Холод южных морей - Юрий Шестера

— Все, ухожу как можно дальше от этих проклятых льдов! — воскликнул капитан. — Нервов и так ни черта не осталось! — выругался он, выражая тем самым настроение всех находящихся на мостике, и приказал повернуть шлюп на северо-восток.

Видели еще несколько огромных айсбергов, но на довольно значительном расстоянии. А к вечеру ветер начал стихать, и потому прибавили парусов. В полночь же установилось полное безветрие, шел дождь со снегом. Однако чрезмерная зыбь как следствие прошедшей бури несла шлюп по своему хотению, по своему велению, и это было не менее опасно, чем шторм, так как из-за отсутствия ветра управлять судном было просто невозможно.

В полдень перестал идти снег, небо очистилось и к радости мореплавателей наконец-то выглянуло долгожданное солнце. Штурман, поколдовав с секстаном, определил широту, и оказалось, что за шесть суток непрерывной бури шлюп снесло на юг на шестьдесят две мили.

— Так вот почему я никак не мог вырваться из этих проклятых льдов! Ведь это же, как ты понимаешь, Андрюша, целая минута широты! — констатировал обрадованный Фаддей Фаддеевич. — С ума можно сойти! Теперь же все предельно ясно — скоро будем наконец-то на чистой воде! — и он порывисто обнял не менее счастливого друга.

Сегодня же, 13 марта 1820 года, прошли мимо нескольких айсбергов, один из которых был высотой 250 футов (около 80 метров), а на его краю стоял ледяной столб наподобие обелиска. В 8 часов вечера в широте 57 градусов 33 минуты прошли айсберг в форме сопки, который был последним на их пути в Порт-Жаксон.

Глава 7. Новая Голландия

При крепком ветре с порывами, дождем и большим волнением моря шлюп продолжал идти курсом на норд-ост. В 1 час пополуночи 24 марта увидели блистание молнии, чего за все время пребывания в высоких южных широтах не видали.

— Смотри, смотри, Андрюша, молнии сверкают! — горячо шептал Фаддей Фаддеевич, обняв плечо друга. — Все! Кончились кошмары ледового царства! Будем жить, дружище! Много ли человеку надо?! Сейчас бы только выспаться до одурения… — мечтательно закончил он свою тираду.

— Вот только обогнем Вандименову землю и завалимся отсыпаться аж до самого Порт-Жаксона, — с готовностью поддержал друга Андрей Петрович.

— А отметить появление земли? — отшатнувшись, недоуменно посмотрел на него капитан.

— Это само собой! — рассмеялся тот.

* * *

В полдень уже вся команда была на верхней палубе. И только моряк, долгие месяцы оторванный от земли, может понять нетерпение людей вновь ступить на нее, и если даже не ступить, то хотя бы увидеть, пусть и издалека. Это так. Но на палубе шлюпа были не просто люди, надолго оторванные от земли, а те, кто тяжким своим трудом преодолевали, казалось, бесконечные льды в стужу, леденящую руки, в снег, слепящий глаза, во мраке полярных ночей, иногда освещаемых огненными сполохами южного полярного сияния, в бури, грозящие гибелью… Нет, это были моряки уже другой, особой закалки, это были мореплаватели с большой буквы.

И Беллинсгаузен, их капитан, с высоты мостика смотрел на них, помня не только тревогу в их глазах во время бури в кубрике, но и их отвагу на верхушках мачт, когда они брали рифы на обледенелых парусах в жестокие штормы, раскачиваясь над гибельной бушующей бездной. Он гордился ими.

Потому и не удивлялся, когда они все чаще и чаще поглядывали вверх, на салинг, где впередсмотрящий вглядывался в горизонт по курсу судна, всем своим существом желая, как и они, поскорее увидеть землю.

Наконец в начале третьего часа пополудни с салинга раздался долгожданный крик:

— Виден берег!

«Виден берег», — повторял вахтенный лейтенант; «виден берег», — повторяли все, и лицо каждого светилось радостью. Скоро, очень скоро они наконец-то вдохнут неповторимый запах земли, напоенный ароматом лесов и растений.

Это была южная оконечность Вандименовой земли, большого острова, отделенного от южного побережья Новой Голландии широким проливом. И только на третий день утром увидели к западу берег Новой Голландии.

* * *

Наступило маловетрие при относительно теплой погоде. Шлюп шел в виду высоких гор Нового Южного Уэльса.

«Эти горы представлялись всем чудесным зрелищем после столь продолжительного видения однообразного горизонта, на котором были разбросаны лишь льды и айсберги, омываемые свирепыми волнами, и где только малые буревестники, рассекая воздух, ищут себе пропитание».

«В той мрачной суровой стране кажется, что сердце человеческое охладевает, и люди становятся хмурыми, задумчивыми и некоторым образом даже суровыми, ко всему равнодушными, и, наоборот, под чистым небом и благотворным влиянием все оживляющего дневного светила, взирая на разнообразные красоты природы, наслаждаются ее дарами и в полной мере оценивают их значение для человека», — записывал свои впечатления Андрей Петрович, боясь, что время сотрет из памяти их свежесть.

Матросы занимались уборкой палуб и помещений, готовясь встретить праздник Пасхи. Приятная погода оживила всех, лица светились радостью, и трудно было представить, что только несколько дней тому назад никто не выходил наверх без надобности: тогда термометр в самый полдень показывал не более восьми градусов тепла. После столь долговременной мокроты от снега, дождей, изморози, туманов и всего прочего матросы с особым удовольствием занимались хозяйственными делами, которые в былые времена особого восторга у них не вызывали.

В первый день праздника Пасхи все оделись в чистое праздничное платье и по обыкновению соотечественников отслужили заутреню и все молитвы. Матросы разговлялись куличами.

— Назавтра будем в Порт-Жаксоне, Андрюша! — с радостью предупредил Фаддей Фаддеевич.

— Дай-то бог! — заулыбался тот.

Но Бог не дал. Ветер стих, а потом задул от севера противный.

* * *

Только на третьи сутки подошли к Порт-Жаксону, где на шлюпке по вызову с «Востока» их поджидал лоцман.

— Шлюп «Мирный» уже на рейде? — сразу же спросил Беллинсгаузен, как только тот поднялся на мостик.

— Нет, сэр, он еще не приходил, но два других русских шлюпа — «Открытие» и «Благонамеренный», которыми начальствовал капитан Васильев, уже недели с три тому назад отправились на Камчатку.

Беллинсгаузен недоумевал.

— Странно. Ведь «Мирному» путь предстоял большею частью вне льдов и с меньшими опасностями, нежели наш. Стало быть, надлежало бы ему прибыть сюда прежде нас, — несколько расстроенно посмотрел он на Андрея Петровича.

— Может, задержался ненадолго у какого-нибудь открытого им острова? — предположил тот, а про себя подумал: «Потому-то ты так и расстроился, дорогой Фаддей».