Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика - Федор Синицын

Активной была пропаганда, направленная на разложение прибалтийских коллаборационистских формирований. «Сынов эстонского народа» призывали «не верить наглой лжи немцев» о том, что коллаборационисты «защищают свою родину и свободу», так как «два года немецкой оккупации ясно показали, что под гнетом немцев нет у эстонцев ни родины, ни свободы». Эстонцам разъясняли, что вступление в «легион» — «это самое большое преступление против эстонского народа». Апелляцией к религиозности эстонского народа были такие эпитеты: «Награда немецких фашистов — это клеймо Каина, это печать Иуды!» В марте 1943 г. было издано обращение к латышской молодежи, в котором агитировали бойкотировать объявленную оккупантами мобилизацию. Латышей, завербованных в коллаборационистские формирования, призывали «вернуться к своему народу», литовцев — не вступать в такие формирования и полицию, уходить в партизанские отряды{1136}.

Политика в отношении крымско-татарского народа учитывала распространенность среди него антисоветских настроений, а также высокий уровень военного и гражданского коллаборационизма. Поэтому крымским татарам было объявлено, что «еще не поздно… искупить свою вину перед Родиной»{1137}, «защитить гордость и честь татарского народа», вступив в советские партизанские отряды{1138}. Советская пропаганда убеждала крымских татар в том, что германские власти их обманывают, а также распространяла сведения о том, что оккупанты сжигают крымско-татарские деревни и уничтожают мирных жителей. В Крыму было издано до 50 наименований антиколлаборационистских материалов на русском и крымско-татарском языках{1139}, в том числе обращения к крымско-татарским «добровольцам»{1140}.

В период оккупации Северного Кавказа (с августа 1942 г. по январь 1943 г.) пропаганда среди населения его национальных регионов стала отдельным направлением советской политики. В августе и сентябре 1942 г. по решению ЦК ВКП(б){1141} были проведены митинги представителей народов Северного Кавказа и Закавказья. Воззвание первого митинга, начатое словами «Братья осетины, кабардинцы и балкарцы, чеченцы и ингуши, черкесы и карачаевцы, адыгейцы и калмыки, донские, кубанские, терские и Сунженские казаки!», гласило, что оккупанты «именуют кавказские народы низшей расой и не признают нас за людей, несут нам нищету и рабство… хотят отнять от народов Кавказа их национальную свободу, государственность и культуру». Воззвание второго митинга, обращенное к «народам Азербайджана, Грузии, Армении» говорило о нацистских планах по разжиганию розни между народами этих республик. К кавказцам был обращен призыв бороться против оккупантов вместе с «великим русским народом и другими народами Советского Союза»{1142}. В период оккупации Северного Кавказа было развернуто радиовещание на кабардинском, адыгейском и осетинском языках{1143}. Советские пропагандисты пытались воздействовать на коллаборационистов из числа представителей кавказских народов. Так, грузинских «легионеров» убеждали, что оккупанты «заставили их воевать против своих братьев — грузин» и «пытаются их же руками захватить их красавицу-родину — Грузию»{1144}.

Советская пропаганда противодействовала вовлечению населения оккупированных территорий в военный коллаборационизм, используя как национальный фактор, о чем говорилось выше, так и другие аспекты — в первую очередь, пропаганду постыдности предательства Родины. К коллаборационистам от имени «русского, украинского и белорусского народа» был обращен призыв «взглянуть на свою [немецкую] шинель», которая «полита кровью» их «близких… знакомых… родных»{1145}. Участников РОНА обвиняли в том, что они, «русские люди, стали холуями и рабами вшивых немецких ефрейторов» и «потеряли совесть и честь советского гражданина». К военнослужащим РННА была обращена листовка, рассказывавшая о том, как мать прокляла некоего И. Селезнева, который «стал изменником Родины», а его сестра — работница танкостроительного завода — на танке написала «Смерть изменнику Селезневу»{1146}. Пропаганда использовала также отсылки к памяти о Гражданской войне, указывая на то, что РОА «прежде всего, состоит из белогвардейцев, разгромленных в свое время Красной Армией и бежавших за границу», а «гитлеровцы в своих газетах откровенно пишут, что им нужна “белая армия, армия Корнилова, Деникина, Врангеля”»{1147}. Германскую программу по созданию военных формирований из представителей народов СССР советская пропаганда объясняла населению оккупированных областей тем, что «людские резервы Гитлера на исходе»{1148}, «дело немцев в войне безнадежно проиграно»{1149}, и поэтому германские власти «ложью и провокацией… стремятся заманить русских людей на службу»{1150}.

