Загадка Отилии - Джордже Кэлинеску

— Вот, дорогой мой, ваша статья!

Феликс увидел в оглавлении свое имя и рядом — на­звание статьи: «Случай острой астенопии на почве исте­рии, исследованный методом анаглифов». Феликса бросило в жар, он почувствовал, как по всему его телу раз­ливается восхитительное ощущение блаженства. Он стал путаться в благодарностях, но профессор быстро его пре­рвал:

— Дорогой мой, я хотел бы вот чего... Вышла очень содержательная книга в этой области (и он назвал имя автора), я хотел бы, чтобы вы написали о ней рецензию. Внимательно изучите литературу по этому вопросу и про­ведите еще одно аналогичное обследование. У нас здесь есть интересный случай монокулярной гемидиплопии, у Фросы, в палате на втором этаже. Если, конечно, вы на­мерены специализироваться в этом направлении... Между нами, скажу вам по правде, я до сих пор встречал не слишком много молодых энтузиастов.

Гордость затопила все существо Феликса, и старания практиканта разочаровать юношу рассыпались прахом. Он мысленно поклялся профессору в преданности до гробовой доски. То, что метр не поставил рядом с его именем свое, самым блистательным образом доказывало несправедли­вость слов практиканта. Он решил немедленно приняться за дело (предметом исследования были случаи нарушения зрительного внимания при сильной астении) и, выйдя из профессорского кабинета, опрометью кинулся по лестнице отыскивать больную. Но было время обеда, и Феликсу не удалось увидеть ни одного практиканта. Он ушел, так и не найдя никого, с кем можно было бы поговорить и поделиться своей радостью. По дороге он несколько раз перечитал статью (заметив при этом внесенные про­фессором небольшие поправки), любовался ею и издали и вблизи. Он был бесконечно счастлив, и не столько из-за статьи, которая вовсе не казалась ему выдающейся, а из-за знаменательности самого факта. На него обратил внимание профессор, его труд опубликован в иностранном журнале, следовательно, он может добиться больших успехов в медицине, если будет работать. За столь незна­чительное усердие его так щедро вознаградили! Если он создаст большие, капитальные работы, то, наверное, рано или поздно станет преподавателем университета. Практи­кант злопыхательствовал потому, что он бездарен. Все люди кругом хорошие, все они ценят труд. Прохожие на улице сразу сделались ему симпатичны. Казалось, все глядят на журнал, который он держит в руках, и пони­мают, что он — автор статьи на французском языке. Он будет вторым Васкиде, достигнет мировой известности — само собой разумеется, после того, как напишет иссле­дование, в котором поднимется на еще никем не достиг­нутую высоту. Феликс Сима! Это имя должно стать известным каждому. В трамвае Феликс сразу же уступил место какому-то пожилому человеку, сочувственно по­смеялся сомнительным остротам по адресу трамвайной администрации, которые отпускал один из пассажиров. На улице приласкал бездомную кошку, благожелательно по­смотрел на рабочих, возводивших какое-то здание. Когда он подошел к дому, его охватил такой приступ благо­душия, что он позабыл о своей клятве и вошел во двор Аглае, солгав сам себе, что идет проведать Симиона. Дома были только Аглае и Аурика. Обменявшись с ними не­сколькими фразами, Феликс хотя и сознавал, что его по­ступок вызван желанием услышать похвалу, но не удер­жался и повертел журналом, так что Аурика в конце концов его заметила.

— Что это у вас? Новый роман? — спросила она. Феликс с деланной скромностью сказал:

— Французский журнал, где напечатана моя медицин­ская статья.

Несмотря на то, что Феликсу было известно, насколько невежественны и бессердечны обе эти женщины, он все же не ожидал встретить такое безразличие. Аурика ска­зала чуть ли не с укоризной:

— Вы находите время еще и на дополнительную ра­боту? Мало вам занятий в университете? Нехорошо так утомляться. Какая в этом польза? Мы не позволяем Тити столько работать. А вы ведь знаете, профессора хвалят его талант, он будет выдающимся художником.

Аглае, которая пришивала к платью пуговицы, тоже пустила шпильку:

— И вам платят за эту чертовщину?

— Нет!

— Ну кто же в наше время делает что-нибудь бес­платно?

И ничего больше не сказав, они демонстративно заня­лись своими делами, как будто бы Феликса здесь и не было.

Феликс вернулся домой, упрекая себя за тщеславие.

Зачем ему понадобилось хвастать перед враждебно к нему настроенными и малокультурными женщинами? Обыва­тель питает уважение лишь к материальным благам, к при­знанным авторитетам, но это вовсе не означает, что науч­ные достижения остаются без награды. Поэтому Феликс считал, что с его стороны не будет нескромностью, если он сообщит коллегам о своей статье. Перед началом лек­ции профессора он показал журнал сидевшим рядом с ним студентам.

