Грезы наяву - Патриция Райс

— Вот к чему вам пришлось бы возвращаться каждый вечер, женись вы на мне…

Она не смогла удержаться от этих слов. Как бы сильно ни хотела Эвелин, чтобы ее ласкали эти руки, Алекс должен был помнить, что она не уличная девка, которой можно попользоваться и тут же забыть. Если это был ее единственный шанс познать счастье, она хотела воспользоваться им в полной мере, зная, что Алекс хочет ее так же сильно, как она его.

Он коротко рассмеялся, и его руки скользнули к застежкам на ее поясе.

— Не пугай меня так, моя маленькая мучительница. Я достаточно взрослый, чтобы знать, чего хочу… Неужели ты думаешь, что я столько времени терплю все это только ради одного? Согласен, женитьба не входила в мои планы, но ты стоишь этого ожидания. Мы подходим друг другу, даже принимая во внимание разницу во мнениях.

Именно эта разница и заставила Эвелин зажмурить глаза, когда юбка, скользнув по бедрам, упала на пол. Никогда у них не будет ничего общего, кроме этого. Она ощутила, как жгучий стыд заливает ее с головы до ног, когда его руки, лаская, двинулись вниз по бедрам, обхватили ягодицы, натянув тонкую ткань сорочки. Когда он притянул ее, почти вдавив в себя, ей ничего не оставалось, как только ощутить всем животом, что он мужчина. Глаза у Эвелин испуганно распахнулись.

— Тебе нечего бояться, милая. Все совершится само собой, как надо.

Лаская ее словами, он стал целовать Эвелин, но осторожно, как бы нехотя.

Но Эвелин ощутила касания его губ уже как жгучие укусы. Ее руки заскользили по его плечам, притягивая их к себе. Теперь ей было недостаточно нежных, едва ощутимых касаний. То, что все глубже затягивало их в какой-то сладостный омут, требовало чего-то неистового, немедленного, отчаянного. Ощутив язык у себя во рту, Эвелин судорожным движением приникла к Алексу и буквально впилась в его губы, вдруг осознав, что имеет на это право. Его прикосновения жгли огнем, но ей все сильнее хотелось броситься в это пламя, теснее прижаться к его губам, ко всему могучему телу.

Алекс приподнял ее и посадил на край кровати. Эвелин сделала протестующее движение, когда его пылающие губы оторвались от ее губ и сместились куда-то за ухо. Но Алекс уже распрямился и, приподняв ей ноги, стал снимать с нее полусапожки, гладя икры. Затем руки его заскользили выше, он снял подвязки и стащил с ног чулки. Эвелин замерла, вновь загораясь изнутри. Когда его пальцы двинулись выше, коснулись нежной и чувствительной кожи на внутренней стороне бедер, Эвелин сдавленно вскрикнула и, открыв глаза, дико глянула на него, ничего не понимая.

Он опустился на одно колено между ее ногами и, не отрывая от нее пристального и упорного взгляда, стал снимать рубашку. Эвелин словно в тумане видела, как ткань куда-то отлетела, обнажив его плечи, грудь, видела, как, двигаясь, напрягаются и опадают мышцы. Словно во сне она протянула руку, чтобы коснуться того, на что раньше старалась не обращать внимания. Без одежды он был самым обыкновенным мужчиной. А титулы, богатство… разве они сейчас что-то значили?

Алекс взял ее руку, стал целовать пальцы, потом опять приложил их к своей груди. Затем, не отрывая взгляда, он опустил ее руку ниже, словно желая, чтобы она лучше ощутила его. Густая поросль на груди, тугие валики мышц на животе и еще ниже… Он словно указал ей на пуговицы своих бриджей. Она вся вспыхнула, когда пальцы коснулись мягкой замши, но покорно начала расстегивать пуговицы. Он делал то же самое с остатками ее одежды и остановил ее дрожащие пальцы лишь когда они почти коснулись… она даже в мыслях не могла назвать чего.

Наверное, в глазах ее промелькнуло недоумение, потому что он выпрямился и сел рядом. Запустив руки ей под сорочку, прижал к себе и вновь стал целовать. Потом сказал:

— Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Но боюсь, что просто лопну от желания, если мы будем действовать так быстро.

Он наклонился, начал стаскивать сапоги, а она стала легкими движениями гладить его спину. Если бы они были мужем и женой и занимались этим каждый день, то она бы постепенно привыкала к виду широких плеч, к ощущению гладкое кожи под пальцами. И представив, что будет дальше, что почувствует, когда вновь склонится над ней, Эвелин вся вспыхнула. Тогда она узнает что-то такое…

Но он не дал ей времени испугаться грандиозности того, что случится. Отбросив сапог в сторону, он придвинулся к ней и, обняв, опять нашел ее рот жадными губами.

Эвелин не поняла, как оказалась лежащей поперек кровати; Алекс был рядом, настолько близко, что внутри у нее все пылало адским огнем, от которого не было спасения. Его рука гладила и ласкала ее грудь, и та вся горела, наливаясь желанием, потом он, стянув сорочку, взял отвердевший сосок в рот. Эвелин вскрикнула от неожиданной остроты ощущения, почувствовала, как горячие, пульсирующие волны наслаждения устремились вниз, к бедрам… и поняла, что назад пути нет.

Дрожа от нетерпения, она принялась помогать Алексу снимать с себя последнюю одежду, думая, что поступила очень правильно, не надев корсета. Он приподнял ее за плечи с подушки, стащил сорочку с груди почти до запястий Эвелин, прижатых к бедрам, и долго целовал грудь, пока ее стоны не разожгли его самого еще больше.

Его руки оглаживали бедра Эвелин, освобождая их от сладок тонкой ткани. Она все хотела высвободить руки, но когда он коснулся места, которое и так горело огнем, она шумно втянула в себя воздух и откинулась на подушки, сгорая от стыда. А дальше этот стыд вдруг превратился во что-то иное, что-то могучее, несказанное… а он все гладил ее там, сильнее раздвигая ноги. Потом стал целовать.

— Я хочу тебя, мучительница моя. Хочу тебя… — Его пальцы коснулись нежной плоти, и Эвелин вся выгнулась, желая только, чтобы он сделал еще что-то… что-то большее. — Ты понимаешь, что я сейчас буду делать?

Он произнес это почти шепотом, и Эвелин едва уловила вопросительную интонацию. Она не знала точно, что он имел в виду, но как-то вдруг поняла, что сейчас произойдет.

— Я не знаю, — пробормотала она севшим голосом. Алекс нежно целовал ее в шею, — Ты ведь все сделаешь сам?

Вопрос был риторический. Конечно, он все сделает. Но Эвелин почувствовала, что эти слова нужны ему. И это было правильно. Он не хотел ее принуждать. Она сама, с готовностью, отдавала себя на сладостную пытку.

Пальцы его погружались все глубже, она отвернулась, зарывшись лицом в его плечо. Пламя стыда смешалось с пламенем желания, и Эвелин сгорала в них заживо. Они не унялись, когда он убрал руку и стал вновь ласкать ее грудь.

— Я все сделаю сам, любимая, — шептал он ей в ухо. — Но уже не смогу вернуть, когда возьму это у тебя. И другого после меня тоже не будет. Я собираюсь объявить всем, что ты только моя. Твои дети будут моими детьми. И по-другому никогда не будет.