Седьмая жена - Игорь Ефимов

– Это безумие! – твердила Джил, обнимая Антона в полумраке фанерной кабинки, которую они сняли на берегу небольшого озерка. – То, что мы делаем, – чистое безумие. Рано или поздно мы попадемся. Бабочки летают у меня в животе. Полный живот бабочек страха.

Поездки в кабинку обставлялись шпионскими предосторожностями. Ее машина не должна была появляться поблизости ни при каких обстоятельствах. Они сговаривались о месте и времени, звоня из одного платного телефона в другой («Да-да, он способен нанять частного сыщика для подслушивания домашней линии!»). Приезжали на стоянку около большого магазина (каждый раз – нового), она надевала темные очки, повязывала косынку, шла не спеша к его машине, не спеша открывала дверцу, проскальзывала внутрь и укладывалась бочком на заднее сиденье, где он запасал для нее подушку. Ведь город полон знакомых – заметят ее голову в машине и донесут! Ехать им было около часу, так что иногда она даже ухитрялась заснуть, и он потом целовал отпечатки наволочки на ее щеке.

В тот день, когда он явился хромающим, она просто расцвела. Она догнала его на тропе, поднимавшейся к кабинке, отняла бумажный мешок с провизией, велела опираться на нее. Она усадила его на стул, завернула штанину. Она заставила его подержать распухшую лодыжку в воде со льдом. Лицо ее сияло. Вытирая ему ногу, накладывая тугую повязку, сделанную из шпионской косынки, она несколько раз прижалась лбом к его колену.

Дальше скрывать эту слабость было бесполезно. Она созналась. Да, она обожает лечить. До дрожи, до самозабвения. У нее есть диплом медсестры. И она работала медсестрой почти два года. Это было ее настоящим призванием. Ничего в жизни она так не любила. Но очень вскоре у нее открылась одна черта, одна фобия, которую она так и не смогла преодолеть. Она стала бояться, что пациент умрет по ее вине. То есть она могла сделать все правильно, пункт за пунктом выполнить предписания врача, сверяясь на всякий случай с учебником, но человек все равно умирал. Просто потому, что он был слишком стар, или болезнь зашла так далеко, или рана была слишком глубокой. Это случалось не очень часто, но страх все равно душил ее. Непоправимость смерти сбивала с толку, бросала лицом к стене. И не было ни одной больницы, в которой лечили бы только неопасные болезни, от которых никто бы не умирал.

Она попробовала выбивать клин клином – поступила на работу в дом для престарелых. Там смерть была нормальным и единственным исходом, почти избавлением. Никто не мог быть виновен в ней, никто из остающихся в живых от нее не страдал. Старики, завернутые в свою пергаментную кожу, тихо сидели в креслах, послушно открывали рот подносимой ложке, смотрели восковыми глазами на принесенные родственниками подарки. Они были как пассажиры отходящего поезда, со всеми уже простившиеся, уезжающие в невозвратные дали, сжимая в руке билет в один конец. Директор дома иногда давал подработать начинающим музыкантам, и те устраивали концерты для стариков, собранных в общей столовой. Бравурные звуки аккордеона отскакивали от неподвижных лиц. Джил не выдерживала и выходила из зала.

Все несложные процедуры, которые ей надо было проделывать со стариками, казались ей бессмысленными. Радостный сюрприз выздоровления был изъят из процесса – а без него лечение не приносило ей никакого удовлетворения. Лечить же живых после того, как она провела целый год рядом с мертвыми, стало ей еще страшнее. Да и с появлением второго ребенка на работу не оставалось времени. Пришлось уйти.

Теперь для удовлетворения лечебной страсти у нее оставалась только семья. Заслышав где-то в недрах дома кашель или чихание, она неслась на звук, как десантник, поднятый по тревоге, на ходу подхватывая нужные прыскалки, таблетки, полоскания. Волдыри, оставленные на коже ядовитым плющом, наполняли ее таким боевым азартом, что пострадавший должен был покориться и безропотно менять повязки с разными мазями, замешанными ею самой по знахарским книгам. Если у детей случался запор, они терпели до предела, не сознавались, зная, что мать никогда не ограничится простым слабительным. Мозоль на пятке или на пальце была чревата сеансами ультрафиолетового облучения. Друзья никогда не спрашивали, что ей подарить, – знали, что любой новый медицинский справочник вызовет искренний, на недели растянутый восторг. Антон слушал ее признания с умилением и сочувствием, но главного все же не понимал. Почему нужно было бояться смерти пациента? Больные бывают такие коварные, умеют проскользнуть на тот свет сквозь любые лечебные препоны. И ведь всякая больница имеет страховку против подобных случайностей. Через выстроенную здесь китайскую стену Горемыкалу перелезть было почти невозможно. Заделывать очередные бреши – вот чем надо было заниматься в первую очередь.

