Серая мышь - Николай Омельченко

— Между прочим, не без пользы. Узнали, что завтра сюда прибудут ковальковцы, значит, нам надо уходить. — Я взглянул на Галю. Она согласно кивнула, глаза наполнились слезами. Подавила тяжелый вздох и твердо произнесла:

Уходить надо вам, я не думаю, что они нас тронут я уже об этом говорила Уласу.

— Отца тронут, еще как! — сказал Юрко.

— Отцу тоже надо уходить, — сказала Галя.

— А мать? Её не так за отца, как за меня заклюют, и не НКВД, так сельские, это они сейчас кроликами смотрят, а как придут Советы, заклюют. — Юрко помолчал и неуверенно произнес, глядя на меня: — Эвакуироваться нашим женщинам пора, завтра будет поздно.

— Куда? — удивился я.

— На запад. Я достану документы, что вы работали у немцев, пойдете вместе с отступающими немецкими обозами.

Я удивился такой прозорливости и практичности этого, как мне всегда казалось, несколько туповатого селюка.

В Видне мой дядя, отцов брат, лавочником. Я для него кое-что передам, поднакопил… С этим и чужой человек примет.

— Правильно, только Видень, — сказал я и посмотрел на Галю, хотел увидеть, как она отреагирует на то что и я поддерживаю эвакуацию в Австрию; там, по неточным данным, находились Галины родители. Оставшиеся в Ковеле родственники получили от них письмо дали нам адрес, Галя написала, но ответа так и не получила, — то ли по вине почты где-то затерялся, то ли помешала охватившая всю Европу война.

— Я там и своих поищу, — как-то неуверенно произнесла Галя.

— Выходить будем, как только уйдут эти, — кивнул Юрко в сторону зала, где спали партизаны. — За ночь соберитесь, когда стукну в окно, чтоб были готовы. Двинемся на санях вслед за ними, в случае чего они нас знают, скажем, едем в гости, а там свернем. Для меня лес — что хата родная, не заблудимся, обойдем чужих, найдем своих, только б жив остался тот человек.

— Это кто же?

— Есть один немчура, — Юрко рассмеялся. Оставили в живых на расплод. Сам Стах пожалел.

— Что-то в лесу сдохло: чего это он стал таким жалостливым?

— Понравился он ему. Стах же художеством занимается, не знал?

— Знал.

Юрко поерзал, огляделся:

— У тебя не найдется чего-нибудь выпить, перенервничал я…

Галя достала из шкафчика бутылку и рюмку.

— О, еще довоенная! — потер руки Юрко. — Только начатая.

— До войны начали, так больше и не притрагивались, — грустно усмехнулась Галя.

— А те что же не выпили? Не нашли? — кивнул Юрко в сторону школьного зала.

— Они не искали и не просили.

— Как и вы — монахи, — хохотнул Юрко и осторожно отодвинул рюмку. — Это для причастия, мне плесни в стакан.

Галя подала стакан и тарелку с капустой, хотела нарезать сало, но Юрко отказался:

— Некогда закусывать и рассиживаться.

Выпил, бросил в рот щепотку капусты, посидел несколько минут молча, затем снова кивнул на стакан. Галя вылила остаток, Юрко допил, доел капусту и утерся рукавом. Я терпеливо ожидал, когда он доскажет то, о чем начал. Юрко это понял, кивнул и уже с хмельной многоречивостью заговорил:

— Так я говорю: понравился тот немчура Стаху, оставили его жить. Ну, конечно, не за красивые глаза и не за то, что он был художником, как и Петро. Художник он оказался особенный, редкий; из-за этого дара он и попал к нам в курень, бежал от своих, те хотели пустить его в расход. Ох и талант! — Юрко с сожалением взглянул на пустую бутылку. — Любую печать намалюет лучше

настоящей! Какие документы может сделать! И Стаху, и мне, и тебе, Улас. Я уж не говорю про твоих и моих — им в первую очередь. У него этих документов и разных удостоверений — целая пачка. Голова! Знал, что когда-нибудь все пригодится. Смеется: «Гитлер капут, а мы с этим жить будем!» И потряхивает пачкой документов. Вот немчура! Как такого не оставить в живых!

Юрко поднялся.

— Ну, собирайтесь, а я пойду торопить своих.

То была у нас с Галей последняя ночь, почти до самого утра мы собирались, все обдумывали, где и как нам лучше встретиться, если вдруг не выгорит вариант Юрка; остановились на церкви святой Варвары, — единственное место, которое мы знали в Вене.

— Каждый день я буду приходить туда молиться, — несколько раз повторила Галя.

