Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду - Александр Ильич Антонов

не быть, — сурово заключил князь.

— Я запамятовал, когда сие случилось, — выкручивался Молчанов.

— Да было это в ночь на семнадцатое мая, — напомнил князь.

— Коль так, значит, кони мои. И верно, мои! Но ты, князь Григорий, дозволь мне переписку с тестем. Я буду держать с ним совет по государевым делам.

Шаховской был озадачен таким желанием Молчанова, потому что пан Мнишек находился не близ Путивля, а за многие сотни вёрст, там, где стояла власть царя насилия Шуйского. Но делать нечего, другого не оставалось, и князь дал согласие отправить письмо Юрию Мнишеку в Ярославль.

События между тем менялись быстро. В Путивль прискакали гонцы от Ивана Болотникова с повелением князю Шаховскому немедленно прибыть к войску под Рязань. И сказано было князю, что рязанские воеводы не пускают Болотникова в город, требуют от него грамоты с царёвой печатью.

Шаховской помчал в Рязань. И почти следом за ним укатили из Путивля Пафнутий и Сильвестр. И пока они добирались, князь Григорий примчал к Болотникову и поставил печать на грамоту, и рязанские воеводы пустили войско Болотникова в город.

Рязань в эти ноябрьские дни встала на дыбы, всё в ней смешалось. С вождём восставших, которого приближённые звали царём, в город нахлынули многие бояре, дворяне, да больше из захудалых родов. Они липли к Ивану и просили себе новых титулов, чинов, вотчин и других милостей. Болотников был щедр. И князь Шаховской только успевал ставить на различные дарственные грамоты государеву печать России. Искали в Рязани удачи опальные люди при Борисе Годунове, а теперь и при Шуйском князья Борятинские, Защёкины, Мещёрские — все, кто рьяно служили Лжедмитрию, а теперь нашли нового щедрого покровителя.

Местные бояре-воротилы братья Ляпуновы тоже ощутили дыхание желательных перемен и деятельно способствовали Болотникову. Старший брат Ляпуновых, Прокопий, собирал недовольных Шуйским в отряды, готовил пополнение войску Болотникова из тех россиян, которые стекались в Рязань из малых городов, из уездов центральной России, из тех, кто хотел потешиться над московскими боярами. Многим в те дни мерещилась Москва, отданная им в жертву. Как тут топором от радости не помахать, посылая московитам угрозы.

Постепенно Рязань стала похожа на большой военный лагерь. На площадях, по улицам, на окраинах города за крепостными стенами день и ночь горели костры, тут и там были разбиты шатры, поставлены шалаши. Кабаки гудели от бражников. Здесь же скоморохи воинов и гуляк забавляли, жонки искали себе утеху, тати тенями мелькали по ночам, воруя с возов всё, что под руку подвернётся.

Пафнутий и Сильвестр появились в Рязани поздним ноябрьским вечером. Оставив инока Арсения у лошадей, сами они, переодетые в крестьянские кафтаны из кежи, в лапти из лыка, ушли в центр города, чтобы послушать, о чём говорят в питейных домах и на площадях народ, поискать Шаховского, а ещё своих — услужителя и возницу. Удрали они от Пафнутия и Сильвестра под Пронском и пару коней с тапканом увели. Сильвестру было ведомо, что толкнуло их на побег: оба они были рязанские, из Скопина, вот и пристали к своим воям-мятежникам.

Потолкавшись в городе до полуночи, Пафнутий и Сильвестр узнали, что князь Шаховской в Рязани и вместе с другими знатными вельможами — перебежчиками из Москвы остановился на просторном подворье бояр Ляпуновых. Побывали и лазутчики возле них. Да не стали рисковать, не пошли в палаты, которые охранялись казаками.

Вернувшись к Арсению, Пафнутий и Сильвестр провели остаток ночи в тапкане. И хотя спали под овчинным пологом, утренний морозец достал-таки их. Совершив скорую молитву, они снова отправились в город высматривать князя Шаховского. И прошли ещё сутки в напрасных хлопотах.

И вот наступил праздник Дмитрия Салунского. С утра Сильвестр был оживлённее, чем обычно. Шагая с Пафнутием в харчевню, Сильвестр уверенным голосом сказал:

— Ноне увидим князя Шаховского, придёт он на богослужение в Воскресенский собор. Потому день у нас будет острый и без просвета. Потом движения потребует. И давай, владыко, покрепче перекусим.

Так и сделали воители, съели по большому куску жареной говядины с хреном, всё брагой запили и отправились на Соборную площадь Рязани. Близился час торжественной литургии. И подумал ведун, что князя Шаховского надо будет перехватить до того, как войти ему в собор. Видел Сильвестр, как всё случится, да отгонял до поры своё видение, потому как морозец по спине от него пробегал.

Праздник Дмитрия Салунского дорог всем православным христианам. С него начинается Дмитриевская родительская неделя, князем Дмитрием Донским учинённая в 1380 году в честь победы над ханом Мамаем в Куликовой битве. В Рязани высоко чтили Дмитриеву субботу. Да и то сказать, не помяни усопших в сей день, так и за тобой придут. Ого!

На площади перед собором — людское море колышется. Сильвестр ведёт Пафнутия поближе к вратам собора, которые пока ещё были закрыты. Ведун на ухо Пафнутию прошептал:

— Владыко, как увидишь Шаховского, читай молитву от осквернения святого Василия Великого.

— Да будет так, — ответил Пафнутий, не ведая о замыслах Сильвестра.

А тут скоморохи появились, народ стали потешать. И у московского ведуна в душе засвербило, руки зазудило показать толпе какую-нибудь чудовинку. Может, распахнуть кежевый кафтан да оттуда седмицу белых голубей выпустить? Но терпит Сильвестр, не нужны ему возгласы одобрения по пустякам. Он уже ведает, что главное событие, к которому шли почти два месяца, вот-вот случится. Волнуется Сильвестр, но под рыжей бородой как увидишь лицо? Худо будет, ежели владыко Пафнутий догадается. Может и в нарушение замысел прийти, пропадёт ведунов запал.

В сей миг у дома воеводы послышался шум-гвалт, возгласы: «Слава князю! Слава!» Сильвестр понял: идёт Шаховской. У него сильно забилось сердце, и он подхлестнул себя: «Вперёд, друже! Вперёд!» Он забыл про Пафнутия, глаза его засверкали опаляющим огнём, не дай бог попасть под этот взгляд — сожжёт, но ведун прячет его под суконным шлыком.

Народ близ собора уже расступился, и князь Шаховской возник на паперти со свитой. Удалой молодец смотрел лихо. На нём была распахнутая бобровая шуба, кармазинный кафтан алого цвета, перепоясан серебряным поясом, сабля сбоку, а впереди, на животе, ремешком затянутая, висела кожаная киса, и в ней хранилась государева печать. Прошёлся князь по паперти и речь повёл:

— Славное воинство, ноне пришло мне известие, что царь Дмитрий Иоаннович вылечился от ран, покинул Сомбор, где отдыхал у тестя и тёщи, — угощал ложью собравшихся князь Шаховской. — Теперь он движется с большим войском на Москву. Поможем ему одолеть ворогов! Завтра же