Отважная охотница - Томас Рид

Моя страшная догадка тотчас же подтвердилась. Я увидел, что один из трупов, лежащий головой в мою сторону, оскальпирован.

Глава LII

ПОСТРОЙКА УКРЕПЛЕНИЯ

Я смотрел в трубу значительно меньше времени, чем требуется, чтобы рассказать об этом. Едва я понял, что передо мной индейцы, как поспешно спрыгнул со скалы и спрятался за нею. Теперь из-за камня виднелась лишь моя голова и подзорная труба, направленная на долину.

Я продолжал наблюдение. Остальные убитые тоже были белые и, по-видимому, тоже оскальпированы.

Картина говорила сама за себя.

Остановленный фургон с выпряженными лошадьми, из которых две, убитые, лежали под дышлом, толпа индейцев вокруг, трупы на земле, ящики и тюки, разбросанные по траве, — все это указывало на то, что здесь недавно произошла горячая схватка.

Теперь мне стало ясно, что мы действительно слышали залпы, когда ехали вверх по каньону. Индейцы напали на караван или, что более вероятно, на один далеко отставший фургон. Но кто стрелял — конвой или переселенцы?

По-видимому, среди убитых были также индейцы: в стороне я заметил несколько распростертых тел, около которых кучками стояли победители, и догадался, что это были трупы краснокожих.

Куда же делись остальные фургоны? Ведь их было пятьдесят, а здесь я видел лишь один. Не верилось, что индейцы могли захватить весь караван. Если же это случилось, он, вероятно, погиб в верхнем каньоне. Какая же ужасающая резня произошла там! Но нет, этого быть не могло: около фургона было не меньше двухсот индейцев, а их военные отряды редко бывают больше. Если бы индейцы захватили другие фургоны, они бы не толпились около одного. По всей вероятности, эта повозка далеко отстала от остальных; часть лошадей, которые везли ее, была убита во время перестрелки, и она попала в руки торжествующего врага.

Все эти мысли мгновенно пронеслись в моей голове. Среди них была одна особенно тревожная: кому принадлежал покинутый фургон? Со страхом и волнением, напрягая глаза до боли, разглядывал я в подзорную трубу место битвы. Я внимательно осмотрел всю долину, сам фургон, группы индейцев и разбросанные по равнине трупы. Благодарение богу! Все, как живые, так и мертвые, были мужчины с черными, каштановыми или рыжими волосами.

Мое обследование, занявшее не более десяти секунд, было прервано внезапным движением среди дикарей. Те, что сидели на лошадях, вдруг отделились от остальных, и поскакали по направлению к Одинокому холму. Понять их намерение было нетрудно: когда я неосторожно стал на вершине холма, индейцы заметили меня. Я горько пожалел о своей опрометчивости, но предаваться раскаянию не было времени. Надо было действовать — быстро и хладнокровно.

Я не крикнул товарищам о надвигающейся опасности и остался на вершине холма. Я хотел избежать смятенья, которое несомненно последовало бы за таким неожиданным сообщением, и спокойно обдумать план действий.

Индейцы находились на расстоянии пяти миль от холма. Им требовалось порядочно времени, чтобы доскакать до него, и я мог потратить две-три минуты на размышление.

Сейчас, оглядываясь на прошлое, я спокойно описываю мысли, следовавшие тогда одна за другой с молниеносной быстротой. Но в ту минуту страх мешал мне рассуждать хладнокровно. Я сразу понял, что наше положение не просто опасно, но безнадежно. Сперва я подумал о бегстве. Я хотел бросить всю поклажу, посадить солдат на мулов и скакать назад в каньон.

План был бы неплох, если бы его можно было выполнить. Однако ущелье находилось слишком далеко, и мулы не выдержали бы такой скачки. Но, даже если бы мы все четверо и добрались до каньона, вряд ли нам удалось бы спастись. В течение какого-то времени можно было защищаться в его теснине, но добраться до выхода мы не смогли бы. Несомненно, часть индейцев поскакала бы в обход и перехватила бы нас там. Опередить их и доскакать до леса, находившегося по ту сторону ущелья, мы не смогли бы, так как путь по каньону был очень труден. Поэтому пытаться бежать не имело никакого смысла. Я понял, что нам остается лишь защищаться. Шансов на успех было мало, но другого выхода я не видел. Нам оставалось или сражаться, или погибнуть без сопротивления. От такого врага мы не могли ожидать пощады.

Но где нам защищаться? На вершине холма? Ничего более удачного мы выбрать не могли. Как я уже говорил, вершина представляла собой небольшую площадку, на которой хватило места для всех нас. Нам достаточно было пригнуться или лечь, чтобы укрыться от стрел индейцев. Кроме того, ружья держали бы противника на почтительном расстоянии от подножия холма. Этот план созрел в моей голове мгновенно, и я, тут же спустившись к своим спутникам, сообщил им о приближении индейцев.

Мои слова вызвали лишь удивление и досаду, но никакого замешательства, а тем более паники. Опытным, закаленным в боях солдатам не раз приходилось бывать под огнем неприятеля, и молодого охотника тоже нелегко было испугать. Все трое сосредоточенно и хладнокровно выслушали мои поспешные объяснения и сразу же согласились на мой план, так как видели, что другого выхода у нас нет. И снова я поднялся на вершину холма, но на этот раз в сопровождении трех моих товарищей. Каждый нес порядочный груз. Кроме ружей, пуль и пороха, мы тащили седла и вьюки, а также одеяла и бизоньи шкуры. Не ценность этих предметов побудила нас, не щадя сил, тащить эту ношу на вершину холма — мы собирались с ее помощью перегородить тропу у вершины. У нас осталось время для второго путешествия, и мы, оставив груз наверху, снова бросились вниз. Каждый поспешно хватал то, что попадало под руку: солдатские ранцы, саквояжи, разрубленную тушу недавно убитой антилопы и знаменитый мешок с мукой — словом, все, что могло помочь нам соорудить баррикаду.

Лошадей и мулов мы оставили у подножия холма. Брать их с собой на вершину было не только бесполезно, но и опасно, так как они являлись хорошей мишенью для стрел индейцев. Мы решили, что правильнее всего оставить животных внизу. Дерево, к ветвям которого они были привязаны, находилось в пределах досягаемости наших ружей. Поэтому мы могли оберегать их от индейцев до захода солнца.

Казалось бы, защищать лошадей и мулов не имело смысла, потому что ночью индейцы могли легко ими завладеть. И все же, оставляя их там, мы руководствовались известными соображениями, тоже рассчитывая на темноту. Если бы нам удалось продержаться до наступления ночи, мы могли бы попробовать ускакать. Поэтому нам нужно было во что бы то ни стало отстоять наших животных от индейцев. У меня нашлось лишь несколько секунд, чтобы попрощаться с моим славным скакуном, погладить изогнутую шею и прижаться губами к бархатной морде. Отважный конь! Испытанный и верный друг! Я готов был плакать, расставаясь с ним. Он отвечал на ласки тихим, жалобным ржанием, словно чувствуя опасность. Вдруг конь громко фыркнул, глаза его засверкали, ноздри раздулись: он услышал топот копыт и почуял врага. Я тоже услышал этот звук и бросился вверх по склону.