До особого распоряжения - Борис Пармузин

которыми обладают далеко не все мужчины.

В пиале остывал чай. Постепенно остывала и хозяйка, начиная соображать, что наговорила много

лишнего. Махмуд-бек понял: сейчас самое время уйти. Прощаясь с хозяйкой, как бы между прочим

заметил:

- Когда-нибудь Усманходжа узнает, что я его добрый друг. Ну, а по поводу моего отъезда, они просто

погорячились. - Он улыбнулся и погрозил пальцем: - А вам, сестра, не стоит подслушивать мужские

разговоры.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

В Ташкенте в годы молодости я бывал редко... Всего три-четыре раза. Но я запомнил город начала

тридцатых годов, зеленый, шумный. И мне казалось: он тесный. Городу необходимо было расширить

границы для новых школ, институтов, заводов.

...Через много лет я увидел совершенно другой Ташкент. А потом стал свидетелем, как рождался

новый чудесный город. Старые здания не выдержали сильных толчков памятного жителям

землетрясения.

Я любил в свободное время приходить в кварталы новостроек, слушать чужую речь - украинскую,

грузинскую, латышскую, казахскую...

Город строился.

Вырастали новые дома на улицах Пушкина, Гоголя, Навои, Мукими, Шота Руставели, Тараса

Шевченко...

«Ташкент - поэтический город...» - писал один из зарубежных гостей в те дни.

Но это был и настоящий город Дружбы.

На пустыре стремительно поднимался город-спутник Сергели. Его возводили военные строители. Я

невольно представил, как вот такие же парни в солдатских гимнастерках сражались на фронтах Великой

Отечественной войны.

О прошлом напомнила улица генерала Карбышева...

За эту жизнь, за эти солнечные проспекты шла невиданная битва. И мы победили...

КРАХ ДИПЛОМАТОВ

Как они всполошились, загалдели, удивленно зацокали:

- Е-е! Сам Махмуд-бек. Мы вас так ждем, уважаемый.

Многие повскакали с мест, прижали руки к груди. Другие лишь сделали вид, будто хотят приподняться,

поклониться, но тоже пригласили:

- Е-е! Проходите, дорогой.

В каждом слове, в каждом движении - фальшь. А ведь иные даже не отводят глаза в сторону. Совсем

обнаглели. Легче всех Курширмату. Он давно сменил бандитскую повязку на черные очки. Черт знает,

каким огоньком, добрым или злым, горит уцелевший правый глаз за темным стеклом.

Сборище в основном состоит из стариков, злых, жадных. Но они могут поднять тысячи людей. И

молитвами, и угрозами, и клеветой. Они продолжают вести серьезные разговоры, строить планы. Не раз

83

меняли они названия своих организаций. Те же высокопарные речи произносили на заседаниях

организаций «Власть аллаха» и «Национальное объединение Туркестана».

Дряхлыми становятся «объединения». Обдуманные и твердые шаги, к которым призывает Махмуд-

бек, теперь их не устраивают.

Усманходжа, подружившийся с сильной державой (именно державой, а не просто с советником

Кимурой), предлагает действовать немедленно. Наконец-то наступают долгожданные дни! Однако

большинство из присутствующих побаивается Махмуд-бека. Вот и восклицают:

- Е-е... Уважаемый! Присаживайтесь!

- Очень, очень вас ждали.

Эту квартиру Махмуд-бек уже третий месяц снимает специально для встреч и собраний. Очень

удобный дом с маленьким двориком. Главное удобство - калитка, которая выходит в глухой переулок.

Калитка нужна на всякий случай. О ней мало кто знает. Обычно заходят в дом с центральной улицы.

Дверь можно не закрывать. Человек в прихожей вовремя даст знать, если гость нежеланный.

Вначале эмигранты пользовались квартирой только с разрешения хозяина. Теперь, с появлением

Усманходжи, обнаглели, даже не ставили Махмуд-бека в известность. Как и на этот раз.

- Искали вас, искали, - сокрушался наманганский купец, - не могли найти. - Дышал Тохта-бек тяжело,

со свистом. С трудом выговаривал слова.

Его сосед, мулла, глуховат. Не дослышав, что сказал друг, неожиданно сообщил:

- Знаем, как вы заняты, потому и не хотели беспокоить. А говорили мы о вас.

Это Махмуд-беку известно.

- Что же решали? - спросил он.

- Тяжелые у нас времена, - вздохнул Курширмат.

