Когда она искушает - Габриэль Сэндс

чтобы он больше не делал таких глупостей.

Она оставляет меня обедать, но я едва пробую еду. Мой разум занят моей ролью в этом испытании. Я чувствую себя виноватой за то, что втянула Поло в эту передрягу, но мне почти не пришлось убеждать его взять меня.

Как будто он хотел разозлить Джорджио.

* * *

На следующий день, с нетерпением ожидая еще одного урока самообороны с Джорджио, я немного пораньше направляюсь на наш урок.

Ладно, признаю, это не столько рвение к классу, сколько к самому человеку. Наша вчерашняя встреча в машине повторяется каждый раз, когда я закрываю глаза, и вместе с ней приходит неуверенное ощущение близости к тому, что я хочу.

Правда в том, что я иду с ним на совершенно неизвестную территорию. Я никогда не пыталась соблазнить другого мужчину, если это вообще можно назвать соблазнением. У меня нет свода правил, которым я могла бы следовать, поэтому я полагалась только на инстинкт.

Я могла бы выставлять себя дурой, как он продолжает говорить, но слова, исходящие из его рта, не соответствуют сообщениям, которые я получаю от его тела. И обещание того, что лежит по ту сторону его сопротивления, достаточно соблазнительно, чтобы я продолжала.

Пока я разминаюсь в пустом спортзале, я смотрю на часы. Наше обычное время приходит и уходит, а Джорджио все нет.

Проходит пятнадцать минут. Почему его нет здесь? За завтраком Аллегра сказала мне, что не собирается сегодня уезжать, так что он должен быть где-то в замке.

Раздражение пузырится под моей кожей. Значит, он просто отказывается от наших занятий?

Когда стрелка часов доходит до двадцати минут, я иду его искать.

Мои шаги ведут меня прямо к двери его кабинета, и я трижды сильно стучу в нее.

Дверь распахивается, открывая Джорджио. Пиджака и галстука нет, он в накрахмаленной белой классической рубашке и темно-серых брюках.

Очевидно, он не собирался тренировать меня, когда одевался этим утром.

— Эти уроки были твоей идеей, и теперь, когда они мне действительно начинают нравиться, ты решил от меня отдалиться?

Джорджио бросает на меня пустой взгляд, прежде чем скрестить руки на груди. — Я занят сейчас.

— Занят? Или ты просто избегаешь меня? И даже если ты действительно занят, слышал ли ты когда-нибудь о предупреждении людей? Базовая вежливость. Разве тебя не учат этому в Неаполе?

Что-то веселое проходит по его выражению. — Ты сердишься.

— Я ждала тебя в спортзале двадцать минут.

— Прости, у тебя есть что-то более важное?

Он действительно сейчас такой грубый?

— Отлично. Если ты больше не хочешь со мной тренироваться, я буду тренироваться сама.

— Я этого не говорил. Я сказал, что сейчас занят. Мы можем возобновить завтра.

— Чем ты так занят?

Он прислоняется плечом к дверному косяку. — Стираю кадры с вами и Поло со всех общественных камер в этом районе.

Ой. Мое раздражение немного ослабевает. — Много ли?

— Больше, чем ты думаешь.

— Что ты сделал с Поло? Я не видела его со вчерашнего дня.

Его взгляд темнеет, как будто он раздражен тем, что я спрашиваю. — У нас с ним состоялся разговор. Я сказал ему, что в следующий раз, когда он увезет тебя с территории, он лишится пальца.

Кровь отливает от моего лица. — Ты этого не сделал.

— Он ослушался меня, — говорит он, его голос становится резким. — Он знал, что будут последствия, но, похоже, у вас двоих одна и та же проблема. Вы не умеете уважать границы.

Черт. Он говорит это так, как будто он не был первым, кто нарушил мои границы. Посадил меня в комнату рядом с ним. Забрался в мою кровать. Целовал меня.

Меня уже даже не волнует, что он все еще находился под влиянием того чая, когда делал это. Чай, возможно, снизил его запреты, но он, должно быть, думал об этом задолго до этого. Это лицемерие меня раздражает.

Я делаю единственный целеустремленный шаг к нему, не отрывая взгляда, и провожу ладонями вверх по его широкой груди. Он твердый и теплый, и мои ладони кажутся невероятно маленькими по сравнению с ним. Его взгляд падает туда, где я прикасаюсь к нему, и этого легкого движения достаточно, чтобы напряжение пошло рябью по воздуху.

Его запах обволакивает меня, сдавливая горло.

Так близко, что невозможно скрыть ускорение его сердцебиения. Его тело не лжет, даже когда лжет его рот, и это знание заставляет меня постоянно хотеть держать его в своих руках. Тогда все его секреты станут моими.

— Я пересекаю другую границу прямо сейчас? — Я наклоняюсь на дюйм ближе. — Чем ты планируешь заняться? Отрезать мне палец?

Разъяренный жар его взгляда обжигает мое лицо. Он берет мои запястья в свои руки и стаскивает с себя, но не отпускает. — Нет. Но если ты попробуешь это еще раз, я накажу тебя.

Его тон суров, но мой пульс учащается.

— Лжец. Ты знаешь, что ничего не можешь мне сделать, иначе мой брат убьет тебя. Ты боишься его, не так ли? Вот почему ты так боишься, что я расскажу ему, что ты сделал.

Его глаза вспыхивают, и его хватка на моих запястьях становится почти болезненной. — Осторожнее, Мартина, — выдыхает он. — Есть несколько способов, которыми я могу наказать тебя, но ты никогда не посмеешь поделиться со своим братом.

— Какие?

Он наклоняется, и мои легкие перестают двигаться. Прикоснувшись губами к моему уху, он говорит: — Согнуть тебя у меня на колене и сделать твою задницу такой красной, что ты не сможешь сидеть неделю.

Мое тело становится совершенно неподвижным, даже когда мое сердце почти выпрыгивает из груди. Что? Я правильно его расслышала?

Он отстраняется и видит ошеломленное выражение моего лица. — А теперь будь хорошей девочкой и позволь мне вернуться к уборке твоего беспорядка. Мы возобновим занятия завтра.

Я смотрю на него в шоке, когда он закрывает дверь перед моим носом.

Он действительно только что… угрожал отшлепать меня?

Мой бедный девственный мозг не выдержит.

Я возвращаюсь в свою спальню в трансе и сажусь на край кровати, не глядя ни на что конкретное.

Мысль о том, что он сделает это со мной, ужасна. Он силен и может нанести серьезный урон. Но то, как он это сказал… Жар в его глазах…

Я сжимаю бедра вместе. Дерьмо.

Зарывшись лицом в одеяло, я застонала. Быть в такой зависимости от его милости странно возбуждает. Это заставляет меня вспомнить, как тяжело он чувствовал себя лежащим на мне, и волнение, которое я чувствовала при мысли, что