Орудия войны (СИ) - Каляева Яна

– Бездымный порох, унитарный патрон, откат по системе Депора, тротил, телефон, радио, стрельба с закрытых позиций, — продолжал увлеченно рассказывать Щербатов. — В техническом отношении артиллерия стала самим острием войны. И наша была на высоте, во всяком случае — в ногу со временем. Но Великая война стала первой, в которой не армия против армии состязалась в искусстве и доблести. В ней целые народы и страны стреляли друг в друга батареями артиллерийских и снарядных заводов по стволам железнодорожных линий. И зарплата рабочего — такой же элемент боепитания, как и число патронов на орудие. Все это понимал я, но не понимали мои начальники. Не то удивительно, что в России случилась революция, а то, что она не случилась на два года раньше.

— И все равно вы не видели для себя путей в жизни, помимо военной службы?

Щербатов быстро глянул на Сашу:

— С вашей стороны упреки в любви к войне звучали бы неуместно, не правда ли? Да, я хотел посвятить себя военному делу во всей полноте этого понятия.

— Но после выхода в отставку вы, должно быть, мечтаете жить в этом замечательном доме?

Щербатов посмотрел на Сашу так, словно не несколько шагов по паркету сейчас разделяли их, а бездонная пропасть.

— Да, вы ведь не знаете… Я и сам получил известия не так давно. Летом семнадцатого крестьяне подняли бунт. Деда убили, усадьбу разграбили и сожгли. Все, что создавалось поколениями, сгорело в один час.

— Непрекращающийся праздник, который вы описываете, шел на глазах у людей недоедающих. Так это обыкновенно и заканчивается. Но мне жаль, правда. И еще… раз уж мы говорим… — Саша запустила пальцы в волосы, поправляя их безо всякой на то необходимости. — Я хотела бы, чтоб вы знали… Не имеет теперь никакого значения, но все же не сказать было бы не по-людски… Мне жаль, что между нами все так сложилось, это моя вина, не понимаю, что нашло на меня, я должна была лучше владеть собой…

— Господь с вами, Саша. Вы не виноваты ни в чем. То есть, разумеется, вы во многом виноваты, но что до случившегося между нами, это исключительно моя ответственность как мужчины. Я бесчестно обошелся с вами, воспользовался вашим отчаянным положением. Видит Бог, я не имел такого намерения. Однако это меня не оправдывает.

Кажется, она сожалела о том, что сделала с ним в их первую встречу, а он — о том, что произошло во вторую. Но особого значения это не имело. Оба они наломали дров, и оба знали, что ничего уже не исправить.

— Следовало бы просить у вас прощения, но это лишено всякого смысла, — Щербатов прикрыл глаза, силясь припомнить что-то страшно далекое от этого солнечного дня. — Мне известно, где вы и чем заняты. Возможности пощадить вас вы мне не оставили. Ваша маленькая попытка возродить революцию чрезвычайно скоро придет к бесславному и кровавому концу. “Жестокие игры и заканчиваются жестоко”. Виноват, запамятовал литературный перевод… These violent delights have violent ends.

— And in their triumph die, like fire and powder, which as they kiss consume, — подхватила Саша. Университетским образованием она похвастаться не могла, но “Ромео и Джульетту” помнила наизусть. — В переводе эти строки звучат много слабее:

Таких страстей конец бывает страшен, И смерть их ждет в разгаре торжества. Так пламя с порохом, сливаясь в поцелуе, Погибнут оба.

Глава 22

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Октябрь 1919 года

— Саш, ну почто ты одна пойдешь, — заныл в который уже раз Лекса. — Ты ведь не справишься с мужиком, с антилегентом даже. Ну давай я с тобой.

