившуюся и вероятную историю, как свое собственное. А собственным оное можно ощутить, лишь прочувствовав его.

Эту сложную задачу и решают многие виды искусств, в частности, относительно прошлого – «историческое фэнтези», реконструирующее прошлое художественно, то есть в состоянии, доступном для сопереживания. Лично я ощутил относительно недавно подобное сопереживание на «исторических фантазиях» Марии Семеновой и Елизаветы Дворецкой. Или читая роман Ивана Наживина «Иудей». В нем, кстати, очень убедительно показан процесс авторского творения религии. А в юности сие переживание посещало меня с историческими реконструкциями Ивана Антоновича Ефремова. Есть множество и других достойных авторов, но мы здесь не рейтинги разрабатываем.

Вжиться в будущее помогает футуристическая фантастика, его моделирующая с большей или меньшей степенью эмоциональной и интеллектуальной убедительности. Одно время фантастика и воспринималась преимущественно как литература о будущем.

И получается, что фантастическая литература осознанно или неосознанно пытается дать читателю чувство личной вечности. Благородная задача.

Испытать это чувство не так просто для смертного человека. Для этого он должен превзойти себя, как призывал Ф. Ницше. Гений, правда, имел в виду нечто другое, но и к нашему случаю призыв подходит, потому что «сверхчеловек» – совсем не обязательно гипотетический и пока еще несуществующий «супермен», но и реально испокон веку живущее бессмертное существо – Человек Вечный, передающий огонь жизни из поколения в поколение. Именно его жизнь разворачивается на просторах вечности, даря смысл кратким мгновениям жизни каждого смертного Исторического Человека, бьющегося в конкретном участке истории без ощущения вечности. Понятие Человек Вечный – это не абстрактное безличностное человечество, а существо родовое, принимающее жизнь у родителей, вносящее в нее свою долю и передающее детям. Этому существу и необходимо для осознания себя личностью чувство вечности, память о прошлых поколениях и предчувствие будущих. Любовь и уважение к себе прошлому или хотя бы память о себе, без которой нет Вечной Личности. Практическая тщетность редких попыток почувствовать себя Человеком Вечным убеждает, что насущной задачей всей духовной сферы человечества – литературы, искусства, науки – является информационное обеспечение самосознания Родового Человека как дискретно-единого (во времени и пространстве) бессмертного существа. А Человечества – как живой динамической системы таких существ.

Увы, стихийно-импульсивно искусство этим, возможно, и занимается, но с пониманием сути творимого – ни-ни. А стихийность процесса приводит к нулевому результату. Разнонаправленные духовные вектора компенсируют друг друга.

В каждый исторический момент времени Человек Вечный есть человек смертный, несущий в себе огонь вечной жизни, и он не удобрение для грядущих поколений, против идеи которого решительно возражал и С.Л. Франк («Смысл жизни»), и цитированный уже Н. Бердяев («Смысл истории»). Не подготовка к будущему «сверхчеловеку», а сам этот супермен во плоти, жаль, что хрупкой, уязвимой, смертной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});