Полет шершня - Кен Фоллетт

– Что с тобой стряслось? – заволновался Харальд.

– У меня неприятности. Перекусить есть что-нибудь?

– Ни крошки. Можно пойти в таверну…

– Я никуда не могу показаться. Меня ищут. – Арне изобразил усмешку, но вышла гримаса. – У каждого полицейского в Дании есть мое описание, и фотографии по всему Копенгагену. За мой гнались по всей улице Строгет, еле-еле удалось оторваться.

– Ты что, в Сопротивлении?

Арне помолчал, пожал плечами и вздохнул:

– Да.

Харальд похолодел от восторга. Он сел на полку, которая служила ему постелью, и усадил Арне рядом. Кот Пайнтоп пришел потереться о его ногу.

– Значит, ты уже был в подполье, когда, с месяц назад, еще дома, я спрашивал тебя об этом?

– Нет, тогда еще нет. Поначалу меня не приняли. Похоже, считали, что я не гожусь. И, черт побери, были правы. Но теперь положение отчаянное, так что я в деле. Мне нужно сфотографировать какое-то устройство на военной базе – той, что у нас на Санде.

– Да, я рисовал ее для Поуля, – кивнул Харальд.

– Ну вот, даже тебя приняли раньше меня! – с горечью покачал головой Арне.

– Поуль просил не говорить об этом тебе.

– Похоже, все и каждый считают, что я трус.

– Я мог бы еще раз нарисовать эту штуку… Правда, по памяти.

Арне покачал головой:

– Нет, им нужны настоящие фотографии. Я приехал узнать, как можно пробраться на базу.

Разговор о шпионаже будоражил кровь, но Харальда беспокоило, что у Арне, похоже, нет продуманного плана.

– Там есть местечко, где ограда скрыта за зеленью, да… но как ты собираешься доехать до Санде, если повсюду рыщет полиция?

– Я изменил внешность.

– Не сказать чтобы очень. А документы у тебя есть?

– Только мои собственные. Откуда мне взять другие?

– Значит, если тебя вдруг случайно остановят, то полицейским понадобится примерно десять секунд, чтобы установить: ты и есть тот, за кем они гоняются!

– Пожалуй что так.

– Это безумие. – Харальд покачал головой.

– Да, но нам необходим чертеж того объекта. Благодаря своей секретной установке немцы засекают бомбардировщики, когда те еще далеко, и успевают поднять в воздух свои истребители.

– Наверное, она работает на радиоволнах, – подпрыгнул на месте Харальд.

– У англичан есть что-то подобное, но немцы свою систему сумели усовершенствовать так, что теперь каждый раз сбивают чуть ли не половину бомбардировщиков. Британскому командованию позарез требуется понять, как это у них получается. Ради этого стоит рискнуть жизнью.

– Но не бессмысленно же! Если тебя поймают, ты не сможешь передать информацию куда надо.

– Я должен попробовать.

Харальд набрал воздуха в грудь, как перед прыжком в воду.

– А давай я попробую.

– Так и знал, что ты это скажешь!

– Меня ведь никто не ищет, и я знаю местность. Я уже лазил через этот забор – ночью как-то прошел напрямик. И про радио знаю побольше твоего. Значит, лучше соображу, что именно нужно сфотографировать. – На взгляд Харальда, убедительней доводов не придумать.

– Если тебя поймают, расстреляют за шпионаж.

– Так и тебя тоже! Только тебя-то поймают почти наверняка, тогда как со мной, может быть, обойдется.

– Полиция, надо полагать, нашла твои рисунки, когда рылась в вещах Поуля. Если так, немцы знают, что база вызывает интерес, и, значит, охрана уже усилена. Теперь перелезть через забор скорее всего будет не так просто, как раньше.

– И все равно у меня шансов больше!

– Как я могу родного брата послать на смерть? Если тебя схватят, что я скажу маме?

– Например, что я погиб, сражаясь за свободу. У меня прав рискнуть собой не меньше, чем у тебя. Все, отдавай мне этот чертов фотоаппарат!

Не успел Арне ответить, как вошла Карен. Вошла без предупреждения и шагом таким неслышным, что у него не было никакой возможности спрятаться, хоть он инстинктивно и сделал попытку вскочить, а потом остановил себя.

– Кто вы? – с обычной своей прямотой спросила Карен. – О! Это ты, Арне! Привет! Ты сбрил свои усики… наверное, из-за плакатов, которыми обвешан весь Копенгаген, – я сегодня их видела. Чем же ты провинился? – Она уселась на капот «роллс-ройса», как манекенщица, скрестив длинные ноги.

– Я не могу тебе этого сказать, – замялся Арне.

Но Карен уже неслась на всех парах, с завидной скоростью делая умозаключения:

– Господи, да ты, верно, в Сопротивлении! И Поуль, видимо, был тоже! Так он из-за этого погиб?

