Они появляются в полночь - Питер Хэйнинг

— Нет, слава Богу! Но тебя так долго не было дома. А как ты выглядишь? Нет, ты на себя, посмотри: на кого ты похож! Грязный, чумазый, как не знаю кто. Ты обязан помыться сейчас же.

Он позволил ей провести себя на кухню, где она налила в таз теплой воды. И пока он отскребался, в голове его складывались самые банальные оправдания, вроде того, что, мол, отправился на длительную прогулку, чтобы набраться на свежем воздухе вдохновения, голова, мол, внезапно закружилась, она же знает, что это с ним случается, оступился, мол, в луже и так далее, и тому подобное.

— Я приготовлю тебе хорошего горячего кофе, ладно, Эдди? — заглянула на кухню проверить, как у него идут дела, заботливая теща.

— Да, если можно, — ответил По и отправился в свою комнату. Он зажег свечу, сел за стол и взял в руки перо.

Мозг его в этот момент напряженно работал: он придумывал и разрабатывал различные художественные ходы нового рассказа, зерно которого уже сложилось в голове в минуту вдохновения, которое посетило писателя в полуподвальном помещении дома Гаубера. Нет, это он отложит на завтра, чтобы поработать на свежую голову. Он надеется, что «Юнайтед Стэйтс Сэттердэй Пост» купит у него такую вещь. Название? Он назовет рассказ просто, без причуд: «Черный кот».

Да, но необходимо закончить сегодняшнюю работу! Как, с чего начать? И чем закончить? Если он напишет и опубликует все то, что с ним сегодня приключилось, то как ему оправдываться перед публикой и критиками, перед все более громкой молвой о его, видите ли, безумии? Ситуация, надо сказать, не из приятных.

Он решил, что забудет все, что с ним произошло, — если сможет. Постарается искать спокойной компании, житейского благополучия и покоя, может быть, напишет немного легкой поэзии, какие-нибудь юмористические статьи, рассказы. В первый раз за всю свою жизнь он чувствовал, что сыт по горло зловещими темами.

Он быстро дописал последний абзац эссе:

«Бывают мгновения, когда даже бесстрастному взору Разума печальное Бытие человеческое представляется подобным Аду, но нашему воображению не дано безнаказанно проникать в сокровенные глубины. Увы! Зловещий легион могильных ужасов нельзя считать лишь пустым вымыслом; но подобные демонам, которые сопутствовали Афрасиабу в его плавании по Оксусу, они должны спать, иначе растерзают нас, — а мы не должны посягать на их сон, иначе нам не миновать погибели».

Вот этого для публики будет вполне достаточно, решил Эдгар Аллан По. В любом случае этого хватит для филадельфийской «Доллар Ньюспэйпер».

Теща принесла ему кофе.

Питер Шуйлер Миллер

Над рекой

Рассказ «Над рекой», возможно, самый необычный, нетривиальный по авторскому решению и один из самых страшных. Это, разумеется, история о Вампире, но рассказанная самим Вампиром. «Над рекой», без сомнения, принадлежит к числу рассказов, которые переживут многие и многие поколения читателей, и тем обиднее, что талантливый и изобретательный его автор оставил нам столь небогатое литературное наследие. Этот прекрасный рассказ никого не оставит равнодушным.

Очертания его тела обрисовались в замерзшей грязи, в которой он лежал ничком под упавшим деревом. Следы на начинавшем таять снегу были отчетливыми, а там, где он взбирался на скалу, они образовали темные мокрые проталины. Он лежал здесь давно, настолько давно, чтобы время успело потерять для него всякий смысл и значение.

Над ближней горой вставала луна, белая и полная, с вытравленным на серебряном диске узором голых ветвей деревьев. Лунный свет упал на распростертое тело, и он повернулся к ночному светилу лицом. Луна освещала своим магическим светом этот мир деревьев и скал, частью которого являлся и он, давая этому миру жизнь и новые силы; осветила и его лицо с запавшими сверкающими глазами и опухшими синеватыми щеками.

Ночь была теплой. В долине снег давно уже сошел, из влажной весенней земли пробивались ростки цветов, во всех низких заболоченных местах наперебой соревновались в красноречии лягушки, крупная форель резвилась в омутах реки. Шел май месяц, но на горе, под уступами скал северного ее склона, куда лучи солнца никогда не доставали, все еще лежал глубокий снег, покрытый голубоватой коркой льда, и в черной грязи под деревьями, росшими по склону, поблескивали иголки инея.

Всю ночь напролет в теплом, нагретом за день воздухе летели, пересекая лунный диск, стаи перелетных птиц.

И всю ночь с высоты раздавалась их перекличка, долетавшая до земли из темных высот словно отзвуки других миров. Но среди всех ночных голосов был один — громче, явственней и настойчивей всех прочих. Он то звучал ударами в хрустальные тарелки, то отзывался проказливым хихиканьем эльфов и всегда сопровождался нескончаемым тихим шепотом. То был голос реки.

Но он не слышал ничего этого, оставаясь на том же самом месте, где его впервые разбудило полнолуние, он поднимал лицо к волшебному небесному фонарю, упиваясь сверкающим его светом, проходящим огнем по его жилам, словно глоток давно забытого волшебного напитка из другого, прошлого, мира. Лунный свет разгонял тупую боль, которой холод наполнял его конечности и рассудок. Он впитывал живительное сияние, как впитывал его и весь окружающий мир, где каждый уголок светился своим собственным, неповторимым бледным светом.

Это был странный мир. Каким был тот, прежний, он не мог вспомнить, но точно знал, что другим. Здесь же лунный свет заполнял все пространство жемчужным туманом, сквозь который, подобно призрачным сталагмитам, поднимались колонны деревьев. Источником причудливой игры света была не только луна, неотъемлемая часть пейзажа, но и серые лишайники под его ногами. Свет трепетал и в грубой коре стволов деревьев, мерцал блуждающими огоньками на кончиках каждой ветки, каждого сучка. Ели и пихты тоже были украшены серебристыми пушистыми иголками. Светящийся туман клубился у подножий лесных деревьев-великанов, доходя им до щиколоток; и только кое-где чернели островки скал и камней. В этом новом мире, к которому он теперь принадлежал, свет властвовал во всем, кроме скал и его самого.

Он впитывал лунный свет каждой порой, каждой клеточкой тела, свет огнем проходил по его венам, по костям, вытесняя промозглую сырость из его членов, наполняя благодатным теплом. Но свет, который он поглощал, не сиял так, как на покрывавшихся почками деревьях, не играл, как на мхах и лишайниках. Он посмотрел на свои распухшие руки, согнул синие обезображенные пальцы, пошевелил пальцами ног в размокших и расползшихся башмаках и ощутил липкое прикосновение влажной одежды и обуви. Это она не позволяла лучам лунного света обласкать его страждущее тело, одежда холодила и тяжким невыносимым бременем сковывала его члены, сохраняя в них зимнюю стужу к не впуская спасительное жемчужное тепло света. Он нашел на выступе скалы удобное место, ярко освещенное луной, присел на корточки и неуклюже, болезненно отклеивая от кожи, снял с себя постылые лохмотья и растянулся на камне, лицом к улыбающейся луне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});