- Тяжелые, тяжелые, - поддержал наманганский мулла. - Но, слава аллаху, приближается

благословенный день.

Разговоры о войне носятся в воздухе. Упорно, как пыль, поднятая ветром пустыни. А если осядут

тревожные слова, то ненадолго. Снова налетает ветер. И снова носятся песчинки, колют глаза.

- Япония дружит о Германией. Вот и получается - кулак. - Один из басмачей сжимает солидный

кулачище. Этот человек, как и все, переполнен злом. С радостью он хватается за любой горячий и

бездарный план. Деятельный головорез. Подскажи, намекни ему: пора начинать - в эту же минуту

бросится к границе. Ему бы лишь доброго скакуна, такого, чтоб от запаха крови ноздри раздувал.

На Махмуд-бека басмач не может спокойно смотреть. Осторожность, осторожность... Какие-то

переписки, переговоры... Грамотей! Вот Усманходжа - совсем другой человек! Приехал недавно, а уже

подружился с японцами. Сильный, большой друг - Япония.

Приветствия и расспросы о здоровье, о делах затянулись.

Вероятно, план разработан во всех деталях. Кто-то должен первым объявить решение верхушки

туркестанских эмигрантов. Стая никогда сразу вся не набрасывается. Начать должен кто-то один, а потом

уже и остальные налетят. Прав Аскарали, в дикой сумятице друг с другом перегрызутся. Пора их

потревожить - пусть ощетинятся, насторожатся. И пусть налетают. . Он подготовлен к этому.

- Вижу, уважаемые аксакалы были заняты важным разговором.

- Да, Махмуд-бек, - соглашается Усманходжа и переводит взгляд с Курширмата на купца. Им бы и

начинать. Один поблескивает темными стеклами, другой что-то бормочет. Только свист раздается.

- Возможно, принято умное решение. С помощью аллаха оно поможет нам в борьбе.

- Да, Махмуд-бек. Аксакалы думают о Судьбе Великого Турана, - покачивая головой, заговорил

Усманходжа тихо, ласково, как с близким другом. - Здесь мы объединим наших людей. Но сколько

истинных мусульман не имеют умного, опытного наставника!

- Наши родные и близкие, нашедшие временный приют в соседней стране, знают только вас - ученика

муфтия Садретдин-хана. Они вас ждут.

Махмуд-беку известно, что ему предложат. Но он не ожидал, что сумма будет разделена пополам.

- А еще двадцать пять тысяч вы получите там...

И стало очень тихо. Послышалось, как глуховатый мулла потянул из пиалы горячий чай, как глотнул.

Кадык дернулся и замер. Старик отставил пиалу и, не меняя позы, покосился на Махмуд-бека мутными,

грустными глазками...

Его сосед, наманганец, качнув чалмой, наклонился. Дышал он тяжело. Курширмат поморщился от

глухого свиста: не любит слабых людей. А сильных ненавидит. Таких, как Махмуд-бек. Гляди ты: словно

наслаждается замешательством уважаемых людей!..

- Я счастлив получить от аксакалов такое важное задание. То, чем занимался достопочтенный муфтий

Садретдин-хан, теперь надлежит делать мне.

Зашуршала ткань халатов, раздался кашель, облегченные вздохи. Все в порядке!

- Силы сынов Туркестана рассеяны. Мы пытаемся их объединить. Этим только и занято руководство

Туркестанского комитета во главе с уважаемым господином Мустафой Чокаевым.

Усманходжа первым понял, за что хватается Махмуд-бек.

- Но господин Чокаев далеко.

- Он там, где должен находиться, - оборвал Махмуд-бек, - он в Берлине, рядом с Гитлером. Это очень

для нас важно.

- Да…

84

Махмуд-бек не обращал внимания на Усманходжу, поступая с ним, как с мальчишкой.

- Я сообщу в Берлин о ваших планах. Необдуманные действия могут привести к плохим

последствиям, и вы окажетесь в глупом положении. - С этими последними словами Махмуд-бек

обратился к Усманходже. Пусть замечание относится не ко всем, только к нему.

Махмуд-бек действительно решил сообщить Чокаеву о «необдуманных действиях», сообщить, что

предупредил верхушку эмиграции, но...

Теперь ничто и никто не удержит этих людей. Им захочется показать свои силы и возможности,

захочется настоящих действий. И это здесь, где уже об очередном сборище курбаши будет сегодня же

известно местным властям.