Арне кивнул:

– Да, это была не просто авиакатастрофа. Он пытался уйти от полиции, и его подстрелили.

– Бедный Поуль! – Карен глянула в сторону. – Значит, ты принял эстафету у него. И теперь полиция гонится за тобой. Вероятно, кто-то тебя спрятал. Думаю, Йенс Тогсвиг, он был ближайшим другом Поуля после тебя.

Арне, пожав плечами, кивнул.

– Но ты не можешь разъезжать по стране, тебя арестуют… Значит, – она перевела взгляд на Харальда, и голос ее стал тише, – значит, придется тебе, Харальд.

К изумлению Харальда, ее лицо затуманилось, будто она за него боялась. Ему стало приятно, что ей не все равно.

Он поглядел на Арне.

– Ну что? Дело за мной?

Арне со вздохом протянул ему фотоаппарат.

* * *

Назавтра к вечеру Харальд добрался до Морлунде. Решив, что в нынешних обстоятельствах паровой мотоцикл на Санде будет излишне привлекать внимание, он оставил его на автостоянке у паромного причала. Укрыть его было нечем, и как-нибудь запереть – тоже, так что оставалось надеяться, что вряд ли случайный воришка сообразит, как его завести.

Со временем он подгадал удачно: как раз должен был отходить последний в тот день паром. Дожидаясь посадки, Харальд стоял на причале. Вечер понемногу сгущался, в небе загорались звезды, похожие на далекие корабельные огни в темном море. Какой-то пьяный из островных, проходя мимо, покачиваясь, остановился рядом, невежливо уставился прямо в лицо, пробормотал: «А, молодой Олафсен!» – а потом уселся неподалеку на кабестан и принялся разжигать трубку.

Паром причалил, горстка людей сошла на берег. К удивлению Харальда, в конце сходней с двух сторон встали двое, полицейский-датчанин и немецкий солдат. Пьяный поднялся на борт, они проверили его документы. Сердце заколотилось. Харальд замер в нерешительности, стоит ли идти на паром. С чего вдруг такие строгости? То ли немцы усилили охрану, обнаружив его рисунки, как предсказал Арне, то ли как раз Арне они и ищут? Известно ли им, что Харальд и Арне – братья? Олафсен – фамилия очень распространенная, но проверяльщиков могли проинструктировать насчет состава семьи… И к тому же у него в ранце дорогой фотоаппарат. Конечно, это популярная немецкая марка, но все равно может выглядеть подозрительно.

Он велел себе успокоиться и обдумать варианты.

«На Санде можно добраться и другим способом, – размышлял Харальд. – Что, если вплавь? Нет, три километра открытым морем, ночью… А как же фотоаппарат? Еще можно позаимствовать или украсть лодку… Но если высадиться на пляже, это непременно вызовет вопросы. Нет, надо действовать просто».

И он поднялся на паром.

– По какой причине направляетесь на Санде? – остановил его полицейский.

Харальд подавил негодование, вспыхнувшее оттого, что ему смеют задавать такие вопросы, и сдержанно произнес:

– Я тут живу. С родителями.

Полицейский пригляделся к нему внимательней.

– Я здесь уже четыре дня, а тебя что-то еще не видел.

– Я был в школе.

– Вторник – неурочное время, чтобы ехать домой.

– У нас конец семестра.

Полицейский удовлетворенно хмыкнул, проверил адрес, указанный в удостоверении Харальда, ткнул на него немцу, тот кивнул, и Харальда пропустили.

Он прошел в дальний конец парома и встал там у поручня, глядя на море и дожидаясь, когда перестанет колотиться сердце. Какое облегчение, что проверка прошла благополучно, и в то же время как возмутительно, что, передвигаясь по собственной стране, приходится оправдываться перед полицейским! Такую реакцию, обдумав логически, он сам находил глупой, но побороть возмущение не мог.

Ровно в полночь паром отошел от берега. Луны не было. В свете звезд плоский остров выглядел темной выпуклостью на горизонте, вроде еще одной волны.

«Надо же, как скоро пришлось вернуться», – не переставал удивляться Харальд.

Уезжая отсюда в пятницу, он гадал, когда доведется попасть в родные места снова и доведется ли вообще. И вот, недели не прошло, он здесь, да еще как лазутчик, с фотокамерой в сумке и поручением сфотографировать секретное оружие нацистов. Смутно вспомнилось, с каким жаром он мечтал участвовать в Сопротивлении. В реальности ничего увлекательного в этом не оказалось – напротив, подташнивало от страха.

Стало еще тошней, когда, высадившись на причале, он поглядел через дорогу на с детства знакомые почту и лавку зеленщика. Все восемнадцать лет его жизнь была надежна и безопасна. А теперь… никогда больше ему не чувствовать себя защищенным…