— С тобой можно прямым ходом в ОГП идти сдаваться, чтоб сапоги зря не топтать, — усмехнулась Саша. — Там соскучились по мне небось. От тебя за версту разит лесом и партизанщиной. Через полгорода идти, там казармы рядом, патрули всюду. Причем по свету, в ночи доктор никого уже не впустит. А я — приличная дама при документах. Так что не нуди. Здесь меня ждите, в овражке. Если через три часа не вернусь, значит, нет у вас ни нового врача, ни старого комиссара. Но я вернусь, я всегда возвращаюсь, от меня вам так просто не отделаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты, главное, доктора приведи. Гланька плоха совсем, успеть бы…

Аглаю, а кстати и всю операцию, удалось спасти благодаря интуиции Белоусова. Даже погруженный в командование артиллерией, он сопоставил разрыв гранаты с временем выхода начразведкоманды из башни и послал порученца проверить, все ли благополучно внизу. Успели вовремя и поднять в атаку полк, и наскоро перевязать Аглае рану, не дав ей умереть от потери крови. Боевую задачу выполнили, а вот Аглае помочь более ничем не смогли: в многотысячной повстанческой армии не осталось ни одного хирурга. Сейчас девушка вместе с другими тяжелыми ранеными находилась в селе Дельная Дуброва, где был оборудован временный госпиталь, и их жизни зависели от того, удастся ли Саше выманить из Ряжска доктора.

Саша сжала большую ладонь Лексы своей. Его пальцы были совсем холодные, а вечер-то вроде теплый выдался. Новая гимнастерка, хоть и из самых больших в партии, была ему мала, покрытое веснушками запястье торчало из-под обшлага.

— Я знаю все, знаю, — сказала Саша. — На вот, маузер мой побереги. Потеряешь — убью. Я браунинг взяла у мужа, так что веский аргумент имеется.

— Что имеется? — не понял Лекса.

— Способ убеждения. Читал бы книжки, которые я тебе давала — знал бы. Все, затихарьтесь тут и ждите. Я скоро.

Расставаться с маузером было грустно, но его под пальто никак не спрячешь, в кармане жакета — тем более.

Саша потрепала по морде Робеспьера. Отряхнула юбку. Пятерней поправила прическу. Сменила сапоги на лаковые туфельки, а красную косынку — на маленькую элегантную шляпку. Все, дама готова. До Ряжска отсюда было меньше версты. Пошла, осторожно перешагивая лужи, чтоб не испачкать обувь. Подлесок здесь рос редкий, толстый слой опавших листьев приятно пружинил под ногами, идти в туфельках оказалось несложно.

С врачами в Тамбовской губернии была беда. Нашлись терапевты, дантисты и акушерки, а вот хирурги все, как выяснилось, сидели по неприступным военным госпиталям. Раненые умирали каждый день — те, кого при врачебной помощи вполне можно было бы поставить на ноги. И вот единственного хирурга, ведущего частную практику, удалось найти в занятом правительственными войсками Ряжске.

Ветер срывал с ветвей последние золотые листья, оставляя деревья черными и голыми. Саша вошла в город. На первой же улице ее остановил патруль. Документы и история — учительница, гостила у родственников, теперь спешит к вечернему поезду — охранный отряд вполне устроили. Благо расписание поездов Саша выяснила заранее.

Доктор Громеко жил и принимал пациентов в лучшей части Ряжска, на единственной улице, где было газовое освещение. Саша надеялась, что верно рассчитала время: не слишком поздно для визита, но через сорок минут уже стемнеет. В темноте вывести доктора из города представлялось возможным.

Дверь отворила худенькая девочка лет четырнадцати и сказала:

— Прием окончен на сегодня. Будьте любезны пожаловать завтра.

— Прошу вас, милая, мне очень срочно, — взмолилась Саша. — Я наличными рассчитаюсь.

— Обождите пожалуйста, — сказала девочка.

Саша вошла и осмотрелась. В прихожей, помимо мужских ботинок и пальто, находились вещи дамы, девочки-подростка и ребенка лет пяти, мальчика. На женском пальто, куда более дешевом, чем ее собственное, Саша разглядела следы аккуратной штопки. Лежащую на полочке шляпку украшала кисть рябины. Прихожая, как и гостиная за распахнутой дверью, обставлены скромно, но со вкусом. Обои выцветшие, краска на дощатом полу явно нуждается в обновлении, рассохшийся сервант знавал лучшие дни. Зато стол накрыт накрахмаленной скатертью, по центру — изящная вазочка с астрами.