Лишь под утро мы уснули, последний раз вместе…

22

Джулия в нашей семье слывет большой домоседкой; такой она была и в молодости — дальше пригорода Торонто или, в крайнем случае, юга нашей провинции ее, бывало, не вытащишь. Поначалу мне казалось — это от бережливости; отказываясь куда-либо ехать, она обычно говорила: «Дома полно работы, да и на те деньги, которые я потрачу на дорогу, лучше куплю что-нибудь детям». Она у меня из тех немногих канадок, что даже у наших соседей в Штатах за всю жизнь ни разу не побывали. Мне же путешествия не так самому были интересны, как хотелось доставить удовольствие детям; наверное, поэтому Джулия всегда меня отпускала и не очень ворчала: хоть мы работали вдвоем всю жизнь, но едва сводили концы с концами. Как-то подвернулась недорогая поездка в Лос-Анджелес; недорогая потому, что в середине лета в Калифорнию, где в это время стоит тропическая жара и сушь, мало кто из туристов осмеливается ехать, и авиафирмы продают билеты на самолеты дешевле. Меня тоже не очень радовала перспектива путешествия туда в такую пору, — в Лос-Анджелесе от фантастического скопления автомобилей над городом висит ядовитый смог, и людям со слабым здоровьем врачи рекомендуют носить противогазы, но очень уж хотелось, чтобы мои дети не по телевизору, а в натуре видели настоящий «Диснейленд», известный во всем мире сказочный парк для детей.

И вот мы втроем, я, двенадцатилетний Тарас и тринадцатилетняя Джемма, в полдень ступили на это поистине сказочное, раскинувшееся на сотни акров, клубящееся могучей тропической зеленью плато. Откровенно говоря, я пожалел, что с нами не было Калины, — ее мы, как самую маленькую, оставили с Джулией, — она бы все оценила с большим восхищением и восторгом. Тарас и Джемма с детства вырабатывали у себя сдержанность и, даже восторгаясь, не очень-то проявляли свои чувства, больше того — пытались скептически относиться к этой фантастической сказке. Так, когда мы плыли на катере по текущей через тропический лес реке, зеленоватой, пропахшей гниющими водорослями, Джемма сказала:

— Все как-то тяжеловесно, мало тропических красок. У Гогена их куда больше.

— Зелень здесь настоящая, — заметил я, сердясь на то, что эту тринадцатилетнюю девочку мало что удивляет, — наоборот, даже настраивает на скепсис. — И причем здесь Гоген?

— Еще бы; при таком благодатном климате создать видимость джунглей — раз плюнуть!

Справа от нас из воды показалось семейство бегемотов — мама, папа и двое малышей, — они разинули огромные пасти, но, увидев катер с людьми, скрылись под водой.

— Отвратительные чудовища! — брезгливо передернулась Джемма.

— Да они не настоящие, — усмехнулся Тарас. — Все здесь создано усилиями науки, техники и современнейшей электроники. Фантазия конструкторов.

— Откуда тебе это известно? — снова рассердился я.

— Читал, — усмехнулся Тарас.

— А вот крокодилы настоящие, — кивнула на берег Джемма; на коричневом песке уютно подремывали трехметровые толстые крокодилы.

— Ха! То же, что и бегемоты, — возразил Тарас. Но Джемма не сдавалась, у нее еще тогда, в детстве, рождалась привычка — всегда, даже в спорах, брать верх над другими, даже и в тех случаях, когда она не права.

— Настоящие, настоящие! Посмотри, какие у них пасти и зубы, как они сонно зевают, смеживают глаза, — повторяла она и, когда Тарас старался доказать ей обратное, обращаясь за помощью ко мне: — Скажи ему, папа!

Мне не хотелось, чтобы от моих детей так рано уходила вера в сказку, поэтому я уклончиво ответил:

— Пусть кое-что здесь и создано человеком, но все это может вполне конкурировать с самыми совершенными творениями природы. Сейчас вы в этом убедитесь.

Неподалеку от катера в небольшой заводи вдруг вывернулась, сверкнув золотистой чешуей, огромная рыба и так мощно всплеснула, что по всей реке пошли волны; навстречу нам проплыла целая стайка серебристых рыбок; не успели мы ими налюбоваться, как увидели на деревьях резвящихся обезьян, а с противоположной стороны к реке подходило стадо слонов, они степенно вели на водопой свое многочисленное потомство. Теперь уже не верилось, что увиденное нами — творение человеческих рук. Чем дальше мы плыли, тем больше знакомились с обитателями тропического леса. Вот стадо слонов, стоящих в воде, из хоботов фонтанами брызжут струи, а за поворотом реки к берегу навстречу нам мчится табунок сытотелых изящных зебр. В скале широкой пещеры резвятся львята, настороженно поглядывает на наш катер львица. Джунгли наполнены зверями и птицами, все это рычит, поет, живет своей жизнью, вызывает желание дольше побыть среди дисней лен декой природы, и мы совершенно забываем, что это лишь сказка.