Тайна двух чемоданов - Роман Ронин

ответил не знавший с чего начинать Заманилов и приказал: – Так, берите-ка его за плечи и сажайте на диван. Да, ремень брючный вытащите, руки связать надо. Покрепче.��– Штаны надеть на него? Стыдобище же…��– Не надо. Мне с ним, когда он без штанов, разговаривать сподручнее будет. С господином подполковником. Что встали? За работу.��И они начали.�����Глава 15. Женщина����Москва, сутки спустя�����Чен сидел за столом и заканчивал последний абзац перевода инструкции подполковника Накаямы. Он почти не спал эти сутки, прошедшие после побега с посольской дачи. Машина подобрала его на соседней улице и доставила на Лубянку. Первым делом он сдал в специальную фотолабораторию свою камеру, чтобы там проявили пленку и распечатали снятое. Докладывая начальнику Особого отдела о выполненном задании, Арсений Тимофеевич рассказал обо всем, что происходило на посольской даче, включая внезапное появление Заманилова и то, что Любовь Вагнер находится на грани нервного срыва – работать с ней дальше становилось опасно. Потом он получил уже готовые, хотя и не до конца высушенные копии документов и отправился переводить их, на всякий случай забрав из отдела пару словарей. Несколько часов он провел в отдельной комнате без окон и с часовым у двери, ни разу не выйдя даже в туалет.��Еще по пути в Москву Чен понял, что не сможет работать, если не примет экстренных мер. Он тщательно вспомнил всё, чему учили его в школе ниндзя в местечке Омори под Токио и усилием воли заставил дыхание успокоиться, расслабил мышцы плеч и шеи, что было особенно тяжело с его немалым ростом на небольшом сиденье газовского автомобиля и через минуту уснул. Уставший и измученный стрессами мозг принял команду к отдыху с благодарностью, и водитель с опаской смотрел на своего седока, когда голова последнего, бессильно повиснув, время от времени билась правым виском о ледяное стекло взлетавшей на ухабах и бахающей в ямы машины. Ехали больше часа, а потому Марейскис сумел не только согреться, но и хорошенько выспаться, одарив во внутреннем дворе здания НКВД вконец обалдевшего шофера ослепительной улыбкой.��Теперь он чувствовал себя вполне прилично, мог переводить долго и эффективно, даже не используя секретные пилюли доктора Майрановского, небольшая коробочка с которыми стояла в его сейфе. Есть не хотелось совсем, графин воды в комнате, где устроился Чен, наличествовал, а потому работа спорилась. Инструкцию подполковник Накаяма писал от руки, но почерк у него был разборчивый, хотя и некрасивый – угловатый, с широко растянутыми иероглифами, чуть наклоненными вправо, как будто писал не человек иероглифической культуры, а какой-нибудь иностранец, овладевший божественным языком уже после того, как научился выводить свою латиницу. После получасового привыкания к такому почерку, разбирать его было сплошным удовольствием. Если бы не объем и необходимость время от времени перекладывать на простой язык витиеватые максимы подполковника с вполне понятными японцам, но совершенно не ясными русским аллюзиями на конфуцианские тексты, все было бы уже готово. Аристократические – длинные и тонкие – пальцы Чена строку за строкой, абзац за абзацем выбивали на чистых листах бумаги текст. Иногда Чен ошибался, ошибки видел, но не останавливался и не перепечатывал. Он чувствовал, что силы кончались, вода была выпита и, хотя есть пока еще не хотелось, усталые глаза снова начали смыкаться. Резерв, полученный во время короткой передышки в машине, кончался, и надо было успеть закончить. Черновик, печатавшийся в одном экземпляре, можно переделать и потом. Сейчас главное понять, о чем речь.��Срочный вызов начальника Особого отдела заставил его прерваться перед самым финишем. Шефа можно было понять: он хотел своими глазами увидеть документ, ради которого пришлось пойти на сложную и рискованную операцию и от которого, возможно, зависел успех все более и более обостряющегося противостояния с японской разведкой в Москве. Пришлось предстать пред грозные очи начальства. Минут десять комиссар госбезопасности читал текст, отдельные места пробегая быстро, вскользь, а на иных останавливаясь, перечитывая, даже возвращаясь назад, после чего положил стопку листов на стол и синим карандашом начертал: «Совершенно секретно. Перепечатать в 3-х экз. Все лично мне», и коротко расписался. Чен забрал папку и быстрым шагом двинулся по длинному коридору третьего этажа в свою временную келью с часовым у входа. По пути он свободной рукой растирал себе лицо, крутил головой, тщательно стараясь восстановить кровообращение в затекших плечах и шее и хоть как-то взбодриться.��Вернувшись, Чен через несколько минут уже вбил последнюю строчку: «Перевел Марейкис», вытащил лист из машинки и расписался. Сложил листы в стопку, еще раз проверил нумерацию и отнес в секретное делопроизводство, где их приняли и немедленно начали перепечатывать с учетом пометки начальника Особого отдела. В карман пиджака с широкими лацканами Чен убрал небольшой блокнотик с синеватыми листочками, на котором делал записи по ходу перевода, версии расшифровки наиболее сложных оборотов. Блокнотик не был зарегистрирован в секретной части, и о нем никто не знал. Этим Чен нарушал инструкцию о работе с совершенно секретными документами, но Арсений Тимофеевич был перфекционистом. Ему не давали покоя несколько трудно поддающихся и, как ему казалось, не вполне точно переданных мест из японского документа, и он решил дома поработчерном жилете, белой рубашке и при галстуке. Водитель автомобиля недовольно хмурился, молча негодуя на запруженную дорогу. Парочка на заднем диване тоже говорила немного. Совсем юная девушка в легком платьице глядела в окно огромными восторженными зелеными глазами, изредка оборачиваясь к своему спутнику. Молодой японец в очках предпочитал смотреть в свое окно. Его взгляд отнюдь не был восторженным. Наоборот, при заметном выражении общей рассеянности на лице, глаза японца напряженно сузились. Он с неподдельным и неослабевающим вниманием разглядывал каждый дом, каждый поворот улицы, каждого человека, остававшегося позади, пока их автомобиль, наконец, не выгреб из толчеи и не повернул на площади Дзержинского направо. Постепенно набирая скорость, черная машина покатилась вниз, к реке, и девушка снова оживилась.

– Посмотрите, Курихара-сан, как хорошо стало у памятника героям Плевны! Какой порядок навели, молодцы!

Курихара повернулся и ласково улыбнулся девушке.

– Ой, смотрите, как здорово: здание ЦК теперь прямо как дворец. Как же давно я здесь не была. Впрочем, и у нас на Сретенке здорово. Вот башню эту ужасную снесли, и так тоже хорошо стало, просторно!

– Да, хорошо, когда просторно. Токио тоже довольно тесный город. Не просторно.

– Да? А я думала, у вас там все по-современному. Все говорят, Япония – империя…

– Да. Конечно, Великая Япония – империя. Но все-таки в Токио довольно тесно. И дома в два этажа. Редко больше. Если только Гиндза. Там