The Cold War: A New History - Джон Льюис Гэддис

мире, но и, косвенно, для благополучия людей во всем мире". Возможно, это и так, но Уотергейт также показал, что американцы ставят верховенство закона выше властолюбия, какими бы похвальными ни были цели, ради которых власть используется. Цель не всегда оправдывает средства. Сила не всегда оправдывает средства.

"Если это делает президент, значит, это не противозаконно", - объяснял Никсон впоследствии в неубедительной попытке оправдать прослушивание телефонных разговоров и взломы, которые он санкционировал, пытаясь перекрыть утечки в своей администрации по поводу ведения войны во Вьетнаме. "Если президент, например, одобряет что-то по соображениям. ...национальной безопасности, или, в данном случае, из-за угрозы внутреннему миру и порядку значительного масштаба, то решение президента... позволяет тем, кто его исполняет, делать это [не нарушая] закон". Это утверждение не является новым. Каждый глава государства, начиная с Франклина Д. Рузвельта, санкционировал сомнительные по законности действия в интересах национальной безопасности, а Авраам Линкольн делал это более грубо, чем кто-либо из них, ради сохранения национального единства. Однако Никсон допустил несколько ошибок, которые были свойственны только ему. Первая заключалась в преувеличении стоящей перед ним проблемы: утечка "Бумаг Пентагона" в газету New York Times не была угрозой, сравнимой с сецессией в 1861 г. или с перспективой диверсий во время Второй мировой войны и в начале холодной войны. Вторая ошибка Никсона заключалась в том, что он использовал настолько неуклюжих агентов, что они сами попались. А третья ошибка - та, которая положила конец его президентству, - заключалась в том, что он лгал о содеянном в тщетной попытке скрыть это.

Уотергейт мог бы остаться лишь эпизодом во внутренней истории США, если бы не одно обстоятельство: различия между властью и правом начали сказываться и на поведении сверхдержав "холодной войны". В последние годы правления Никсона Соединенные Штаты и Советский Союз впервые столкнулись с ограничениями, которые проистекали не только из ядерного тупика, не только из неспособности идеологий обеспечить обещанное, не только из вызовов, бросаемых обманчиво "слабыми" против очевидно "сильных". Они возникали и в связи с растущим стремлением к тому, чтобы верховенство закона - или, по крайней мере, базовые нормы человеческой порядочности - определяли действия как государств, так и отдельных граждан, проживающих в них.

 

I.

Уже давно появилась надежда на то, что не всегда только сила будет определять отношения между государствами. "Величайшая проблема человеческого рода, - писал философ Иммануил Кант еще в 1784 г., - состоит в том, чтобы достичь гражданского общества, которое могло бы осуществлять универсальную справедливость "6 . По замыслу Вудро Вильсона, Лига Наций должна была налагать на государства те же правовые ограничения, которые государства - по крайней мере, более прогрессивные - налагали на своих граждан. Основатели Организации Объединенных Наций разработали ее таким образом, чтобы исправить многочисленные недостатки Лиги, сохранив при этом ее предназначение: устав новой организации обязывал ее "отстаивать равные права мужчин и женщин, больших и малых наций" и создавать условия, "при которых могут поддерживаться справедливость и уважение к обязательствам, вытекающим из договоров и других источников международного права". Порядок, достигнутый в результате уравновешивания сил в международной системе, больше не должен был быть самоцелью: отныне приоритетом должно было стать достижение согласия между государствами, входящими в эту систему, в отношении некоего внешнего стандарта справедливости.

Сегодня трудно вызвать в себе тот оптимизм, который существовал в момент создания Организации Объединенных Наций, что она действительно сможет решить эту задачу: такова уж дурная слава, в которую она впала в глазах ее многочисленных критиков. Однако в 1946 г. администрация Трумэна поверила в ООН настолько, что предложила передать новому международному органу свое атомное оружие и средства его производства - правда, на условиях, которые она сама бы оговорила. Четыре года спустя Соединенные Штаты сразу же приняли на себя ответственность за вторжение Северной Кореи в Южную Корею и в течение последующих трех лет вели войну под ее флагом. Приверженность Трумэна идее глобального управления была глубокой и эмоциональной: всю свою взрослую жизнь он носил в бумажнике отрывок из поэмы Альфреда Теннисона "Локсли-Холл", в котором говорилось о "Парламенте людей, Федерации мира".

Однако суровые реалии "холодной войны" быстро привели к тому, что мечта Теннисона и Трумэна так и осталась мечтой. Хотя Соединенные Штаты и Советский Союз были членами-основателями ООН, они сохранили за собой право вето в Совете Безопасности - органе, призванном обеспечивать выполнение его резолюций. Такую же привилегию получили Великобритания, Франция и Китай (еще при националистах Чан Кай-ши). Это означало, что ООН могла действовать только тогда, когда ее наиболее влиятельные члены соглашались с ее действиями, что стирало различия между силой и правом. А члены Совета, обладающие правом вето, вряд ли смогли бы достичь таких договоренностей, поскольку они сильно расходились во взглядах на определение понятия "справедливость". Для американцев это понятие означало политическую демократию, рыночный капитализм и - в принципе, если не всегда на практике - уважение прав личности. Для англичан и французов, все еще управлявших колониальными империями, это означало нечто меньшее; для китайских националистов, стоявших перед перспективой отстранения их от власти китайскими коммунистами, это означало еще меньше. А для сталинского Советского Союза "справедливость" означала беспрекословное признание авторитарной политики, командной экономики и права пролетариата на продвижение, какими бы средствами ни руководствовалась диктатура, к всемирному "бесклассовому" обществу.

Поэтому неудивительно, что ООН функционировала скорее как дискуссионное общество, нежели как организация, способная определять принципы и обеспечивать ответственность государств за их соблюдение. Как сетовал в начале 1948 г. Джордж Кеннан, позиции, занятые в ООН, напоминали "соревнование трупов: долгий период подготовки в относительной безвестности; затем занавес поднимается, на короткое мгновение зажигается свет, поза группы фиксируется для потомков фотографией голосования, и тот, кто появляется в наиболее изящной и впечатляющей позе, победил". Если бы великие державы согласились использовать его в этих целях, добавил Кеннан, то "парламентская борьба с тенью... действительно стала бы изысканным и превосходным способом урегулирования международных разногласий". Но этого не произошло. По общему мнению Вашингтона, в том числе и Кеннана, "вера в способность ООН в ее нынешнем виде защитить сейчас или в будущем безопасность Соединенных Штатов означала бы лишь то, что верующие потеряли из виду жизненно важные интересы безопасности Соединенных Штатов".

В декабре 1948 г. Генеральной Ассамблее ООН все же удалось принять "Всеобщую декларацию прав человека". Но это произошло без поддержки Советского Союза и его союзников, а также Саудовской Аравии и ЮАР (все они воздержались) и без создания каких-либо механизмов принуждения.Гораздо глубже в уставе организации и