— Что это такое? — сказал один из них. Взяв жур­нал, он равнодушно взглянул на него и спросил: — Это твое?

И так поспешно вернул обратно, что Феликс не успел подхватить журнал и он упал на пол. Один из практикан­тов, беседовавший со вторым врачом, поднял журнал, пере­листал его, делая гримасу при каждом заголовке, задер­жался на статье Феликса, даже не удостоив автора взглядом, повернулся к врачу и воскликнул:

— Этот Дюко де Орон говорит ужасные глупости по поводу анаглифов. Я проверял как-то раз у одного боль­ного бинокулярное зрение при помощи сопоставления сте­реоскопических фотографий и вижу, что он преувеличи­вает.

Продолжая выражать свое неодобрение, практикант на­правился с журналом в руке ко второму врачу. Тот взял у него журнал, пощупал его и наконец сделал следующее заключение:

— Плохая у них бумага.

Потом, не зная, куда девать журнал, спросил у сидя­щих поблизости: «Чье это?» — и быстро бросил его на стол, как раз в ту минуту, когда профессор входил в зал. Феликс был глубоко уязвлен и лекцию слушал рассеянно. Он надеялся, что если его и не станут превозносить до не­бес, то хоть обратят внимание, поздравят с тем, что его работа напечатана в таком серьезном издании. Быть уче­ным для него составляло высшую честь. Но никто из кол­лег не пожелал заметить успех Феликса, все оказались со­вершенно бесчувственными. А разве сами они не пресле­довали те же цели, не верили вместе с ним в культурные ценности? За их безразличием скрывалось убеждение, что заниматься наукой и публиковать свои работы значит делать нечто плохое, постыдное, по меньшей мере —г бес­полезное. Огорчение Феликса было еще сильнее от того, что он при виде напечатанной статьи вообразил, будто это символическое событие знаменует для него начало но­вой жизни исследователя и автора. Неужели извест­ность — всего лишь иллюзия? Слушая лекцию добродуш­ного профессора, Феликс мало-помалу успокоился. Разве можно утверждать, что репутация — это пустяки, ведь вот же он, Феликс, уважает профессора как существо, кото­рое стоит выше обыкновенных людей. Впрочем, и другие также проявляют по отношению к метру по меньшей мере почтительность. Следовательно, равнодушие коллег на­пускное, оно вызвано просто завистью. Феликс украдкой сжимал кулаки. Он давал себе клятву работать и учиться так, чтобы к тому возрасту, когда сдают докторские эк­замены, за ним уже числилось несколько блестящих пе­чатных работ. И кроме того, он отринет всякую суетность, не будет говорить ничего и никому о своих целях. Пусть так пройдет несколько лет, пока его заслуги не станут бесспорными. В эту минуту он страстно ненавидел своих коллег, они казались ему грубыми животными, лишен­ными даже проблеска мысли. Охваченный глубочайшей мизантропией, он отправился домой один, избегая спут­ников.

Дома обед еще не был готов. Стояла теплая погода, и Феликс спустился вниз, чтобы погулять по саду. Всюду упрямо пробивалась травка, приподымая слежавшиеся кучки гнилых листьев. Феликс покружил у беседки, во­шел в нее, снова вышел, посмотрел, как возится в кухне Марина, окинул взглядом покрывшийся плесенью от дож­дей и снега дом, огромную готическую деревянную дверь, еще более покоробившуюся и грязную, чем прежде, и вспомнил об Отилии. Странная девушка! Так давно уехала и не написала ему ни строчки! Все, о чем он вместе с нею мечтал, рассеялось как дым и было лишь обманом. Эти грезы надо прогнать раз и навсегда. Возможно, Отилия не такая, как о ней говорят, но, во всяком случае, и не такая, как воображал он. Безысходная горечь запол­нила душу Феликса. Всюду лишь безучастие и неприязнь, никакой искренности, никакого стремления. Им овладели отшельнические мысли: он достигнет совершеннолетия, ку­пит имение и, удалившись от света, посвятит себя сель­скому хозяйству. Он был в отчаянии и испытывал нена­висть ко всем людям без исключения. Нет, он не убежит, он добьется победы. Аглае и все прочие увидят, на что он способен, и Отилия еще пожалеет, что предпочла ему пошлого помещика. В глубине души он был зол, что на медицинском факультете надо учиться так долго и нельзя одновременно сдать все экзамены. Феликс предавался этим мрачным мыслям, когда во дворе внезапно кто-то громко закричал: