Я вернусь в твою жизнь - Маша Малиновская

взгляде на мгновение вспыхивает огонь ярости, но она тут же его подавляет. — Ты можешь себе вообще представить, Семён, моё состояние?

— Тебе стоило позвонить мне, я бы сразу приехал.

— Знаешь, что они говорили? — голос начинает вибрировать. — Что я безработная. Что не могу уследить за ребёнком. Спрашивали, почему утаивала факт рождения от отца дочери. Что я агрессивная и едва не напала с тяжёлым металлическим предметом на твою мать лишь за то, что она хотела познакомиться с внучкой.

— Вась…

— Они заглядывали в мой холодильник, Семён, — Василина сжимает руки в кулаки. Внешне держит ледяное спокойствие, но внутри горит, я это чувствую. А в мусорном ведре искали бутылки из-под спиртного. И сказали, что у адекватной и заботливой бабушки есть все шансы выиграть суд и дать ребёнку нормальную жизнь.

Я давно перестал удивляться, почему моя мать делает поступки, из-за которых ненависть к ней её самых близких людей только крепнет. Я никогда её не понимал и не пойму. Я открестился от неё, но она всё равно продолжает отравлять мне жизнь.

За что, блядь?

Обогнув стол, вплотную подхожу к Василине. Хочется сжать её плечи, встряхнуть, пообещать, что мы всё это решим и со всем справимся. Но дурацкий гипс мешает. Поэтому просто мягко прикасаюсь к её щеке, бледной и холодной, веду костяшками пальцев, а она не отступает, не пресекает. Но и другого ответа не даёт. Будто не замечает моего прикосновения, продолжая смотреть твёрдо в глаза. Будто запирает все свои эмоции на замок, непосильным трудом сдерживая их.

— У неё ничего не выйдет, Вася. Я не позволю.

— Я не готова пройти путь твоей сестры, Семён, — говорит тихо. — Я просто не переживу, если у меня отнимут Настю. В прямом смысле не переживу, понимаешь? Она — всё, что у меня есть.

— Никто не посмеет её отнять у тебя, Василина, отнять у нас. Никто, слышишь?

Василина закусывает губы и качает головой, делая несколько шагов назад. Разрывают ту вынужденную близость между нами.

Она не верит в то, что я способен защитить её и дочь. И это бьёт очень больно. Очень.

— Защити её, я прошу тебя, — слова даются ей непросто, я вижу. И сердце вдруг начинает ныть. — Ты можешь сделать это.

— Я всё сделаю, — уверяю её, но тут она протягивает мне папку. — Что это?

— Документы на отказ от отцовства. Только так мы сможешь лишить твою мать оснований на ходатайство по опеке.

Её просьба ощущается как выстрел в грудь. С близкого расстояния. Больно до одури.

— Нет.

— Семён, пожалуйста, я прошу тебя. Я консультировалась с юристами. Она, конечно, сможет попытаться, но если не будет иметь родственной связи, это сделать будет крайне сложно. По крайней мере, не так быстро.

— Василина, не проси меня отказаться от дочери.

— Посмотри на Веру, — она подходит и берёт меня за здоровую руку. Сжимает в дрожащих ладонях мои пальцы. — Только подумай, что она пережила. Ты ведь сам видел. А Арина? Защити нас с Настей от этого. Твои родители — люди с широкими возможностями, ты сам знаешь. Если не для меня, то сделай это для Насти, Семён.

Теперь приходит моя очередь высвободиться и отойти. Её просьба… как камень на груди. Плита бетонная.

— Ты хочешь уехать?

— Вы будете видеться, — не даёт прямого ответа. — Обязательно. Семён, ты и сам понимаешь, что так нужно. Твоя мать не успокоится. Она уже много чего сделала нехорошего.

— Куда ты хочешь уехать?

— Не имеет значения, вы будете видеться с Настей.

— Василина! — эти её виляния начинают меня злить. Поэтому повторяю свой вопрос ещё раз чётко и твёрдо: — Куда ты собираешься увезти мою дочь?

Она замолкает. Облизывает пересохшие губы, сглатывает. Сжимает пальцы в кулаки, как потом делает глубокий вдох и выстреливает:

— Марио сделал мне предложение.

Немая тишина окутывает нас плотным туманом. Высасывает кислород из лёгких и окружающего пространства. Каждый нерв натягивается и вот-вот начнёт звенеть, как задетая струна.

— И ты…?

В ответ она молчит. В распахнутых глазах выступают слёзы.

И это контрольный. Прямо в сердце.

42

Удочка вздрагивает. Древко едва заметно вибрирует, и леска натягивается. Наверное, самое время подсечь и вытянуть. Клюёт же. Но что-то лень. Точнее, похер.

В голове пусто.

В груди дыра. Болит. Ноет.

Я отпустил её. Дал выбор, и она его сделала.

И я понимаю, почему. За мной всегда будет стоять тень моей семьи. Моей ебанутой семейки.

Оно ей надо? Нет. Она видела от меня и моей семьи только боль. Потеряла работу, о которой мечтала, больше пяти лет одна воспитывала больного ребёнка, а сейчас этого ребёнка вообще пытаются отобрать.

Так что да, ей это не нужно.

Поэтому я отпустил.

С Настей мы будем видеться, не так часто, но будем. Зато она будет в безопасности от моей чёртовой семьи.

Тут тихо. Странное по меркам города место. Вроде бы как край города. Вот сзади за спиной высоченные новостройки, подземные и наземные парковки, торговые центры и шумные детские площадки. И тут же забор, за ним обрыв и спуск к реке Кубань. А за рекой леса — Адыгея. Город и живая природа склеены без шва.

— Сидишь? — слышу сзади.

— Сижу, — отвечаю, не оборачиваясь. — Ты когда прилетела?

— Как только узнала, какой ты долбаёб.

Вера присаживается рядом на коврик и открывает бутылку минералки, забрызгав меня. Намерено, конечно, кто бы в этом сомневался.

— И? — спрашивает, глядя на меня. Я продолжаю наблюдать за клёвом и подрагиванием удочки, но чувствую её взгляд — ухо горит.

— И вот. — Пожимаю плечами. — Вера, блядь!

Мелкая дрянь в своём репертуаре. Жахнула мне в лицо полбутылки минералки.

— Сёма, ты под чем? — толкает в плечо. — Ты какого хуя тут сидишь? У Васи самолёт через два часа, ты совсем дебил?

— Мы всё решили, Вера.

— Хер собачий вы решили, два долбаёба. А Настю ты спросил? А о себе-то уже в конце концов подумал? Как ты выживешь? Сдохнешь же. Ты вообще помнишь, как я раз за разом умирала, видя дочь по скайпу? Загибалась, листая фото в телефоне, услужливо присланные нашей заботливой мамочкой? Так же хочешь, Сём?

Она вскакивает на ноги и