Измученный очередным разводом, он в те месяцы как раз подходил ощупью к своему великому изобретению. Три больших, три одинаковых несчастья – а если считать не формально, то все четыре – обрушились на него в жизни. И во всех этих ситуациях он оказался беззащитным перед клыками Горемыкала. Половина браков в стране кончается разводом, и никто еще не придумал защиты против этого массового бедствия! Не может быть, чтобы здесь нельзя было найти работоспособную схему.

«Как избежать обмана, как избежать обмана, как защититься от ложного развода, развода ради страховой премии?» – ломал он себе голову. С другой стороны, вот этот прямоглядящий муж Джил, бросающий ее ради другой женщины, – неужели и он должен получить вознаграждение за свою измену? Или жена-4, оставившая его самого так подло, так унизительно исчезнувшая, передернув прямыми плечами, – неужели и ей что-то достанется? И так, шажок за шажком, подогреваемый ненавистью к нечестным изменникам, он вплотную приблизился к простой, как задвижка – одним пальцем отодвинуть, – мысли. И отодвинул!

Это же так просто, так гениально просто!

Платить должна не страховая компания, а уходящий, бросающий, изменяющий.

8 июля

Проснулись от криков Пабло-Педро. Он был за бортом. Но не тонул. Одной рукой он держался за трап, а другой вцепился в ласт большой черепахи. Я прыгнул в воду и ухватил черепаху за другой ласт. Капитан бросил нам электрический провод. Мы возились полчаса, пытаясь привязать черепашьи ноги. Наконец втащили ее наверх. Она так исцарапала и искусала нас, что не жалко было убивать. Устроили пир. Ничего нет вкуснее черепашьего мяса. Внутри у нее оказались еще и яйца. Они вязнут на зубах. Это чистый протеин. Жир тоже очень нужен нашим исхудавшим организмам.

После пира я сделал небольшое открытие. Под задними ластами черепахи обнаружил двух присосавшихся рыб. Кажется, они называются прилипалы. Самка под левой ластой, самец – под правой. Мне с трудом удалось отодрать их. Подумать только – они проводят так всю свою жизнь. Едят, путешествуют, размножаются. И весь их мир – задняя подмышка черепахи.

Вечером опять видели корабль. Махали ему всем, чем могли, но довольно вяло. Наши надежды умирают. Корабль не остановился.

9 июля

Капитан все время что-то изобретает. Сегодня он с утра возился, вынимая круглые стекла из приборов на пульте управления. Они слегка выпуклые. Он сложил их вместе, обмотал края изолентой и налил внутрь воды. Получилось большое увеличительное стекло. Он укрепил его над кастрюлькой с рыбой, собрал солнечный пучок на крышке. И через час рыба внутри сварилась! Проблема готовки решена. Правда, вода все время вытекает из стекла. Но можно добавлять.

В 2.30 пополудни услышали гудение мотора. Самолет шел довольно высоко. Но Линь Чжан вдруг схватила нож и бросилась в туалет. Через минуту выбежала оттуда, держа в руках содранное со стены зеркало. Начала пускать солнечного зайчика в небо. Мы смеялись и аплодировали. Может быть, самолет заметил ее сигналы – как знать?

Как подозрительно, как испытующе смотрели на мистера Энтони Себежа пары, приходившие к нему в первые дни после объявления, помещенного им в газетах. Многие уже имели по одному, по два развода за плечами, знали, что к чему. Не спрашивали о пустяках, сразу кидались к главному:

– Кто платит? Откуда вы будете знать, что люди разводятся всерьез, а не жульничают ради премии?… Ах, они сами же и платят друг другу?… Бывший муж – бывшей жене, или наоборот?… Но чем же это отличается от обычных алиментов?… Деньги вперед?… Каким образом?…

Он терпеливо объяснял. Вы платите страховые взносы. Каждый месяц или каждый квартал. Это ваши деньги. Если вы захотите мирно расстаться, каждый получит назад пятьдесят процентов накопившейся суммы. Но если один из супругов заявит, что он не хочет разводиться, он получает все сто процентов. Чем дольше вы прожили вместе, тем дороже вам будет покинуть своего спутника жизни.

Возможны и другие варианты. Крупная сумма вносится обеими сторонами при вступлении в брак. Или только одной стороной. Она лежит там как залог, тихо увеличивается за счет процентов. Или к ней также прибавляются страховые взносы. Но главный принцип сохраняется: в случае развода все деньги достаются тому, кого бросают. Учтите при этом, что в случае – не попусти Господь! – смерти одного из супругов все деньги возвращаются оставшемуся в живых. Так что вы, вместе со страховкой от развода, получаете за те же деньги и частичное страхование жизни.