Сладкий яд - Миа Эшер

— И у тебя получилось? — спрашиваю я тихо.

— Нет. Я же, в конце концов, здесь. Хочу тебя сильней, чем когда бы то ни было, и, черт, это убивает меня. — Его хватка становится крепче. — Я ненавижу тебя за то, что ты влюбила меня в себя, и ненавижу себя за то, что не могу перестать.

Наши взгляды остаются скрещенными, пока я мягко отвожу от лица его руки и начинаю осыпать их медленными, почтительными поцелуями. Пожалуйста, прости меня. Поцелуй. Для меня всегда существовал только ты. Поцелуй. Чувствуешь? Поцелуй. Вернись ко мне. Вернись ко мне.

Вернись ко мне.

Побежденный, он стонет, заворачивает меня в крепкие объятья, и я словно наконец-то возвращаюсь домой. Время, проведенное врозь, превращается в бессмысленное ничто.

— Прогони меня, — молит он. Его голос охрип от эмоций.

— Не могу. — Я притягиваю его к себе.

— Почему? — исторгается вопрос у него из груди.

— Потому что я не могу тебе врать. — Я поднимаю глаза, предлагая ему себя. — Жестокий ты человек, я не хочу, чтобы ты уходил.

— Тогда я останусь.

* * *

— Разденься.

Пока я снимаю одежду, он стоит у кровати и смотрит, как слой за слоем исчезают прикрывающее мое тело вещи. Нервничая, я ощущаю себя так, словно мы вернулись в тот незабываемый летний вечер и собираемся в первый раз заняться любовью. К тому времени, когда я оказываюсь совершенно обнажена, он тоже раздевается и встает напротив меня.

— Ляг на кровать.

От его тона, из которого внезапно исчезают эмоции, у меня по спине бежит холодок, но я его игнорирую, как и странный свет, которым поблескивают его глаза. Желание показать Ронану, что я принадлежу ему и только ему, ослепило меня.

Когда я ложусь, он становится у меня между ног, подхватывает под бедра и, подтащив к себе, раздвигает мне ноги. Его движения грубые и отстраненные. В глубине души я понимаю: так он наказывает меня за все, что я ему сделала, и потому не противлюсь, надеясь, что ему необходимо действовать именно так, чтобы после простить меня. Не подготовив меня к своему вторжению, Ронан толкается вперед, пока не оказывается во мне до упора, и я, вскрикнув от боли, схожу с ума от сладкой агонии — наконец-то он снова во мне, снова так близко. Тяжело дыша, он останавливается, и по всему его телу проносится дрожь. Злость на его лице пугает, но единственное, что сейчас имеет значение и что для меня важно, — это отдаться ему.

Его торс в затрудненном ритме вздымается и опадает. Руки дрожат, пока он удерживает себя надо мной.

— Блэр, я… — Его голос срывается.

— Ш-ш…

Я тянусь к нему, заворачиваю в объятья и, стремясь своей любовью показать ему дорогу назад, привлекаю к себе, так что наши тела становятся одним целым.

— Я люблю тебя, Ронан.

Он делает попытку оторвать себя от меня, но я ему не даю.

— Не надо, — шепчет он хрипло. — Не говори так.

Мы боремся, но я продолжаю удерживать его так упорно, словно на кону стоит моя жизнь. Чувствую, как все мышцы его тела сотрясаются под моими руками.

— Я люблю тебя, — повторяю я, лаская его, осыпая его поцелуями, пытаясь через прикосновения донести до него то, что он отказывается принимать через слова. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Желание бороться покидает Ронана, и он наконец-то сдается. И это словно шторм с громом, молнией и дождем. Он вибрирует, он грохочет глубоко внутри нас. Завывая…

Сокрушая…

И исцеляя…

Разрывая нас, чтобы наши поцелуи и наше смешавшееся дыхание, его движения внутри меня и его сердце, бьющееся рядом с моим, могли снова соединить нас в любой месяц, в любую неделю, в любой день, в любой час, любую минуту и любую секунду, когда мы не вместе. Это святое причастие наших тел.

— Ронан, прости меня. — Я еще теснее прижимаюсь к нему, стискиваю вокруг его талии ноги в попытке поглотить его своим телом, слиться с ним душами, и он начинает вколачиваться в меня.

Жестко…

Больно…

Агонизирующе…

Он не занимается со мной любовью. Он пытается поработить меня, заклеймить собой с каждым толчком. И сквозь все это я говорю, как сильно люблю его, надеясь, что все до единой преграды, которые нас разделяют, падут. Лоренс. Рэйчел. Вся ненужная боль.

Ревность…

Злость…

Предательство…

Ложь…

Притворство…

Все это теряет значение.

Запрокинув голову, Ронан выходит и с криком, исторгшимся из глубины нутра, кончает мне на живот. Я отлучаюсь в ванную, чтобы привести себя в порядок, а потом возвращаюсь к постели и вижу, что лежит, распластавшись на животе, волосы в беспорядке, глаза закрыты. Я подхожу к нему. Мое сердце наливается любовью и счастьем. Не говоря ни слова, он притягивает меня к себе, заворачивает в яростные объятья, и мы засыпаем. Уже в полусне я наконец-то понимаю, что значит истинное счастье.

Вот этот момент.

В его объятьях.

* * *

Я просыпаюсь с ощущением буйного, невероятного счастья. Приятное жжение между ног напоминает о том, сколько раз Ронан брал меня этой ночью — с такой неубывающей страстью и обжигающим пылом, что можно лишь удивляться, как наша кровать не рассыпалась в пепел. Я тянусь к нему, улыбаясь, но мои руки возвращаются обратно ни с чем. Открыв глаза, я обнаруживаю, что в постели его больше нет. Сажусь и нахожу его все в том же кресле. Успев принять душ и одеться в джинсы и красную клетчатую рубашку, он пристально наблюдает за мной. Стоит моему взгляду упасть на него, и сердце вновь подпрыгивает в груди.

Вдруг оробев, я заворачиваюсь в простыню.

— Доброе утро.

Ронан молча встает и становится возле кровати. Его красивое лицо сурово. Непроницаемо. От того, как невыразительно он глядит на меня — как на какое-то нежеланное зрелище, — по моей спине бежит холодок, но я говорю себе, что это всего лишь игра моего утомленного воображения. Это же тот человек, который всю ночь, крепко обнимая и не отпуская ни на секунду, делал меня своей.

Он достает из заднего кармана джинсов бумажник, открывает его и вытаскивает пару купюр. Когда я, сдвинув брови, собираюсь спросить, зачем эти деньги, он небрежно бросает их на кровать, и, пока я смотрю, как зеленые бумажки, точно перья, медленно опускаются на матрас, у меня обрывается сердце.

— Что это? — спрашиваю его через силу.

— Разве обычно это делается как-то иначе? — Скользнув по мне равнодушным взглядом, он прячет бумажник в карман. — Я плачу за твои услуги. Помнится, ты как-то обмолвилась, что я не могу позволить твой ценник. Ну так теперь могу.

Нет. Нет. Нет. Нет.

Вцепившись в простыню на груди, как в спасательный круг, я говорю себе, что вижу сон. Я скоро проснусь, и окажется, что это был ужасный кошмар. Но глядя на человека передо мной и чувствуя, как мое едва исцелившее сердце снова начинает раскалываться, я понимаю, что сном была прошлая ночь, а то, что происходит сейчас, — жестокая реальность.