Во второй период войны от германской оккупации были освобождены многие регионы СССР, положение в которых было тяжелым не только в социально-экономическом, но и в политическом плане. Советские власти отмечали, что сознание населения освобожденной территории «отравлено ядом фашистской пропаганды»{1151}. 25 августа 1943 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О мероприятиях по усилению культурно-просветительской работы в районах, освобожденных от немецкой оккупации», которые включали в себя восстановление типографий, кинотеатров, театров, библиотек, парткабинетов и пр. В отношении молодежи, проживавшей на освобожденной территории, были поставлены задачи «воспитывать… чувства глубокой любви к родине, национальной гордости, патриотизма», «разоблачить, высмеять всю лживость фашистской пропаганды, показать истинное лицо немца-зверя, рассказать о действительных целях немцев, о тяжелом положении вывезенных на немецкую каторгу русских юношей и девушек»{1152}.

Особенно тяжелыми в морально-политическом плане последствия оккупации были на Северном Кавказе. После освобождения этого региона советские органы приступили к решительным действиям по борьбе с усилившимся бандповстанчеством{1153}, в результате которых удалось легализовать или ликвидировать значительную часть бандповстанцев{1154}, а также добиться определенного перелома в настроениях населения{1155}.

Советская пропаганда, направленная на население тыла СССР, как и прежде, старалась обойти стороной проблемные аспекты положения на оккупированной территории. Отмечалось, что «ни у одного из народов СССР немецко-фашистские разбойники не нашли и не могли найти никакой поддержки»{1156}, а также не смогли «разжечь национальную ненависть между народами СССР… оторвать и противопоставить народы, населяющие нашу страну, великому русскому народу»{1157}. Однако после освобождения оккупированной территории пропагандистам стало труднее скрывать факты сотрудничества граждан СССР с оккупантами. Хотя пропаганда пыталась представить факты коллаборационизма как «ничтожные исключения»{1158}, в советской прессе стала появляться и более соответствовавшая реалиям информация — например, о создании оккупантами эстонского «самоуправления»{1159}. В то же время некоторые представители властей «лакировали» действительность не только в материалах пропаганды, но и в документах для «внутреннего пользования». Например, секретарь ЦК КП(б) Латвии по пропаганде А. Пельше докладывал в УПиА ЦК ВКП(б) явно не соответствовавшую реалиям информацию, что «квислингами Латвии является лишь кучка репатриированных еще до войны в Германию полулатышей-полунемцев, не имеющих никакой опоры в народе, поддерживаемых исключительно немецкими штыками»{1160}. На наш взгляд, здесь проявилось стремление защитить свой народ от подозрений в массовом предательстве и последующего наказания.

Содержание советской национальной политики на оккупированной территории СССР подверглось тщательному анализу на германской стороне. В октябре 1943 г. Г. Гиммлер в своей речи перед сотрудниками СС оценил эффективность советской политики как высокую. Оккупационные власти сделали вывод о том, что советская пропаганда получила серьезную «патриотическую и национальную основу», стала «избегать неуклюжего возвеличивания большевизма»{1161} и агитации за его «спасение»{1162}. Оберайнзатцфюрер В. Рейхард в статье «Цели и содержание большевистской военной агитации»[48] отмечал, что руководство СССР «поняло, что пропагандой… социалистического или коммунистического рая на земле можно, пожалуй, поднять производительность, но что для того, чтобы держать в руках народные массы в случае войны, нужны… другие лозунги». Немецкий военнопленный Э. Брист на допросе 22 ноября 1943 г. показал, что в Германии широко известно о происшедшем в СССР «переходе от интернационализма к национализму», и что советская власть «ведет чисто русскую политику»{1163}. В изданном 26 ноября 1943 г. документе абвера («Меморандум Райнхардта») говорилось, что «с помощью направленной пропаганды “Отечественной войны” Сталину удалось [добиться] невиданного за прошедшие 20 лет единства активных сил советской империи… Сейчас не один Сталин с маленькой кликой борется за осуществление бывшей всегда чуждой народу идеи мировой революции. Сейчас весь русский народ борется за сохранение своего свободного Отечества»{1164}. Изменение курса советской политики, ее «национализация» и уклон в «великодержавие» были отмечены и в среде русской эмиграции, часть представителей которой отнеслась к новым веяниям положительно{1165}. Однако другие эмигранты остались на прежних позициях. Так, священнослужитель РПЦЗ о. Павел (Лютов) в марте 1943 г. сделал вывод, что большевистская партия «защищается от своих врагов русским народом». Он считал, что коммунистические власти рассматривали Россию и русский народ «лишь как средство для достижения главной цели — вселенского пожара и штурма небес»{1166}.